Ночь.
- Подпись автора
Яд и кинжал |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. Si vis pacem, para bellum » Кто ищет друзей, достоин того, чтобы их найти. 02.01.1495. Рим.
Ночь.
Шум, доносившийся снизу и из соседних покоев, не оставлял сомнений в том, что поблизости творилось самое настоящее побоище. Лязг стали, вскрики животной боли, глухой стук удара обмякшего тела о стену или пол - подобное многообразие звуков было знакомо всякому, кому посчастливилось - или, напротив, не повезло - родиться в те славные времена.
Позабыв о том, что даме ее положения не пристало проявлять плебейскую суетливость, Джулия прикладывала все усилия к тому, чтобы немного оттянуть час встречи с Творцом, ежели французы - или кто там бушует за стеной - презрели все договоренности и решили избавиться от обузы в шелках и бархате, то есть, от нее, возлюбленной понтифика, чью голову капитан д'Аллегр оценил в три тысячи дукатов.
- Нунча, берись там... Толка-ай!..
Обе молодые женщины налегли на тяжелый кованый сундук и, в несколько приемов, останавливаясь, чтобы отдышаться, дотянули его до дверей. Оставалось сделать еще несколько усилий, чтобы подпереть ими дубовые створки, как извне раздался знакомый голос.
- Чезаре? Это вы, Чезаре?
Сердце Джулии радостно забилось. Сын Родриго, опасный, не ведающий сомнений и страха, с которым она всегда старалась держать ухо востро, теперь казался женщине посланцем небес.
- Сейчас, я открываю!
Несколько поворотов ключа - и преграда, до сего момента спасавшая обеих пленниц от зрелища кровавой бойни, была распахнута, а на пороге показался кардинал Валенсийский собственной персоной.
Чезаре, с видимым огорчением разглядывавший вмятину на своей перчатке при свете торопливо зажженного второго факела, окинул нарочито бесстрастным взглядом нарушенный сном наряд растрепанной златокудрой красавицы. За спиной кто-то закашлялся и тут же смолк, когда кардинал Валенсийский повел головой, не снисходя, впрочем, до того, чтобы обернуться.
– Прошу прощения, мы потревожили вас в неурочный час, – учтиво произнес он. – Как вы относитесь к ночным прогулкам, монна Джулия?
- Чезаре, друг мой, я готова хоть к ночным, хоть к дневным прогулкам, лишь бы подальше от этого места.
Внезапная усталость навалилась на Джулию, почувствовавшую себя опустошенной до предела. Столько времени она надеялась, молила Господа, мысленно призывала на помощь друзей, делилась своими сомнениями с верной Нунчей, и постепенно перестала верить в то, что благополучный исход ее пленения возможен. Теперь, глядя на самого энергичного из сыновей своего любовника, в чьих глазах еще полыхал отблеск недавней стычки, а на одежде тут и там виднелись пятна крови, причем, очевидно, не крови Борджиа, женщина хотела только одного - оказаться как можно дальше от этого места, от этих людей.
- Чезаре, я сейчас же приведу себя в порядок, это не займет много времени...
Джулия сделала камеристке знак немедленно собираться в дорогу, и та, приноровившаяся к этому подобию походной жизни, живо принялась убирать волосы своей госпожи, радуясь своей прозорливости, благодаря которой дорожное платье монны Джулии было заранее приготовлено и ждало своего часа поверх складного стула.
Чезаре прикрыл дверь и обернулся к своим людям.
– Нам еще нужно выехать из Браччиано, господа шотландцы. – напомнил он. – С двумя женщинами и одним трупом. Или не с одним?
Взгляды, сместившиеся было на тело дона Луиса, заметались по комнате, кто-то повернулся уже к лестнице, откуда, как по тайному уговору, донесся звук шагов, слишком неторопливый, чтобы принадлежать врагу. Мгновеньем позже на пороге возник небольшого роста латник.
– Дом пуст, ваша милость, – сообщил он. Даже если бы люди Чезаре и имели привычку называть его кардинальским титулом, здесь, в окружении трупов, «ваше преосвященство» прозвучало бы святотатством. – Без потерь.
– Там был священник. – Чезаре проследил за направлением вмиг смутившихся глаз и сощурился. – Мертв? Вы ранены, дон Херонимо?
– Пустое, – латник попрыгал на одной ноге, наглядно подтверждая, что алое пятно на бедре ничуть не тревожило его. – Царапина, ваша милость.
