Замок Святого Ангела. Вторая половина дня.
- Подпись автора
Яд и кинжал |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. Si vis pacem, para bellum » Большие надежды. 14.01.1495. Рим.
Замок Святого Ангела. Вторая половина дня.
Близкое знакомство Оттавии с подземельями замка Святого Ангела продолжалось уже десять дней. За это время ей пришлось пережить два "разговора" с Рамиро де Лорка, за которые она рассказала все. Особым пристрастием ее не терзали, видимо, быстро смекнув, что скрывать ей нечего и не ради кого. За это время она изменилась: похудела, с осунувшегося, посеревшего неулыбчивого теперь лица смотрели кажущиеся огромными глаза, на дне которых прочно поселился страх. Каждый звук шагов, каждый шорох заставлял ее вздрагивать в ожидании самого ужасного. Иногда сомневаясь, что же есть самое страшное - смерть или быть по страшной иронии судьбы забытой теми, по чьему приказу она оказалась здесь, и томиться в напрасном ожидании свершения своей судьбы.
Если настоящие и не раздавило ее, доведя до безумия, то только благодаря Фабио, сыну начальника городской стражи. Этот молодой человек, с которым ей было так легко когда-то, и который не отвернулся от нее. Он приходил и как-то скрашивая ее дни, разговаривая через решетку. Это благодаря ему у нее был соломенный тюфяк, а не голый пол. Это он приносил ей теплый хлеб, вино и свежую воду. Это он давал ей лучинки, которые приходилось, как и еду, беречь от вездесущих крыс, но от слабого огня их было чуть менее страшно. И это он принес ей ранним утром этого дня клочок бумаги и перо, чтобы написать письмо...
Оттавия написала папской дочери Лукреции Борджиа. В нем каялась в том, что пыталась сбежать с деньгами, плакалась на ужас заточения, молила о прощении, снисхождении и взывала к милосердию. Говорила о своем страхе перед Хуаном Борджиа, который и заставил ее искать любого пути из замка навсегда. В откровенности, желая сделать последний из оставшихся доводов наиболее убедительным, Оттавия рассказала о вечере, когда осталась одна в покоях монны Лукреции, облаченной в ее наряд, как ошибся Джованни, приняв ее за сестру, что из этого вышло и каким гневом обрушился на нее старший сын понтифика, разобрав обман.
"Предаюсь вся воле вашей и молю о снисхождении..." Только успев дописать письмо, Оттавия услышала шаги и прошептала одними губами: "Господи, сделай так, чтобы это был Фабио".
Хорошенькую Оттавию Фабио было искренне жаль. Ну что такого, скажите на милость, может натворить красивая молоденькая женщина, чтобы держать ее в подземелье? А даже если и натворила, то наверняка по известной женской глупости… И раскаивается она, вон как плачет, бедняжка! Сам Фабио, как мог, старался скрасить тягостное времяпровождение несчастной узницы. Да и нравилась она ему. Еще до того, как стала узницей, нравилась. Веселая девушка, и милая, а если и не семи пядей во лбу, так женщине сильно умной быть и не надобно…
Сейчас юноша раздобыл засахаренных слив и нес Оттавии гостинец – хоть не велик дар, а все же немного порадует.
- Монна Оттавия, - тихо позвал он через решетку, - поглядите-ка, что я вам принес!
- Это вы... - Оттавия подбежала к решетке и прижалась к ней. - Мессер Фабио, что бы я без вас была уже...
Есть ей совсем не хотелось, но сладкое, принесенное молодым человеком, было больше чем едой, - и знаком другой жизни, и признаком чьей-то привязанности, за которую, как за спасительную травинку, хваталась пленница.
- Мне кажется, все забыли обо мне. Может быть, это и хорошо, но жить здесь - что может быть хуже? Стены, темнота и вонь, - Оттавия проглотила подступившие к горлу слезы. - Я решилась написать письмо. Когда я только оказалась здесь, я и подумать не могла написать своей бывшей госпоже. Но теперь мне кажется, что это последняя надежда, - Оттавия вытащила из складок платья клочок бумаги, на который мелким убористым почерком постаралась уместить как можно больше, и протянула его через прутья Фабио.
- Фабио, милый, ты столько сделал для меня, выполни еще одну мою просьбу, - прося, Оттавия перешла на почти интимное "ты", чего между нею и молодым человеком не было заведено. - Это письмо надо отдать ее светлости герцогине Пезаро. Она бывает вспыльчивой, но еще никто не говорил о том, что она жестока. Может быть, гнев ее уже остыл, и она решит проявить снисхождение. Ты сможешь это сделать?
