Чем веселее было ночью, тем хуже будет утром - с этой печальной истиной герцог Гандии был знаком не понаслышке, поэтому словно набитая пушечными ядрами голова и сухой до шершавости язык не стали для него неожиданностью.
Проснувшись и поняв, что не помнит, где находится, он осторожно приоткрыл правый глаз. Бесполезно, в комнате было совсем темно. Ясным стало только то, что он полностью раздет и лежит на животе на чьей-то кровати, только для этого совсем необязательно было открывать глаза. Хуан постарался сосредоточиться и, хотя это оказалось нелегко, события минувшей ночи стали вспоминаться. Пусть кусками, зато главное Джованни все-таки вспомнил - он в Риме, у Гаттины. Он лениво пошарил рукой рядом с собой - Кошечки, как и смысла просыпаться, не было, поэтому, зевнув, он снова погрузился в дремоту.

Сквозь сон он слышал чьи-то легкие шаги и стук раздвигаемых ставень. Похоже, Франческа чувствует себя лучше, чем он - ухмыльнулся про себя и едва не оглох от истошного крика.
- Что ты орешь? - прохрипел, накрывая голову подушкой, но переходящий в рыдания крик все равно пробивался.
Хуан отшвырнул бесполезную подушку в сторону, сел на кровати и только тогда открыл глаза.
- Ты что орешь? - повторил он вопрос и, уже осознавая, кто перед ним, с недоумением спросил. - И вообще, что ты здесь делаешь?
Зажмурившись - свет казался слишком ярким, а в голове сто кузнецов одновременно принялись за работу, он выругался. Прикрываясь ладонью от полуденного солнца, папский снова открыл глаза и только тогда увидел лежащую навзничь Гаттину. Удивившись про себя крепости сна любовницы, он рявкнул:
- Уйми свою... - но осекся... - Эй! Это дурная шутка, - прохрипел, уже понимая, что о шутке нет и речи и перевел потрясенный взгляд на Элизу. - Что, черт побери, творится в этом доме?

Подпись автора

В падении нравов не имел себе равных
Только десять заповедей, а какой репертуар грехов!

С Хуана разом слетела злость, он был растерян не меньше обеих женщин, поэтому сначала пропустил вопрос Элизы, но зато когда сообразил, что та имела в виду, пришел в гнев едва ли не больший, чем девушка вызвала у него своим криком.
Не обращая внимания на дружной перестук молотов в своей голове, он вскочил с кровати и, перешагнув через тело Гаттины, направился к прячущейся отползающей, хотя отползать было уже некуда, Элизе. Он не думал о том, что полностью обнажен, сейчас он вообще ни о чем не думал.
- Что ты хочешь этим сказать? - переспросил он убийственно тихо. - Уж не считаешь ли ты, что это я ее убил?

Подпись автора

В падении нравов не имел себе равных
Только десять заповедей, а какой репертуар грехов!

- Дура! Если бы я вдруг решил убить Гаттину, меня бы здесь уже не было. К тому же, с чего мне ее убивать? - покосившись на тело Кошечки, Хуан присел рядом с Элизой.
За насмешкой скрывалась неуверенность - он вспомнил, вернее, ему потом рассказали, как, будучи в беспамятстве, он едва не укокошил Энрикеса. Именно это сомнение и спасало сейчас Элизу.

Целиком поглощенный разговором с девушкой, герцог не сразу обратил внимание маневры Рут и лишь боковым зрением заметил, как та бочком пятится к двери.
- Куда это ты собралась? Мне кажется, или ты собираешься сбежать?
Воспитанница Гаттины была на время забыла. Хуан, не обращая внимания на головную боль, быстро вскочил на ноги и рванулся к выходу, закрывая кухарке пути для отступления.
- Посмотри-ка, Элиза, - почти весело произнес он, - мне кажется, что наша милейшая Рут что-то знает, но почему-то очень не хочет с нами поделиться.

От открытой двери ощутимо поддувало. Не отрывая взгляда от женщины, герцог нащупал прикрывающий сундук гобелен и, сдернув материю вместе со всем, что на сундуке стояло, завернулся в ткань на манер римских патрициев.

Подпись автора

В падении нравов не имел себе равных
Только десять заповедей, а какой репертуар грехов!

