Несколько дней встревоженные строгими указаниями аббатисы, монахини обходили Беату стороной. Они приносили ей еду и забирали грязную посуду, не пытаясь больше разговаривать с мирянкой. Но время шло, и Беата все больше походила на запретный плод. Испытывающие всегда голод по новостям монахини, лишившись простоватой и поэтому гораздо менее стеснительной, чем какая-нибудь дочка землевладельца, рассказчицы, монахини быстро заскучали.
Особенно Мария, которой едва минуло двадцать лет и которую до того как сильно обеднел отец, решивший, что дать двоим дочерям приданое он не может, никто не думал отдавать в монастырь. Теперь, получив указание отнести Беате обед, она не только забрала горшок с похлебкой, тарелку с печеными овощами и немного вина, но и, улучив момент, взяла с подноса пару сладких пирожных, что заказывали в монастырях по всей Италии к свадьбам, и которые назывались "вздохами".
Войдя в комнату, занимаемую Беатой, Мария подошла к столу, выгрузила нехитрую еду, поставила маленький кувшинчик с вином и, приветливо улыбнувшись пленнице, подошла к двери, выглянула наружу, чтобы удостовериться, что никого нет, плотно ее прикрыла, вернулась и заговорщицки прошептала:
- А это еще от меня.
Из рукава появился маленький узелок, который скрывал в себе два аппетитных пирожных - свежих, вкусно пахнущих горячей еще патокой, похожих на два белоснежных холмика, украшенных румяными вишнями.
- Надеюсь, на твоей свадьбе будут такие же, - великодушно вздохнула Мария.

- Оооо, Беата, мне так жаль, - воскликнула Мария.
И не самое чуткое ухо уловило бы тщетную попытку спрятать любопытство, но сочувствия, надо сказать, было тоже предостаточно.
Женская судьба сестры Марии закончилась, так толком и не начавшись, на самом взлете. Она мечтала о том, что к ней посватается кто-нибудь очень красивый, еще за день до того, как отец, пряча глаза, сообщил о том, что пора готовиться к постригу. Неверие, слезы, рыдания и попытки умолять... конечно, все было тщетно. Семья не просто избавлялась от еще одной претендентки на приданое, но пыталась умилостивить бога, отдавая ему по обычаю в жертвы самую красивую дочь, которая должна была замолить их грехи и вернуть его расположение, вслед за которым, они надеялись, вернется и благополучие.
Подобно многим, оказавшимся на таком же месте, Мария испытывала непреодолимую тягу поучаствовать в чужой судьбе. Но если многие бы взялись поучать Беату, стыдить ее и вообще всячески демонстрировать благие намерения, тщательно скрывающие попытки поставить палки в колеса, то Мария действительно захотела помочь и клюнула на не такую уж хитрую уловку пленницы.
- Как это грустно! - Мария подвинула к Беате второе пирожное, великодушно отказываясь от своей порции попытки заглушить разочарование в жизни. - Неужели ты должна пробыть здесь, совершенно без всякой возможности дать о себе знать? Ты обязательно должна послать ему письмо!

Вопрос Беаты попал в цель. Мария глухо икнула, как будто ей в горло попал слишком большой кусок, который сложно проглотить, и замолчала. Всколыхнувшиеся воспоминания были довольно неприятными. Отец, который всегда был добр и нежен, вдруг становится чужим и равнодушным. Ты привыкла, что он готов защитить тебя, а он выносит приговор, и просить помощи не у кого. Картина, вставшая перед глазами, была такой яркой, что Мария зажмурилась. И, надо отдать ей должное, еще больше захотела помочь Беате. Другая бы с радостью воспользовалась возможностью найти подругу по несчастью и задержать подле себя, но Мария не была лишена способности сочувствовать.
- Передать письмо сложно. Я не могу покинуть монастырь. Видим мы здесь только крестьян из окрестных деревень, но тем объяснить что-то сложно, а уж доверять - тем более. Да и рассказать могут...
Мария несколько преувеличивала власть аббатисы Маддалены, считая, что ей подвластно все, но иллюзия была крепкой, а разрушить пока ее было нечему. Она с готовностью взяла пирожное, которое и правда очень хотела, и откусила внушительный кусок. Сладкое удовольствие, растаяв на языке, придало сил и сообразительности.
Мария вспомнила о наемнике.
- Послушай, Беата! В монастыре есть раненый мужчина. Его принесли полуживым, думали не выживет. Но он оказался живучим и уже почти поправился! Матушка Маддалена не разрешит ему здесь засидеться, так что он скоро должен уйти. Вот ему письмо надо отдать!

