Около часа дня.
Замок Святого ангела. Покои его святейшества.
Отредактировано Александр VI (16-12-2014 12:40:37)
- Подпись автора
Яд и кинжал |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. Si vis pacem, para bellum » Любовь и голод правят миром. 03.01.1495. Рим
Около часа дня.
Замок Святого ангела. Покои его святейшества.
Отредактировано Александр VI (16-12-2014 12:40:37)
Кажется, понтифик в добром настроении. А уж этот огонек ни с чем не спутаешь.
"Поразительно, как они похожи!" - переведя взгляд с сына на отца, Санчия скрыла улыбку. Не внешностью, хотя в чертах старшего сына можно было угадать, каким Родриго Борджиа был в молодости, а чем-то таким неуловимо мужским, тем, что заставляет женщину из тигрицы превращаться в эдакую милую кошечку. Пушистую и почти домашнюю, но только до той минуты, пока она не покажет свои острые коготки.
- Вы оказываете мне честь, Ваше святейшество, - скромно потупившись, но при этом плавно покачивая бедрами, неаполитанка проследовала к предназначенному для нее месту. Теперь, когда расстановка сил ясна, можно немного расслабиться. Но не настолько, чтобы ее платье стало похоже на наряд монны Тины. Хотя - Санчия взглядом знатока скосилась на брошь - подобный подарок стоит немало. Но что достаточно хорошо для любовницы, слишком мало для принцессы.
Если французы, подобно римлянам, расположились лагерем вокруг холма, на котором принял мученическую смерть привратник царствия небесного, то Джулия, в отличие от короля Карла, не создавала лишнего шума и суеты, однако взяла в осаду преемника старшего из апостолов, и пищалями и протазанами ей служили кротость и то очарование, за которое жители Рима прозвали сестру кардинала Фарнезе Прекраснейшей. Усталость после треволнений плена и куда более опасного пути обратно уступили природной силе духа и решительности вернуть себе то, что принадлежало ей до не слишком приятного мгновения, когда монна Тина заняла ее место на ложе понтифика.
Родриго Борджиа не любил скандалов в алькове, и если ему нравился огонь, то лишь тот, что не обжигал и повиновался его желаниям, своей покорностью распаляя в нем позднюю страсть. Посему Джулия до сих пор не учинила сцены, полную упреков, слез и заламывания рук, как в дурно разыгранной мистерии с изгнанием Агари из дома Авраамова. Терпение, кротость, неизменная нежность и обещание райских кущ, что светится во взоре, - вот те средства, что способны были подействовать на многоопытного валенсийского сластолюбца.
Шитое золотыми нитями платье цвета римского неба удачно оттеняло как голубые глаза папской фаворитки, так и медовые переливы ее волос - опасное оружие, покорившее будущего тиароносца в доме Орсини. На щеках женщины розовел румянец, то ли вызванный смущением от ее нынешнего неопределенного положения, то ли ставший следствием ее радости от встречи с Александром. В таком виде она и предстала перед ним и его гостями, за исключением Аугустины, бывшими членами его слишком большого для прелата семейства.
- Ваше Святейшество... - Джулия присела перед столом, за которыми восседал ее ветреный любовник. - Простите преданную служанку свою за дерзость, с которой та просит о чести присоединиться к вашей трапезе.
Слуги как раз обносили сидящих за столом тазиками с ароматизированной водой, дабы те могли вымыть руки и приступать к угощению, источающему дразнящие ароматы, когда у стола появилась монна Джулия. Понтифик скользнул оценивающим взглядом по искусно подобранному наряду, по искусно убранным волосам и искусно изображенной кротости, сияющей в глазах, улыбке, и самом облике Прекраснейшей.
- Вы делаете нам честь своей красотой, монна, - сладко проговорил он, делая рукой радушный жест и приглашая Джулию присоединиться к семейной трапезе. – Рад снова видеть вас за нашим столом после столь долгого отсутствия. Но, как видите, если что-то изменилось, то очень немногое.
Рука Его Святейшества словно невзначай погладила плечо сидящей рядом любовницы, белевшее сквозь прореху в испорченном платье.