– Отлично. – По лицу Чезаре никак нельзя было сказать, насколько хорошо он знал, что его люди готовы были умереть за его одобрение. – Мы отправляемся через четверть часа. Поищите какую-нибудь доску, привяжите ее к телу и посадите его в седло. Дон Мигель, женщинам потребуются плащи.
На взгляд Мигеля, женщинам куда больше потребовалась бы нюхательная соль и повязка на глаза - как лошадям, которым надевают шоры, чтоб она не пугалась ни катафалка, ни факельщиков похоронного шествия. Говоря откровенно, испанец считал, что благородные животные способны дать немалую фору дочерям Евы в том, что касалось ума, не говоря уже о прочих полезных свойствах. Однако монна Джулия входила в число тех немногих, к кому капитан питал если не уважение, то род почтительной боязни.
Именно это чувство заставило Кореллу сдержаться, когда кардинал предложил ему послужить госпоже Фарнезе в качестве камеристки: отвесив короткий поклон, он направился к лестнице, знаками приказывая солдатам прибрать валявшиеся на пропитанной кровью соломе - зрелище достаточно живописное, чтоб затмить для молодой дамы радость от вновь обретенной свободы.
Его собственная мантелла уже пропиталась грязью и была подпалена в паре мест, однако испанец подобрал ее и, скатав, небрежно перебросил через плечо. Кому бы не выпало удовольствие от первооткрытия произошедшей схватки, чем меньше следов чужого пребывания он отыщет, тем лучше.
... Набожный паломник не успел бы прочесть до конца Pater noster, а комната, еще недавно служившая центром схватки, уже приобрела почти нетронутый вид: кто-то из солдат позаботился даже кинуть в камин размякшую от крови солому и разметать остатки ее по полу так, что лишь очень пристальный глаз мог бы различить следы побоища.
Отправив наверх человека с плащами для новых спутниц, мужчина занял наблюдательный пост у узкого решетчатого окна.
Убийство служителя Церкви - не тот поступок, о котором похваляются в таверне. Джованни, чувствуя, что его так и тянет перекреститься, недовольно поморщился - пожалуй, с священником он немного перестарался. Но француз был столь восхитительно беззащитен, что просто сам напрашивался на урок.
Успокоив свою совесть... то, что в семье Борджиа называлось совестью, герцог повернулся к брату.
- С монной Джулией все в порядке? Ее... не обидели?
Впрочем, не могли же французы так неосторожно обращаться с той, за которую обещал немалый выкуп.
Комната, только что служащая полем битвы, словно по мановению палочки, - а, вернее, взгляду дона Мигеля, - приобрела, на первый взгляд, почти первозданный вид. Впрочем, уюта от этого в ней не прибавилось.
- Что-то мне не хочется здесь задерживаться, - пробормотал себе под нос Хуан и, подойдя к закрытой двери, коротко постучал. Скорее из-за привычки, чем ради необходимости.
На стук ответила Нунча, перепуганная, но не утратившая своего проворства.
- Хуан, вы тоже здесь! - Джулия, уже одетая и причесанная просто, под стать случаю, едва ли не улыбалась, завидев герцога Гандийского, хотя голос ее звучал глухо. Неприятный запах ударил в нос обеим пленницам, сладковатый и, в то же время, заставляющий морщиться всякого, так и не привыкшего к резне и смерти.
- Вы прибыли с войском? Что происходит?
Чезаре, наблюдавший за происходящим с видом человека, довольного жизнью и ожидающего от остатка ночи только удовольствия, позволил себе саркастическую улыбку, когда Хуан постучал в дверь, но женщины уже были готовы – поспешность необычная, но более чем объяснимая.
– Войско его святейшества сейчас, к сожалению, в другом месте.
Чезаре взял из рук солдата тяжелый французский плащ. Грубая шерсть кисло пахла чужим потом, и губы молодого человека скривились в гримасе отвращения. Презрительно уронив плащ на пол, он безмолвно протянул руку, в которую кто-то тут же вложил свою мантеллу. Заботливость, с которой Чезаре накинул ее на плечи молодой женщины, выглядела почти родительской, словно ему было уже не менее сорока и она была не любовницей его отца, а женой его сына.