- А ведь ты врешь, - глядя Рут в глаза, с неожиданным для себя спокойствием произнес Хуан.
Кузнецы забросили свои молоты, но вместо себя позвали муранских мастеров; теперь герцогу казалось, что его голова целиком из стекла и, чтобы ее не разбить, следует с ней обращаться осторожно.
- Как ты думаешь, что я с тобой сделаю за вранье? - мягко улыбнулся он, оценивающе разглядывая кухарку, вот только во взгляде не было и песчинки тепла. - Я не убивал Гаттину, но это не значит, что я вообще никогда никого не убивал. Хотя сейчас мне бы не хотелось увеличивать свой счет.
Жаль, под руками не было оружия, все вместе с одеждой скинуто на пол.
- То, что кольца на месте, ты это верно заметила, - наступая на Рут, продолжал улыбаться он. - Вот только дверь-то была открыта. Ты ее забыла закрыть, - зрачки расширились. - Или, наоборот, не забыла?
Хуан бросил короткий взгляд на Элизу:
- Где обычно спит кухарка?

Подпись автора

В падении нравов не имел себе равных
Только десять заповедей, а какой репертуар грехов!

Хуан только хмыкнул.
- Вот видишь, как просто, всего-то и нужно только правду сказать, - даже с некоторым сожалением произнес он.
Герцог чувствовал, что что-то упустил, но мысли разлетались, издевательски смеясь, когда он пытался поймать хотя бы одну из них. Все опий...
- Подожди-ка! Какое вино ты пила? Уж не то ли, что мы с Кошечкой не допили?
Лицо у кухарки было слишком "говорящим", чтобы не догадаться о правде.
- Тогда неудивительно, что тебе дьявол привиделся, - ухмыльнулся. - Только, милая, не Нечистый это был, а человек.
И Рут, и Элиза стояли, как жена Лота, неподвижно. Впрочем, дому куртизанки не так далеко до Содома.
- Постарайся вспомнить, как он выглядел, лицо-то у него точно было.
Несмотря на весь ужас случившегося, папский сын был почти спокоен. Уже не боясь, что птички упорхнут, он прошел вглубь комнаты; патриции - патрициями, но свои вещи к телу приятнее, чем пыльный гобелен.
- Вот что, малышка, пока мы разговариваем, найди-ка мою одежду, - обратился он к Элизе и снова продолжил с Рут. - Он стучал или пытался открыть своим ключом? И попытайся вспомнить, что сказал.

Подпись автора

В падении нравов не имел себе равных
Только десять заповедей, а какой репертуар грехов!

Понятно, от кухарки ни черта не добиться. Можно вытащить правду даже у немого, но не у того, кто потерял память.
- Ты все-таки постарайся, - больше для очистки совести, чем из-за надежды, что напутствие поможет, вздохнул Хуан.
Только теперь, когда прошел первый шок, он осознал, что Гаттина мертва. Печально. Кошечка была такой жизнерадостной и как-то совсем неправильно, что сейчас он видит перед собой ее бездыханное тело. И чем убийце кухарка не угодила? Готовит она, конечно, хорошо, но при выборе одной из двух герцог без сомнения оставил бы в живых куртизанку.

- Налей мне вина, голова трещит, - бросил он Рут. - Только не того, что осталось со вчерашнего, а другого налей. А ты, - это уже Элизе, - помоги мне одеться, - и с долей сочувствия добавил. - Пришло время привыкать к настоящей жизни.

Тщательно обходя тело Франчески, он направился к кровати, где девушка старательно разложила одежду. Разрезанный дублет, как насмешка, лежал в самом верху. Не доверяя собственным глазам, Джованни поднес испорченную вещь ближе и, стиснув зубы, прошипел:
- А это что еще?
Рука скользнула за подкладку - так и есть, письмо исчезло. И это было куда серьезнее, чем убийство любовницы.
- Стоять! - он остановил не успевшую уйти кухарку, Элиза и без его крика замерла статуей.
Проклятье! Что он скажет понтифику? Хуан схватился за голову и опустился на кровать; думать с похмелья - не самое приятное занятие.

- В общем так, - медленно начал он, - я сейчас уеду, но потом вернусь. И чтобы к моему возвращению вы обе вспомнили все, что знаете о тех, кто приходил к Гаттине, и, особенно, о тех, кого она скрывала.
Он еще раз посмотрел на дублет.
- И не дай бог кому-нибудь из вас покинуть этот дом. Это будет самым худшим решением в вашей жизни.

Подпись автора

В падении нравов не имел себе равных
Только десять заповедей, а какой репертуар грехов!