Слуга подошел, и, опустившись на одно колено, предложил понтифику и принцессе Арагонской, сидящей на почетном месте, золотой, тонкой чеканки таз. Его Святейшество, поймав синий взгляд Санчии, пожелал сам галантно вымыть тонкие пальчики дамы, вволю поиграв с ними в ароматной воде. Кольцо с великолепным сапфиром, сияющим, словно в камне был заключен кусочек тверди небесной, соскользнул с пальца, очутившись прямо в ладошке принцессы.
- Богатый улов, мадонна, - хрипловато рассмеялся Родриго Борджиа, аккуратно сжимаю вокруг кольца женский кулачок. – Оставьте его себе… на память… о вашем новом отце, который уже любит вас всем сердцем.
Как ни спешила монна Лукреция, она опоздала - слишком много надо было успеть сделать. Отправиться в далекое путешествие этим вечером, когда еще накануне о нем даже не помышляла, было чистой воды безумием, но и упускать чудесную для бегства возможность, какую являл собой маскарад, тоже казалось неправильным. Вернувшись в замок за час до полудня, Лукреция приступила к действиям.
Рассказать обо всем она могла только Франческе - единственной, кому она доверяла, вернее сказать, кому доверяла более других, но выбирать не приходилось: нужны были деньги, и Франческе, как оказалось, было к кому обратиться за достаточно крупной суммой. Услав приближенную даму и выпроводив остальных по разным поручениям, совершенно ненужным и имеющим под собой одну цель - услать всех на как можно более долгое время, Лукреция подозвала к себе Оттавию. Та выглядела довольно неважно и была неожиданно молчалива, но папской дочери было о чем беспокоиться и чем занять свои мысли, отчего она не обратила на это внимания.
Стараясь держаться весело и непринужденно, монна Лукреция высказала свое пожелание. На вечернем маскараде она хочет устроить некоторый сюрприз, и Оттавия должна будет ей помочь. Она ведь так замечательно и ловко подражает. И нужно будет всего ничего - изображать перед гостями ее, Лукрецию, некоторое время. При этих словах по лицу девушки разлилась смертельная почти бледность, что папскую дочь несколько удивило, но она списала это на неожиданность и поспешила заверить Оттавию, что ничего страшного в этом нет, зато если она хорошо со всем справится, то ее ждет особенное расположение и даже награда.
На самом деле Лукреция знала, что ничем хорошим этот маскарад для Оттавии не закончится. Пока девушка будет создавать иллюзию присутствия на маскараде дочери Родриго Борджиа, сама она уже должна будет уехать достаточно далеко. Да... когда все откроется, девице не позавидуешь. Лукреция почувствовала укол совести и пообещала себе, что придумает, как это исправить, но чуть позже. Сейчас следовало подумать об основном. Да... надо было спешить на обед в покоях его святейшества, и Лукреция, погруженная в размышления о том, как ей держаться перед всей семьей, чтобы никто ничего не заподозрил, опять же не обратила внимания на то, как дрожат руки у помогающей ей с платьем и прической Оттавии.
Двери столовой, в которой собралась семья, распахнулись перед Лукрецией в самый "удачный" момент, словно для того, чтобы продемонстрировать тот причудливый женский узор, что неожиданно сплелся вокруг святейшего престола. Тина в разорванном платье, Санча, ручку которой сжимала ладонь самого Родриго Борджиа и застывшая Джулия. Прекрасно! При виде девицы Пикколомини, не скрывающей, что почитает себя триумфатором на нынешней трапезе, злость в монне Лукреции вполне затмила собою волнение и смущение, и на взгляд отца, в котором сквозило неодобрение ее опозданию, встретила без опасения.
- Простите, ваше святейшество, - Лукреция склонилась перед Родриго, после чего села рядом с Джованни, - я несколько просто одета, - нарочитый взгляд в сторону Тины, - но я думала, у нас просто семейная трапеза.
- Вы не будете возражать, Ваше святейшество, если принцесса Сквиллаче присоединится к нам? - воспользовался ситуацией Джованни Борджиа. - Мы с Лукрецией как раз хотели расспросить ее светлость о Неаполе.
Он незаметно наступил ногой на ногу сестре, призывая ее в соучастницы. Наблюдать за обеими любовницами понтифика сподручнее, если бы они сидели рядом. К тому же герцогу Гандии не терпелось рассмотреть, на какой же подарок расщедрился отец.