- Смогу, отчего бы мне не смочь, - ах, как грело сердце, как много обещало это ласковое «милый» из уст красивой девушки! Как же жаль ее, бедную. Фабио еще раз подумал о том, что такой нежной девушке, как монна Оттавия, совсем тут не место. Он взял бумажку из рук узницы. - И отыщу вашу госпожу, и передам. Только не портите слезами ваши прелестные глазки. Все образуется, вот увидите, и герцогиня вас простит.
На самом деле молодому человеку не очень хотелось идти к папской дочери – и обратиться ведь надо как-то, а кто он такой? Сын начальника замковой стражи, герцогиня его и в лицо вряд ли помнит… Но как откажешь, когда так просят?!
- Простит... - Оттавия грустно усмехнулась. - Да, простит, только на это я теперь и надеюсь, Фабио, - теперь, когда передача письма совершилась, она бессильно опустилась на грязный пол. - Расскажи ей, как здесь ужасно... пожалуйста. Может, это тронет ее. И передай, обязательно передай на словах, что я раскаиваюсь во всем, что совершила.
Она колебалась, просить ли юношу не читать письмо. Будет ли он снисходителен к ней, когда узнает, что с ней приключилось? Нет, не будет. Но и просить не стала, боясь разжигать своими просьбами лишнее любопытство. Оставалось уповать только на его благородство.
- Иди же... иди скорее.
- Конечно, простит… - эхом отозвался Фабио, соображая, как лучше ему пройти к герцогине Пезаро и как убедить его пустить. «Вот ведь связался», - подумалось с досадой, но он глянул на бедную девушку и устыдился своих мыслей. Кто еще поможет-то?..
- Иду. И письмо передам, и на словах передам, - «Если слушать станет», - этого Оттавии слышать не надо было. – Не беспокойтесь, мадонна.
В покои монны Лукреции юношу пускать поначалу не хотели, но, когда сказал он, что у него срочное послание, одна из дам велела подождать и ушла доложить…
- Фабио, сын начальника замковой стражи, - Джиролама сделала паузу, - говорит, у него к вам очень важное письмо.
Лукреция сидела возле камина в окружении дам и не ждала никаких посетителей. При имени пришедшего она нахмурилась. Молодой человек не был ей незнаком, но не настолько, чтобы просить о чем-нибудь или за кого-нибудь. Ах да... кажется, он оказывал знаки внимания одной из ее дам. Теперь Лукреция нахмурилась еще сильнее. Оттавию, воровку-неудачницу, вернул в замок Рамиро де Лорка. С того времени минуло уже дней десять, но Лукреция, рассерженная на девушку, о ней постаралась забыть. А никто и не пытался напомнить. Только теперь. Папская дочь почувствовала нечто вроде укола совести. Какой бы ни была Оттавия, она была ее приближенной дамой, а она даже не справилась о ее судьбе, которая вряд ли могла быть завидной, уже если ты попал в руки начальника городской стражи Рамиро де Лорка, да еще в них задержался.
- Пусть войдет, - все еще недоумевая согласилась Лукреция.
Она не знала, о чем пойдет речь, но предчувствовала, что будет она не из приятных.
- Так что же за письмо и кто просил тебя передать его мне? - нетерпеливо спросила Лукреция, когда молодой Фабио вошел в ее покои и почтительно склонился.
- Одна дама, мадонна… - проговорил Фабио, не смея поднять глаз. Вроде и приняли его и довольно быстро, и довольно благосклонно, а страх противным зверьком сидел внутри. Папская дочь не всесильна ли?.. Захотела бы помочь…
- Дама, что вам служила, - решившись все же выпрямиться, молодой человек с опаской глянул на герцогиню. – Ах, госпожа, когда бы вы знали, как бедняжка страдает! Глаза от слез не просыхают, а худенькая и слабая – того и гляди, Господу душу отдаст. И более не оттого, что в страшном месте оказалась, переживает, а оттого, что милости и доверия вашего лишилась…
- Соблаговолите, госпожа, - снова склонился Фабио, протягивая Лукреции письмо. – То крик несчастной души…
- Я понимаю, ты говоришь об Оттавии Берти, - Лукреция невольно поморщилась, беря письмо, будто сама бумага, на которой писала эта девушка, могла причинить папской дочери неприятности.
Снова укол совести. Слышать о чужих страданиях, пусть даже и виноватого перед тобой человека, о которых говорят прямо и неприкрыто, было неприятно. Должна ли она что-нибудь сделать для этой девушки? Та была виновата, но нельзя бросить в беде несчастного и просящего о помощи, ввергая тем самым в еще большее отчаяние.
- Ты говоришь, что она раскаивается?