– Вы поедете со мной, монна. Мы выдаем себя за шотландцев, и лучше всего было бы, если бы нам не пришлось объяснять присутствие среди нас двух женщин. Поэтому, – взяв Джулию под локоть, он повел ее к лестнице, – я очень прошу и вас и вашу служанку не говорить ни слова, пока мы не покинем Браччиано.
Он повернул голову и одарил шедшую позади Нунчу одним из самых ледяных своих взглядов.
- Благодарю...
Джулия покорно кивнула. Да, она была готова едва ли не на любые условия, и временный обет молчания казался самым приятным из всех возможных. Чем еще лучше скрыть свой страх и растерянность, как не безмолвием, а подбитая беличьим мехом накидка с капюшоном прекрасно затеняла не предназначенные для чужих глаз эмоции.
Нунча, цепеневшая под суровым взглядом кардинала, лишь кидала робкие затравленные взгляды и дала себе слово, что, скорее, проглотит собственный язык, чем заговорит и получит выговор от грозного сына Его Святейшества.
Джованни поморщился, увидев, как Чезаре, подхватив монну Джулию под руку, повел ее к двери. По мнению старшего сына папы, именно ему должна была принадлежать честь (и, как следствие, все почести) вывести даму из негостеприимного дома.
"Зато я опередил его в рождении", - довольно ухмыльнулся он и спустился следом за братом на первый этаж, туда, где не так давно лежало бездыханного тело франкского священника. Тело уже убрали, но Хуан истово перекрестился; убийство священника - тяжкий грех, придется замаливать. По мере сил.
Первый этаж встретил их слабым запахом гари, но труп священника – да и все прочие следы кровопролития – исчезли, и Чезаре, найдя взглядом своего капитана, одобрительно кивнул.
– Дон Херонимо, откройте где-нибудь окно, пусть они считают, что предатель был среди них. Все на месте?
Губы зашевелились в безмолвных и не очень подсчетах, когда, загибая пальцы и крутя головами, испанцы и итальянцы заторопились ответить на его вопрос. Трое снаружи, да внутри…
– Чертова дюжина, – еле слышно пробормотал кто-то, и несколько правых рук вскинулось в крестном знамении.
– Да? С каких это пор женщины-то считаются? – нарочито громко потребовал вернувшийся дон Херонимо.
– Не спешите сбрасывать со счетов дона Луиса, господа. – Лицо кардинала Валенсийского осталось невозмутимым, а в голосе звучала обычная насмешка. – У меня на службе смерть это не конец, он нам еще послужит. В путь!
Как всегда вокруг Чезаре, едва решение было принято, действие последовало с головокружительной быстротой. Не прошло и двух минут, как люди Чезаре снова оказались верхом, чьи-то руки почтительно подсадили монну Джулию позади него, мессер Стефано, ведя за повод пофыркивающего коня покойного дона Луиса, занял место между двумя другими, и пьяно качнулся из стороны в сторону привязанный труп. Окинув быстрым взглядом отряд, Чезаре наклонился с седла, поправил Нунче сползший капюшон и махнул рукой. Зашипел, падая в грязь, отброшенный факел, и небольшая кавалькада тронулась с места.
... Мигель покинул место действия, бросив прощальный взгляд на пустой дом, сейчас выглядевший почти миролюбиво. Подперев дверь, чтоб та не распахнулась под порывами холодного зимнего ветра, испанец последним оказался на конской спине.
Обратный путь отряд начал в том же молчании; люди невольно ускоряли шаг коней и, без сомнений, перешли бы на рысь, если бы излишняя торопливость не привлекла к ним ненужное внимание. Узкие улочки, благоухавшие отбросами и слякотью, казались бесконечным лабиринтом, низкое небо давило, грозя вот-вот прихлопнуть беглецов и постепенно превращая вкус вновь обретенной свободы в яд страха и неуверенности. Петляя, словно спасающаяся от кота крыса, всадники все больше удалялись от недавней цели, двигаясь навстречу новой опасности, из-за которой кровь вновь начала гулко стучать в их сердцах.
Впереди в просвете между домов показались огни: это была расположенная у самых ворот площадь; в мирное время полная собиравшимися на ночлег торговцами, ворами и шлюхами, теперь она была до отказа запружена беженцами, собиравшимися с рассветом покинуть город, и служила объектом пристального внимания городской стражи. кавалькада поспешно свернула в один из проулков,- но Микелотто, то ли задремавший во время бесконечных петляний, то ли попросту зазевавшийся, продолжил свой путь прямо.