Он повернулся к сестре. Теперь, при свете дня оставалось только недоумевать, как он мог так обмануться и спутать женственно округлые формы Лукреции с худощавой фигуркой ее дамы, черт бы побрал эту самозванную актрисульку.
Мысли об Оттавии плавно перетекли на предстоящий разговор с отцом; маскарад сегодня вечером, исполнитель найден, казна - пустеет, желания - хоть отбавляй. Так что зря время терять?
Величественным жестом Понтифик одобрил тактическое перемещение дам вокруг своей персоны. Легкая конница – принцесса Арагонская отправлялась на другой конец поля сражения (действительно, как много общего в красоте породистой лошади и красоте женщины, эти черные волосы, эти глаза, эта стать), а тяжелая пехота, вооруженная по всем правилам женского искусства, красоты, и очарования должна была занять место по правую руку от него.
- У нас и есть семейная трапеза, - улыбаясь, сообщил он дочери, но улыбка вышла немного хищной. Женская красота ударяет в голову не хуже крепкого вина и пробуждает в теле мужчины отнюдь не возвышенные порывы. – Как видишь, вокруг меня только самые близкие мне люди. Вот монна Тина, к примеру, поспешила прийти первой, за что я ей очень благодарен (рука Его Святейшества чувственно погладила плечо любовницы) а что заставило тебя опоздать, дочь моя?
Санчия замерла в нерешительности. Близость к понтифику имела несомненные преимущества - с какой королевской небрежностью он одарил свою невестку! И это внушало определенные надежды. Неаполитанка присела в реверансе.
- Благодарю вас, Ваше святейшество! - она надела перстень на палец, но он был настолько велик, что сразу соскочил обратно в ладонь. - Если вы позволите, я буду носить его вот здесь, - прижав руку к груди, продолжила она, - чтобы всегда чувствовать... отцовскую любовь.
С этими словами принцесса Сквиллаче проследовала к другому концу стола. Теперь и она стала только зрителем.
Между тем Джулия, уязвленная как нарочито небрежным нарядом соперницы, указывающим на недавнее времяпрепровождение, так и взглядом и тоном, которыми понтифик одарил свою невестку, старалась ничем не выдать своего смятения. Она более не царила безоговорочно в Ватикане, ведь несколько месяцев отсутствия были для всякой фаворитки хуже позорного столба и смерти в забвении. В который раз она пожалела о том, что устремилась к умирающему брату, явив тем самым пример христианской добродетели, но поставив под угрозу собственное будущее. Можно было утешиться мыслью о том, что все в руках Господних, но, несмотря на ангельское обличье, не из тех смиренных агнцев была дочь Фарнезе, чтобы сидеть сложа руки и упускать из них величайшую возможность, выпавшую ей в жизни, как ив жизни всего ее благородного, но до недавнего времени не слишком обласканного Фортуной семейства.
- Ваша милость позволит мне занять место рядом с собой? - с улыбкой обратилась она к Санчии, обращаясь к главному своему союзнику в эти дни. Кто как не оскорбленная принцесса лучше других поймет желание Джулии поставить на место нынешнюю метрессу Александра, каковой ей быть не полагалось, по мнению ее предшественницы.
- Конечно, мадонна, вы можете сесть рядом со мной, - вслух ответила Санчия, но глазами указала на освободившееся подле понтифика кресло. Неаполитанка искренне недоумевала, почему Джулия не воспользовалась возможностью занять столь желанное для себя место. Но кто-то предпочитает ближний бой, а кто-то лучше действует исподтишка. И кто знает, что будет более действенно.
Принцесса Сквиллаче расправила юбки и, задумчиво разглядывая подарок Родриго Борджиа, обратилась его его белокурой дочери.
- Его светлость хотел поговорить о Неаполе, - короткий взгляд на герцога Гандии.- Право, я не знаю, с чем и начать. Может, с мод? - она сладко улыбнулась и негромко продолжила. - Но, думаю, что монна Тина могла бы рассказать лучше, - короткий взгляд на рвущиеся сквозь прореху прелести девицы Пикколомини, - ведь для того, чтобы выйти вот так к трапезе, нужно обладать завидной смелостью. Не так ли?