Отредактировано Один за всех (30-04-2016 13:23:36)

При шутке Беаты у Марии окаменело лицо, как у человека, который хочет засмеяться, но не может себе этого позволить. Она сделала вид, что сосредоточилась на пирожном и со знанием дела его доела. Вкусная еда - последняя мирская радость, которую она могла себе хотя бы изредка позволить.
А уж возможность поучаствовать в устройстве чужой жизни встречалась еще реже. Именно об этом монахиня и размышляла, пока таял на языке чудесный бисквит.
- Он покидает комнату только когда стемнеет и мы уже уходим спать. Сестры говорят, что это указание матушки.
Марии почему-то показалось, что правильнее было бы вызваться помочь и проводить Беату вечером, но она не смогла найти в себе столько сострадания. Во-первых, очень сложно было бы ускользнуть из спальни, это вызвало бы много вопросов. Во-вторых, она не хотела попасть в неловкое положение, если все откроется. Беата рано или поздно уйдет из монастыря, а вот ей, Марии, тут жить. Обитель была ее миром, и вызывать неудовольствие и осуждения целого мира - дело слишком неблагодарное. К тому же, в отличие от Беаты, Мария как раз побаивалась мужчин, которых видела давно, мало и в сущности не знала.
- Только ты не разговаривай лучше с ним на улице, потому что аббатиса может увидеть. Вечером она ходит по монастырю, чтобы все проверить. Тогда тебе точно не поздоровится. Ты дождись, пока все уснут... Его комната расположена, как и твоя, только с другой стороны двора.
Тут Марию начали терзать угрызения совести, ведь она советовала Беате пойти к мужчине ночью, да еще и в полном одиночестве, и она неуверенно закончила:
- Или, может, лучше рано утром, как только начнет рассветать.
Монахиня была свято убеждена, что все "плохое" между женщиной и мужчиной может происходить исключительно под покровом темноты.

- Конечно, хочу! - так спешно, словно только и ждала приглашения, бросилась заверять Беату монахиня. - Я завтра к тебе зайду с обедом.
Ей хотелось услышать не только, какой из себя мужчина-наемник, но и как пройдет разговор с ним у Беаты. Как она попросит, как он согласится, что придется рассказать. А может быть (ведь такое тоже возможно!) он еще и расскажет о себе что-нибудь откровенное! От любопытства у Марии зачесалось между лопатками.
Но пора было вспомнить и о времени. Если она тут еще задержится, то матушка Маддалена может узнать о ее долгом отсутствии, и тогда ей точно никогда уже не прийти в гости к Беате.
- Но я, пожалуй, пойду теперь уже, - торопливо запихивая в рот крошки от пирожного, Мария старательно отряхнула от них одежду, чтобы ничем не выдать своего возмутительного воровства и поедания сладкого. - Ты обедай, Беата. Надеюсь завтра увидеться.
Ласково кивнув несчастной пленнице, Мария покинула ее и поспешила к сестрам, на ходу откашливаясь, потому что бисквитные крошки неприятно саднили горло монахине, не привыкшей к подобным лакомствам.