Лишь когда смрад, всегда сопровождающий большое скопление людей, коснулся его носа, испанец словно очнулся. Оглянувшись, он спрыгнул с лошади, и, ведя ее в поводу, прихрамывая, продолжил свой путь. Не смешиваясь с толпой, словно даже прикосновение этой человеческой массы вызывало у него приступ дурноты, испанец двинулся вдоль домов, высматривая не то знакомое лицо, не то местечко, где можно было бы остановиться на ночлег. Расположившаяся у костра группа французов, уже истощивших запас площадного остроумия и теперь вполглаза дремавшая на своих постах, проводила его подозрительными взглядами,- однако, подданным Его величества Карла показалось не слишком занятной идеей покидать насиженные места ради мальчишки, вздумавшего отправиться в путь. Только один из них, сплюнув под ноги и прихватив свою алебарду, через некоторое время направился следом за Мигелем, устраняя со своего пути препятствия в виде придремавших горожан привычным способом - хорошим пинком.
Глухие проклятия и стоны разбуженных людей сопровождали его маршрут.
Между тем Корелла, видимо, так и не найдя места или нужного человека, остановился под одним из балконов, кутаясь в плащ и оглаживая бок своего коня; француз, проходя мимо, бросил на нескладную мальчишескую фигуру короткий взгляд. И совершенно неожиданно сказал, четко, явно обращаясь к испанцу:
- L’Affable*.
Неизвестно было, что означали эти слова, да и Мигель, судя по виду, не понял, чего добивается странный служака; во всяком случае он не сделал ни одного жеста, показывающего, что расслышал или как-то понял это нежданное заявление. Француз продолжил свой путь, а Корелла, видимо, начавший замерзать от близости холодного камня, оставил облюбованное место и свернул в ближайший переулок.
* Любезный - прозвище короля Карла.
Когда Микелотто отделился от остальных, Чезаре сдержал коня, и кавалькада перешла на шаг, явно не доставлявший ни малейшего удовольствия ни лошадям, то и дело всхрапывавшим в беспокойстве, ни людям, встревоженно оглядывавшимся по сторонам. Человек внимательный без труда определил бы, что путь небольшого отряда вел его в обход площади, но столь неспешно, что прежде чем полукруг этот был завершен, впереди появился одинокий всадник. Приблизившись, Микелотто – а это был не кто иной как он – еле слышно прошептал на ухо Чезаре несколько слов, вызвавших у кардинала Валенсийского сначала гримасу, затем кивок одобрения. Не прошло и минуты, как они подъехали к наглухо закрытым воротам.
Даже неискушенный взгляд заметил бы, что гарнизон что-то встревожило: на посту вместо одного полусонного привратника позевывало трое молодцов, а число факелов увеличилось до четырех. Легкая морщинка прорезала лоб Чезаре, когда он направил коня к выходу.
– Отворяй, срочно, – сухо сказал он по-французски. – Приказ Любезного.
Отредактировано Чезаре Борджиа (17-12-2014 08:53:34)
Микелотто не был суеверен в том, что касалось дел человеческих. Увесистый кошелек и клинок под ребром - были те сирены, песням которых охотнее всего внимали грешники, и не делом бастарда было обращать их в истинную веру христову.
Человек, обратившийся к нему со странным приветствием на площади городка, был как раз из таких: Кореллу не очень интересовало, был ли то запутавшийся в долгах парижанин или озлобленный на захватчиков пьемонтнец,- так же, как, похоже, самого предателя мало волновало, открывает ли он двери для торопящейся покинуть Браччиано шлюхе, итальянскому шпиону или вражеской армии. С теми деньгами, что были переданы ему за въездной и выездной пароль, можно было смело дезертировать и возвратиться домой, к выводку опухших беззубых детей, воняющих сыром и кислым домашним вином.
Пока все шло по договору - но когда голос Чезаре, как звук вынимаемого из ножен клинка, расчеркнул ночную тьму, испанец невольно вздрогнул.
- Посмотрим, стоит ли прозвище этого французского ублюдка того, что за него было уплачено,- пробормотал он под нос.