Джованни заскучал. Разговоры о том, кто в чем одет, слишком уж напоминали не к утру упомянутую жену. Самому-то герцогу Гандии как раз наряд девицы Пикколомини очень понравился, просто взгляд радует. Да и сама Тина свеженькая, вон как глазками стреляет. И понтифик выглядит довольным. Эх, надо было про потерянное письмо сегодня сказать, глядишь, и совсем бы без епитимьи обошлись.
Но теперь уже поздно; Его святейшество твердо сказал, и даже старший сын не решался противиться воле отца. Самому бы пришлось думать, но спасибо болтливым слугам, чего только не узнаешь, стоит только прислушаться.
- Послушай, Лукреция, - меланхолично поигрывая ложкой, издалека начал он, - я тут слышал, ты картину себе заказала? А я как раз решил подарить церкви статуи двенадцати апостолов, - никогда не помешает приписать себе добрые намерения, - может, подскажешь, кто бы мог справиться с этой богоугодным делом?
- Поверить не могу, что она сидит сейчас с нами за одним столом, - Лукреция не удержалась и скривилась, отчего ей пришлось низко наклонить голову, чтобы никто не увидел на ее лице выражение неприязни. - Джулии приходится искать себе место за столом, а эта... - на лбу папской дочери собрались морщинки, губы брезгливо изогнулись. - Неужели тебя это не возмущает?
Лукреция вздохнула с сожалением - ее брата явно не раздражало происходящее. Долгое отсутствие и правда способствует равнодушию.
- Да, я думала о картине. Но это будет скульптура. Я так решила после разговора с художником. Статуи двенадцати апостолов? - подобное заявление вызвало у монны Лукреции удивление гораздо большее, нежели даже разорванное платье монны Тины. - Я надеюсь, ты ни в чем не провинился, Джованни? Микеланджело должен через два дня предоставить эскизы. Если ты останешься довольным тем, как он пожелал изобразить меня, останови свой выбор на нем. Кажется, он вдохновенный художник, к тому же ему сейчас очень нужны и заказы и покровительство.
- Ты о монне Тине? - рассеянно - с этого конца стола было непросто разглядывать выставленные на обозрение прелести девицы - отозвался Джованни. - Почему меня это должно возмущать?
Он и в самом деле не понимал, почему сестра так взъелась. Не все ли ей равно, кто скрашивает ночи... и дни понтифика? Послушать ее, так отцу нужно было надеть власяницу на время отсутствия Джулии. Или Лукреция не предвкушает хороший скандал? Хуан покосился на хмурую девушку и с сожалением понял - не предвкушает. Даже лучшие из женщин слишком уж чувствительны.
Герцог вонзил зубы в сочащуюся соком ножку курицы - сегодня повар постарался. Пауза в разговоре оказалась весьма кстати.
- Не провинился я ни в чем, - с досадой ответил он наконец, но тут же расхохотался. - Ты хорошо меня знаешь, Лукреция. Есть немного.
Он вытер руки о салфетку и вкрадчиво спросил:
- Зачем же ждать целых два дня? Пусть он сегодня придет. Какая разница... - тут Джованни вспомнил, что это была вроде как его добрая воля и, подмигнув, добавил. - Я доверяю твоему вкусу, сестра.
Появившийся позже всех Джоффре был счастлив и доволен, как был бы доволен любой еще почти щенок, всю ночь умудрявшийся вести жизнь заправского пса. Он покинул замок накануне вечером и вернулся вот совсем незадолго до того, как придти на завтрак к его святейшеству было еще можно, но это уже было опозданием. Впрочем, его это не смущало, ведь он был совершенно доволен жизнью.
Он не был в Риме полтора года, и за это время успел жениться и повзрослеть (второе с первым связано почти не было). Так вот вчера вечером он направился к одному из приятелей, который был старше его на три года и который за это время успел несколько заматереть и с радостью посвятил младшего Борджиа в тонкости ночной жизни Рима. Он утверждал, что они несколько ограничены по сравнению с тем, что было до прихода франков, но и в урезанном виде они Джоффре вполне устроили.
Сейчас Джоффре выглядел выспавшимся и пребывающим в прекрасном настроении, хотя не спал всю ночь. Это была наглость, которую ему позволял возраст.
Войдя, Джоффре понял, что все уже в сборе и нашли себе место сосредоточения взгляда. Догадаться, где это место, не составляло труда: оно находилось на декольте Тины Пикколомини. "Ого!" - подумал про себя младший Борджиа, на какое-то время по-детски округлив глаза и уставившись на брошку и то, что она под собой скрывала.