Лукреция углубилась в чтение; от волнения неровные, писанные Оттавией в почти полной темноте строчки прыгали перед глазами. Уверения в невиновности перемежались с уверениями в сожалении о содеянном, сбивчивые рыдания сменялись попытками ясно объясниться. В самом конце вдруг появилось имя Джованни Борджиа. При чем тут он? Мелькнуло недавнее воспоминание. У него с Оттавией был какой-то разговор, явно неприятный. Девушка была напугана и согласна на все. Тогда у Лукреции не было желания понимать, почему, слишком сильные заботы занимали саму ее. Смысл читаемого ускользал, прятался.
- Чтооо? - Лукреция отказывалась верить прочитанному. - Фабио, ты... ты знаешь, что в этом письме?
- Нет! Как бы я осмелился, госпожа?! – испуганно воскликнул Фабио, запоздало подумав, что надо было бы ему заглянуть в письмо. Мало ли, что Оттавия там пишет. Прежние мысли лезли в голову: вдруг да девушка и впрямь преступница, а не жертва ошибки? Без дыма огня не бывает, зря в тюрьму не посадят… Юноша, конечно, знал, что зачастую и невиновных сажают, да только не хотелось бы и ему быть в их числе… Нет, он правильно сделал, что письма не читал. Не надо ему этих тайн!
- Я только послание согласился передать. Уж больно девушка убивается, жаль ее…
- Значит, не знаешь? - Лукреция посмотрела на Фабио долгим, испытующим взглядом. - Оттавия тебе не рассказывала, а сам ты не остановился, чтобы прочесть?
Фабио можно было поверить, потому что ни один человек, находясь в здоровом уме, никогда бы не осмелился принести письмо с подобными откровениями папской дочери. Сын начальника замковой стражи не был похож на безумца, вознамерившегося рискнуть собственной головой и головой своего отца... Рука, сжимающая бумагу с невозможны рассказом, задрожала. Вот где причина неожиданной неприязни Хуана Борджиа к ее приближенной даме. Вот почему Оттавия была согласна на все, лишь бы покинуть Рим. Остаться в живых в компании наемников у нее было и впрямь больше шансов, чем здесь, перед глазами старшего сына понтифика, о котором она слишком много узнала. Джованни... как можно было подумать... как можно было не заметить? Лукреция медленно и тщательно сложила листок бумаги, который, казалось, жег ей руки.
- Фабио, - послышалось наконец после долгого молчания. - Я... не знала, что положение этой девушки так тяжело. Я постараюсь помочь. Передай это, когда увидишь ее. А теперь уходи. Уходи скорее...
Тем временем.
В свете чадящего факела не сразу можно было заметить молодого человека с надменным выражением лица и чуть сутулящегося из-за своего немалого роста мужчину средних лет.
- Меня не интересует, как это произойдет, - по тону было понятно, что первый из собеседников уже потерял терпение. - Меня волнует, что эта женщина до сих пор жива. Подавится ли она похлебкой, поскользнется ли или просто не проснется - детали меня не касаются.
По полу пробежала жирная крыса, хвостом едва не задев ногу второго.
- Я надеюсь, что завтра меня ждут радостные новости, - не спрашивая, а утверждая, тот, что моложе, спокойно посмотрел на своего визави. - Не так ли, господин начальник замковой стражи?
- Конечно, ваша светлость, - понимающе кивнул тот, к кому обращался старший сын Родриго Борджиа. - Если бы я знал, то уже давно бы все было сделано. А то сидит только, пищит и всхлипывает. Тюремщик говорит, что утомился от ее воя постоянного, вроде, негромкого, а за душу берущего. Но это я так, - начальник замковой стражи вдруг спохватился, что пустился в ненужные подробности, которыми утомлять герцога Гандии совсем лишнее.
Негоже Хуану Борджиа слишком много времени тратить на заботы о докучающих заключенных. Сказано, чтобы женщины этой больше не было - значит, ее и не будет. Понятно и не хлопотно, господи прости и помилуй.
- Так что не беспокойтесь, ваша светлость. Считайте, что уже все свершилось.
Крыса, ни капли не боясь людей, крутилась под ногами, любознательно поглядывая то на одного, то на другого. Второй был ей знаком, а вот от первого странно пахло, терпко и сладко, так, что щекотало в носу. Она повела острой мордочкой и, явив миру с острыми зубами пасть, совсем по-человечьи чихнула. Тот, что помоложе, брезгливо поморщился. Было видно, что непривычно ему в подвалах замка.
Герцог Гандии, и не подозревавший, что стал предметом интереса грызуна, в ответ только усмехнулся:
- Это ваше дело, о том беспокоиться. И не затягивайте, будьте милосердны к бедняжке. Раз уж она так тут страдает... И пищащих тварей здесь и без нее хватает, - кивнув в сторону крысы, он повернулся, собираясь уйти.