Однако, заспанная стража, похоже, не задавалась такими вопросами. Недовольно ворча, два солдата из трех выступили навстречу отряду, сонно потягиваясь и овевая все вокруг ароматами полусгнивших ртов. Свет факела заиграл на одеждах и лицах, вынуждая щурить глаза и отворачиваться; в другой раз Корелла не преминул бы высказать по этому поводу все, что считает нужным, но теперь он был лишь рад поводу заслонить лицо. Впрочем, доблестные воины, если и пытались что-то разглядеть слепо моргающими глазами, в деле своем не преуспели, и, ворча под нос, направились к воротам.
Сердце Мигеля пропустило удар, когда тяжелая, окованная железными прутьями деревянная плита, дрогнув, с повизгиванием начала растворяться.
Далеко позади, по рядам ночлежников, дожидавшихся рассвета, прошел ропот. Но Корелла уже не слушал возгласов надежды и возмущения: перехватив крепче поводья, он уже приготовился поддать коню пятками, когда слух царапнул громкий голос, закричавший на французском:
- Эй, эй, эй! Куда? А вы куда смотрите, свиньи, вам что было приказано: каждого, кто хочет покинуть город - сразу ко мне! Без разрешения военного коменданта никого не выпускать! Ну, что встали? Вы что хотите, чтобы сюда вломилась армия этих проклятых итальяшек?
Мигель обернулся: даже если сейчас дать в галоп, выскочить в полуоткрытые ворота все не успеют. Французские солдаты замешкались, повинуясь начальственному рыку, но, даже если сейчас передние рванут вперед, створки захлопнутся прежде, чем он сам и сидящие в седлах рядом с ним беглецы окажутся от них на расстоянии крупа. Иначе - свалка, переломанные ноги лошадей и в финале - позорный плен.
Хотя - такая ли это большая цена за свободу двоих сыновей Родриго Борджиа и его любовницы?
Обменявшись взглядами с товарищами, Мигель вытащил кинжал.
Взмокший, словно дело было не январской ночью, а июльским днем (не иначе, как опиум покидал тело через поры), Джованни Борджиа невольно поежился.
- Вот дьявол, - ругательство было куда более длинным, но последние слова растворились в поднявшемся шуме, - сегодняшняя ночь вообще закончится?
Напоминая разбуженных пчел, солдаты суетливо забегали. Герцог, в кои-то веки с радостью передавая брату бразды правления, скривился:
- Похоже, в этот раз ты переплатил. Тихо уйти не получится, - и, вновь помянув всуе имя нечистого, хмуро поинтересовался, - и что ты теперь предлагаешь?
Джулия была чрезвычайно рада появлению братьев Борджиа и открывшейся перспективе скорого возвращения под родной кров. Ей не терпелось оказаться в замке Святого Ангела. Жизнь просто обязана была как можно скорее войти в прежнее русло, и в ней не будет места похищениям, французским капитанам и их собакам.
И вот - "тихо уйти не получится"...
Джулия не сдержала шумного вздоха. Чезаре держался так уверенно, что она успела поверить, будто у него заранее продуман каждый шаг, распахнуты все двери, и ничто не сможет помешать ему осуществить свой замысел по ее освобождению. Фарнезе охотно повторила бы вслед за Джованни его вопрос, однако понимала всю неуместность этого, и лишь с надеждой взглянула на Чезаре, уповая, что тот, подобно своему великому тезке, способен выиграть битву даже при совершенном неравенстве сил.
Если бы взгляды могли убивать, то Джованни рухнул бы с седла мертвым и не его брата упрекнули бы в его гибели – все те, кто сдержался и не произнес ни слова на родном языке в течение последних минут, посмотрели на старшего Борджиа так, словно он один был виной грозившей им опасности. Рука Чезаре на миг поймала и сжала тонкие пальцы Джулии, прежде чем вскинуться в повелительном жесте.
– К воротам, Алистер! Между моей головой и головой этого сонного идиота я выбираю мою. – Он обернулся к брату. – Не тревожьтесь, ваше преосвященство, за слово короля отвечаю я.
Багровый свет факелов отразился от оскаленных в недоброй усмешке зубов, и дон Херонимо, ни слова не знавший по-французски, обнажил меч и направил коня на двух привратников, в замешательстве отступивших от ворот, словно и не носили оба оружие. «Преосвященство?» – пробормотал кто-то из солдат.