"Что бы такое сказать производящего впечатление?" - подумал он.
- Я опоздал, прошу прощения, Ваше святейшество. Не я виноват, просто на меня, представьте себе, напали.
"Кувшин, кубок, дремота да утреннее настроение", - добавил он про себя.
- Кто на тебя напал Джоффре? Комары? Нет, какие комары зимой. Собаки? Или даже голуби? Голуби у нас в Риме хуже собак, доложу я вам, - голос понтифика был холоден и насмешлив. – Чего ты кричишь, как торговка на базаре, которую надули на мелкую монетку? Тут твоя жена, между прочим… и сестра… и монна Тина.
Перехватив смущенный взгляд младшего сына, брошенный в далеко нецеломудренный вырез любовницы, Родриго Борджиа усмехнулся и собственническим жестом усадил монну Тину к себе на колени. Приятные женские прелести прижались к телу понтифика, разжигая аппетит.
- Садись, - кивнул он Джоффре, показав глазами на место, которое было освобождено для монны Джулии, но так и осталось незанятым. - Садись, ешь, и рассказывай.
Подцепив с тарелки кусок нежнейшей рыбы, Родриго поднес его к губам любовницы, а потом и откусил сам. Пожалуй, из всех присутствующих за столом только Джованни, любимый сын, мог понять, как веселился сейчас отец семейства.
Джоффре не заставил себя просить дважды и, заняв предложенное ему место, взял с блюда большой кусок копченой свинины, которому тут же воздал должное. Как уже говорилось, по юности лет младший Борджиа мог позволить себе многое, в том числе и уплетать с аппетитом жирное мясо после полной возлияний ночки. Одновременно он посматривал на сидящую на коленях у понтифика женщину. Монна Тина теперь, значит. Может, за время его отсутствия в Риме и многое изменилось, но вот только не здоровье и пристрастия его родителя. Эх, если бы ему Бог дал столько же сил и здоровья! Джоффре прикинул в уме, сколько лет ему осталось провести в веселье и радости, если Бог все-таки оказался милостив к нему, младшему отпрыску Родриго Борджиа, и, получив цифру, в его представлении мало отличающуюся от бесконечности, воодушевился.
- Представьте, на меня напали... целых семь человек сразу! Ужасные бандиты!
Понтифик слушал внимательно, очень внимательно, хотя и был занят, казалось, только обедом и женщиной, сидевшей у него на коленях. Он выбирал из тарелок лакомые кусочки, угощал монну Тину, угощался сам и ни разу не взглянул в лицо младшего сына, хотя рассказ его показался понтифику довольно занимательным. Не то, чтобы присутствие в городе разбойников его чрезвычайно удивило. Ну, напали – дело то житейское, на Джоффре не нападет только ленивый. И уж всяко не семь человек, слова принца Сквиллаче следовало делить хотя бы на два.
- А вот что ты делал на улицах, без охраны, - продолжил он вслух свою мысль. – Мне интересно. Ты, сын мой, сидел бы дома, подальше от греха и поближе к своей красавице-жене. Или, если уж тебя тянет на приключения, возьми с собой парочку тех, кто драться любит и умеет.
От последнего соображения родителя Джоффре сразу сник и шутить расхотел. Ему показалось, что он перенесся сразу на полтора года назад, и его задело, что, похоже, отец не заметил, как он изменился за это время. Упоминание же о Санчии и вовсе чуть не заставило покраснеть. Он поднял взгляд и приветственно кивнул жене, которая, как всегда, выглядела прекрасно и была красива, и он тем лучше это видел и ценил, чем дальше от нее находился. И еще бы лучше это делал, если бы никто не напоминал ему о том, что они женаты. В очередной раз Джоффре подумал, что был бы счастлив, если бы Санчия была его старшей сестрой, а жены бы у него просто никакой не было. Но показывать, что задет, Джоффре не стал, и поэтому пустился в выдуманную историю о нападении, обрисованном такими красками, что уже каждому стало понятно, что все это плод его сочинительства.
Родриго Борджиа взмахнул рукой, эдак снисходительно, призывая младшего сына помолчать.