Но неприятная мыслишка заставила задержаться:
- И вот еще что. Моя сестра может быть опечалена, все-таки столько лет ее знала. Я не хочу огорчать Лукрецию... Сделайте это за пределами замка.
- Как скажете, ваша светлость. Это легко устроить...
Последние слова, сказанные начальником замковой стражи, были обращены уже к спине Хуана Борджиа. По правде говоря, не такие уж они были искренние. Нет, чтобы избавить землю от огорчающих семейство Борджиа людей, не так уж и много было надо. Но вот теперь, видите ли, надо обставить это все как-то по-хитрому. Лишние хлопоты. И будто Лукреции Борджиа и впрямь так уж важно, где порешат эту девицу - в подвалах замка, или возле их стен. Если она и впрямь так герцогине дорога, та уж озаботилась бы ее судьбой, это как пить дать. Капризы это все. Очень хотелось забыть об указании. Сделать все по-своему. Но неприятная мысль... донесут. Найдется крыса... не такая молчаливая, как... Он брезгливо скривился, наблюдая за мерзким, крутящимся под ногами животным. Решено. Желание Хуана Борджиа закон.
Он круто развернулся и широкими шагами двинулся в сторону, противоположную той, в которую двинулся старший сын понтифика.
Время, проведенное Оттавией в ожидании Фабио, показалось ей вечностью. Ее то окрыляло надеждой - он обязательно передаст, монна Лукреция поможет - то бросало в пучину отчаяния, когда Оттавия почти уверялась, что своими откровениями только погубила себя окончательно. Темнота, затхлость и снующие под ногами мерзкие животные - все, к чему Оттавия уже почти привыкла за последние недели, вновь стали нестерпимыми. Лучше бы уже конец, чем такое ожидание...
Измученная тоской и надеждами, не в силах оторваться от прутьев решетки, рядом с которыми она так и осталась сидеть с того момента, как Фабио ушел, она почти задремала, когда в темноте уходящих в неведомые дали коридоров послышались шаги.
Гремя связкой ключей, начальник замковой стражи приблизился к решетке, за которой томилась Оттавия.
- Спит, вроде, - произнес без особого сочувствия. Второй брак его оказался шатким, и теперь любая красивая женщина вызывала у него только раздражение. - Будить или нет? - спросил сам у себя.
По-хорошему, тянуть с выполнением поручения тоже не след, но одно дело - убить во гневе, а второе - вот так, буднично. Он опять вспомнил неверную жену и ее любовника и, переложив в левую руку чадящий факел, истово перекрестился.
- Нет, стар я уже для этого, - пробормотал себе под нос. - Ладно бы здесь, так еще тащи ее куда-то.
Решил и сразу на душе полегчало - найдет он исполнителя, а Хуану Борджиа в общем-то все равно, лишь бы дело было сделано.
- Фабио? - от лязга ключей Оттавия вздрогнула и проснулась. - Ты пришел, наконец? Господи, неужели? Я вся измучилась... О!
Последний возглас был уже без надежды, но полон отчаяньем. Перед ней стоял начальник замковой стражи. Она поняла, что он не с добрыми вестями и не просто так. По своим обязанностям здесь бывал тюремщик, никто выше.
- Вы... зачем вы здесь? - Оттавия отшатнулась от решетки. - Я уже все рассказала. Все, что знаю. Или? - надежда вновь отразилась во взгляде, и лицо ее как будто просветлело. - Монна Лукреция... это она просила? Меня освободят?
В глазах девушки плескались надежда и ужас, и что его зацепило сильнее, Дженнаро предпочел не знать. Сколько их таких отправилось на корм рыбам? На всех жалости не наберешься.
- У вас очень живое лицо, мадонна, - что-то вроде сочувствия мелькнуло и исчезло, как влажной губкой стертое чувством долга... и страхом.
- Никто... - начал он, но осекся и быстро поправился. - Не кричите, мадонна. Вы хотите, чтобы кто-нибудь еще услышал?
Зачем тащить сопротивляющуюся жертву, если можно посулить спасение. Да она сама побежит вприпрыжку. Он приблизился к решетке и прижал палец к губам.
- К вам вечером придут. Ждите.
Сказал и, отступив на шаг назад, растворился в темноте. Не взял греха на душу, не солгал. Коротко усмехнулся - теперь осталось найти исполнителя, но за тем дела не станет. Были среди стражников и честные служаки, но - Санторе нахмурился - мало кто остается святым, будучи на службе у Борджиа.
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. Si vis pacem, para bellum » Большие надежды. 14.01.1495. Рим.