Отредактировано Один за всех (11-05-2016 10:37:15)

Отлучка Марии, слишком долгая для того, чтобы отнести обед и вернуться, не осталась незамеченной. Монастырь предлагает слишком скудное утешение тому, кто не предназначен был запереть себя в его стенах, и многие монахини не упускали случая развлечь себя, хотя, укажи им кто-нибудь на это, с гневом бы отвергли подобное предположение, предъявив своему поведению мотивы гораздо более возвышенные. Они чутко следили друг за другом, ловя малейшие огрехи. Марию можно бы было пожалеть, но и она бы в другом случае не упустила такой возможности. Сестра Тереза поняла, что та слишком задерживается, и не преминула сообщить о том аббатисе. Что и говорить, матушку Маддалену это совсем не порадовало.
По возвращении сестру Марию ждал неприятный разговор, запрет видеться с Беатой и ссылка на кухню на целую неделю, с обязательством дополнительных молитв. Наказав свою подопечную, матушка Маддалена не испытала никакого облегчения. Вся ее неприязнь была сконцентрирована на Беате, и невозможность высказать свое недовольство - ведь Мария задержалась сама, никто ее насильно не удерживал - заставляли аббатису чувствовать свое бессилие, что не добавляло спокойствия.
Наконец, она решила навестить Беату, хотя и плохо представляла себе, что ей сказать. План, как изгнать Беату  (всего лишь позволить всему течь, как идет, не наказывая монахинь и делая вид, что ничего не происходит, пока, осмелев и обнаглев окончательно, возмутительница спокойствия не позволит себе чего-нибудь вопиющего) уже давно родился в голове настоятельницы, но показался ей все-таки слишком нечестным и недостойным. И вот она сновала шла к "веселой девице", зная, что ничего хорошего не получится.
Дойдя до комнаты Беаты, аббатиса замерла и прислушалась: там было тихо. Подождав некоторое время, матушка Маддалена таки не решилась войти и повернула обратно.
Но сделать ей удалось только несколько шагов. Чуть выйдя из-за колонны галереи, в почти сгустившихся уже сумерках, она увидела мужской силуэт. Это был, конечно, наемник, которому она сама позволила гулять с наступлением вечера.
Испугавшись этой неожиданной встречи, аббатиса отошла в тень колонны и остановилась.

Подпись автора

Анкета персонажа
Сюжетная линия

Аббатиса стояла, прижавшись к колонне и боясь, что ее кто-нибудь заметит. Зажатая, как в тисках. В нескольких шагах впереди был наемник, и, сделай она хоть малейшее движение вперед, он ее заметит. Сзади ее бы сразу увидела Беата, взбреди ей в голову открыть дверь своей комнаты. Не имея возможности сбежать, матушка Маддалена осталась, и теперь была вынуждена ждать, когда Лука уйдет. Она прикрыла веки, чтобы не видеть разворачивающегося перед ней завораживающего действа, но любопытство взяло верх, и она открыла глаза, чтобы уже не отвести взгляда.
Сестра Маддалена оказалась под сводами монастыря, уверенная в своем предназначении. Судьба подвела ее к этой уверенности жестоко, неумолимо, но однозначно. Все время пребывания в стенах обители ничто не дало ей усомниться в своей способности и готовности к смирению.
Почти ничто, если не считать трех случаев, когда так получалось, что под кровом монастыря оказывался постояльцем мужчина - в этой обители что-то вопиющее и невозможное.
Каждый из этих случаев пугал ее, становясь причиной долгих дней, проведенных в страхе. Тогда монахини с удивлением поглядывали на аббатису, всегда спокойную и не меняющуюся со временем, у которой неожиданно темные тени поселялись под глазами. Но время лечило все, и потом матушка уже считала, что все прошло бесследно, а может, и вообще пригрезилось и не было ничего. Думала она так настолько искренне, что появление нового мужчины - всегда несчастного, раненого и гонимого судьбой, которого только слишком жестокое сердце могло бы оставить за порогом, - встречала без тени страха, волнения или опасения.
И вот теперь, глядя на сильное и красивое, несмотря на шрамы, тело, матушка Маддалена вспомнила и заволновалась. Не тем волнением, которое должно было подступить к обычной женщине, а волнением страха перед чем-то неумолимо надвигающимся, чему надо противостоять.
Немало времени прошло, прежде чем она смогла заставить себя закрыть глаза и побелевшими губами зашептать молитву.