- Я сказал – ешь, потом расскажешь все об этой страшной банде из двадцати семи человек и их предводителе, который был страшен как черт с рогами. Тина, любовь моя, ты кушай, кушай, не смотри так испуганно, тебя я одну точно гулять не отпущу, вдруг ты убежать не успеешь, и все двадцать семь человек на тебя нападут… и ограбят.
Понтифик шутливо потрепал монну Тину по нежной щечке, рука скользнула в вырез платья, прямо над рубиновой брошью. Да, такие сокровища грех не пограбить. Заметил заинтересованный взгляд старшего сына, подмигнул ему – как мужчина мужчине, дескать, хороша? В ответ на одобрительную улыбку по-хозяйски задрал повыше подол платья, так что стройные ножки любовницы оказались на виду по самые подвязки. Ласково погладил белое бедро. Хороши ножки у монны Тины, интересно, у монны Санчии так же хороши?
Взгляд, брошенный на Арагонскую принцессу придал мыслям понтифика несколько иное направление.
- Ты ешь, Джоффре, а твоя красавица-жена пусть расскажет нам что-нибудь интересное. Принцесса, порадуйте уж старика. Есть такая слабость, люблю слушать, вот сейчас я бы с удовольствием послушал о вашем брате, Альфонсо! Он все еще не женат? Не дело это, красавица моя, не дело. Грех человеку ходить по земле одному, каждому пара нужна!
Мало того, что он опоздал, так еще Джоффре не нашел ничего лучшего, как начать дурачиться! Санчия ахнула и прикусила язык. Зачесались ладони, настолько сильным было желание запустить в супруга чем-нибудь увесистым. Поразительно! И он еще удивляется, что в семье его не воспринимают всерьез.
Чувствуя сейчас себя едва ли не вдвое старше своего мужа, она сладко улыбнулась:
- Джоффре, дорогой, послушай своего отца, присядь рядом со мной.
Ей хотелось, чтобы ни у кого не возникло сомнений, что среди правителей Сквиллаче царит полное согласие, но уже через пару мгновений Санчия поняла, что могла бы встать на голову - никто бы и не заметил.
Устроенное понтификом представление заставило бы замолчать и болтуна Меркурия. Белые колени монны Тины сверкали не менее ярко, чем даже рубиновая брошь. Даже при дворе сластолюбца Федериго не было подобного! Неаполитанка покосилась на Джулию и сочувственно улыбнулась. Ей очень хотелось сказать какую-нибудь колкость и, возможно, она бы и не сдержалась, но последние слова Александра заставили ее забыть не только о любовнице папы, но даже и о муже.
Если тебе что-то сказали, не думай, правда ли это, а попытайся понять, зачем это было нужно говорившему. Об опале Джованни Сфорца уже давно шептались всеведущие слуги, а Родриго Борджиа не был таким человеком, который просто бросал слова на ветер.
- Мой брат пока не женат, - ответила Санчия и, кинув взгляд на Лукрецию, осторожно добавила. - Он мог бы сделать счастливой любую женщину, - теперь неаполитанка, чтобы не ошибиться, не отводила глаз от Александра. - Но беда в том, что он не хочет любую.
- Я вас правильно поняла, Ваше святейшество?
Даже если бы все, сидевшие за столом, неожиданно стали бы умолять Джоффре пересесть, он бы и тогда не двинулся с места, предпочтя сделать вид, что никто ничего подобного не говорит. Интересно, есть ли еще хотя бы один человек, которого бы стали гонять с места на место? Вот и он таким быть не желает. Джоффре продолжил отдавать должное мясу с видом человека, уже пустившего на пригретом стуле корни.
Славословия Санчии в адрес Альфонсо вывели Джоффре из состояния молчания, потому что ему было что сказать по его поводу. Младший Борджиа ничего не знал о планах своего отца в отношении неаполитанца и о том, что Санчия с чуткостью уловила эти настроения и не зря завела разговор о своем брате.
- Он бы мог сделать счастливой любую женщину, - хмыкнул, поддакивая, Джоффре. - Но, кажется, не спешит с выбором. Или слишком буквально относится к способности осчастливить любую? Альфонсо - один из самых остроумных, красивых и веселых людей, которых я знаю. И неплохо этим пользуется.
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. Si vis pacem, para bellum » Любовь и голод правят миром. 03.01.1495. Рим