– Приказ коменданта. – Офицер, столь неудачно вмешавшийся в ход событий, отступать, похоже, не собирался. Повинуясь его жесту, два алебардщика кинулись на помощь сотоварищам. – И никакие преосвященства…
– Приказ короля. – Чезаре повернул лошадь к лейтенанту с такой царственной уверенностью, словно сам звался Приветливым, и понизил голос. – Забудьте что вы слышали, вы… остолоп. Вы меня поняли? Забудьте.
На лице офицера отразилось сомнение, сменившееся упрямством, и он открыл было рот, когда по плащу Чезаре и крупу его коня белым виноградом просыпались крупные жемчужины. Кто-то еле слышно ахнул, и вмиг ставшие алчными взгляды сместились с беглецов на промерзшую землю.
– Не подбирать, – рявкнул Чезаре таким тоном, будто кто-то из людей мог его понять или пытался спешиться. – Времени нет. Вперед!
Не обращая больше внимания на французов, он поскакал к все еще открытым воротам.
Даже если бы взгляды могли убивать, вряд ли это затронуло Борджиа - в подобные моменты герцог Гандии проявлял редкостную толстокожесть. Надменно посмотрев на ближайшего всадника, он лишь скривился - кто ты и кто я? - и, презрительно хмыкнув, перевел взгляд на разворачивающееся у ворот действо.
Впрочем, оно того заслуживало. Жемчужины, градом рассыпавшиеся по промерзлой земле, помимо воли притягивали взгляд французских солдат. По лицам этих доблестных вояк можно было без труда понять, какая нелегкая борьба идет алчностью и долгом. Желание наживы явно было сильнее - кто ж откажется от возможности быстро обогатиться, - но пока привычка повиноваться приказам была сильнее. Вояки нерешительно переминались с ноги на ногу, наконец, один то ли самый жадный, то ли самый домовитый, воровато оглянувшись на начальника, быстрым движением поднял манящую к себе "градину". Логика была проста: в конце концов, те, кого офицер приказал задержать, вели себя слишком уверенно для преступников, так почему бы не урвать счастье, если оно само идет тебе в руки (ну или под ноги, кому как удобней).
Лейтенант, брызжа слюной, издал такой рык, что второй алебардщик, уже готовый последовать примеру товарища, быстро отскочил назад и виновато потупился (при этом шельмец не забывал высматривать возможную добычу). Но даже этой заминки оказалось достаточно, чтобы подарить беглецам драгоценные минуты.
Не дожидаясь, пока французы придут в себя, Джованни пришпорил коня и следом за братом поскакал к воротам. Да и для остальных незнание языка не являлось преградой, судя по конскому топоту за его спиной, повторять приказ было излишне. Рядом, словно тень, мелькнул Мигель, как всегда готовый своей грудью прикрыть отступление. Но, к сожалению для герцога Гандии, в случае провала, его сиятельная особа была бы на очереди второй (если не третьей) после кардинала Валенсийского.
Пока Чезаре обменивался репликами с французами, любовница его отца сидела как неживая, будто кобылица несла на своей спине не человека из плоти и крови, а накрепко притороченное к седлу изваяние. Страх сковал ее по рукам и ногам - и то был страх отнюдь не перед бойней, которая могла начаться от малейшего недоброго взгляда.
Вновь оказаться во власти Аллегра - вот что пугало ее сильнее прочего. При всем присущем ей благоразумии и не чуждой благодарности к понтифику, не говоря уже о той привязанности, что Джулия питала к престарелому валенсийцу, француз подавлял ее волю одним своим присутствием, и кто знает, что случилось бы, не окажись подле нее так скоро Чезаре и Джованни.
Вырваться, поскорее вырваться из этого логова варваров - вот было ее самым страстным желанием. Неосторожность герцога Гандийского едва было не погубила путников, но неожиданное решение пришло в голову женщины. Укрытая плотной накидкой, она с силой дернула за украшавшее ее шею ожерелье - один из первых подарков Родриго Борджия своей молоденькой пассии. Крупные морские жемчужины, каждая стоимостью с годовое жалованье офицера, посыпались наземь, взывая к алчности французов...
Чем дальше становились огни Браччиано, тем сильнее колотилось сердце Джулии. Она не знала, сколько минут, часов прошло с того мгновения, как кавалькада выехала за городские ворота, но время это казалось бесконечным.
Только когда они пересекут мост Ангела, она сможет вздохнуть спокойно...
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. Si vis pacem, para bellum » Кто ищет друзей, достоин того, чтобы их найти. 02.01.1495. Рим.