Подпись автора

Анкета персонажа
Сюжетная линия

Шепча молитвы, матушка Маддалена потеряла счет времени. Она не знала, сколько она так простояла, вжавшись в холодный бок гладкой колонны. Открыв глаза, она поняла, что находится совсем одна. Наемника уже не было. Он ушел, видимо, так ее и не заметив, как и она не заметила его исчезновения. Вокруг было по-ночному тихо, за темнотой угадывалась особенная пустота, в которой так сильно чувствуется одиночество.
Но аббатиса была рада ему. Стараясь ступать как можно тише, она отошла от спасительной колонны и, не выходя на открытую площадку двора - почему-то это было страшно сделать - прошла колоннадой и потом через арку во внутренний двор монастыря, откуда поспешила в свою келью.
Оказавшись среди знакомых и ставших ей родными стен, она бросилась на колени перед распятием и опять долго молилась, прося защитить ее от пагубных мыслей. С каждым словом молитвы страх и тяжелое предчувствие отступали, оставляя место полувоздушной легкости и покою.
Наконец, совсем спокойная и обессиленная, матушка Маддалена поднялась с колен и, едва ополоснув лицо и руки, легла в постель и быстро провалилась в глубокий сон.

Подпись автора

Анкета персонажа
Сюжетная линия

Сон аббатисы был не очень долгим и, хоть и глубоким, но прервался, продлившись не больше часа. Она очнулась, как от толчка, как будто увидела во сне что-то страшное. Глаза, открывшиеся сразу широко, уставились в темноту. Матушка Маддалена почувствовала себя так, словно не только что вынырнула из сна, а уже давно лежала, бодрствуя, проснувшаяся.
И тогда она поняла, что опять придет это. Она чувствовала его приближение. Хотела молиться, но язык словно прилип к гортани, а слова обращения к Богу исчезли из памяти. Матушка попыталась сказать своими, как поступают неграмотные и темные женщины, но не получилось. Все в ней было теперь подчинено ожиданию.
И оно было ненапрасным.
Сначала будто похолодели ноги, потом задрожали колени. Воздух вокруг сгустился и стал вязким и тягучим. Из него скручивалось и ткалось нечто, чему предстояло полностью подчинить себе ее желание и волю. Это нечто становилось все более ощутимым, и вот уже - нет, не матушка Маддалена, а Тереза, одержимая силой, против которой не было у нее воли, - чувствовала, как ползет от ног вверх по ее телу что-то, от чего загорается и начинает дрожать все на его пути. Вот как будто холодным кольцом змеиной кожи скользнуло по животу и устремилось к солнечному сплетению, вот обвилось вокруг груди, прошелестело под затылку, лизнуло виски. Нечто ждало от нее чего-то.
И Тереза знала, чего.
Она долго еще лежала, стараясь противиться, но борьба была еще менее долгой, чем в те, другие, разы, когда в монастыре появлялся мужчина. Сначала были они слабыми и израненными, но как только уходила из них вся болезнь, так и посещал аббатису Маддалену ночной призрак, от которого не было ей спасения. Становилась она кем-то совсем другим: не матушка, не монахиня, не сестра Маддалена, а совсем другая женщина поселялась в ней, и у нее были свои желания.
"Вставай", - не прозвучало, а жарко полыхнуло в груди.
И она встала.
Накинула на рубашку темное покрывало и пошла даже без огня, благо знала монастырь так же хорошо, как свою келью, и могла обойти его с завязанными глазами и ни разу не запнуться.
Через двор, через ворота во внешний двор, через траву и колоннаду, прямо к келье, ставшей пристанищем для раненого наемника.
Вошла тихо и остановилась, прислушиваясь.
Страха уже не было. Та, другая женщина, была смелой, наглой, жадной и бесстыдной. Уловив, что Лука проснулся, она подождала совсем недолго и, скинув покрывало, осталась в одной рубашке, ярким пятном горящей в скудном свете ночи, проникающем в келью.
- Не бойся, - хрипло прошептала она и рассмеялась.
Матушка Маддалена редко улыбалась, а эта была бесстыдна в своем веселье.
- Я к тебе пришла.
Скинула с себя рубашку, сделала еще три шага, и вот уже стоит перед Лукой обнаженная женщина, у которой вся одежда - только свои длинные волосы.

Подпись автора

Анкета персонажа
Сюжетная линия