Ночная темнота, клубившаяся за стенами замка Святого Ангела, безуспешно сражалась с ярким, отнюдь не небесным сиянием, снопами вырывавшимся из узких окон. Зимние звезды – холодные, неласковые, словно глаза праведников, взирающих с небесной тверди на обитель грехов и порока, казались разбросанной по темно-синему бархату горстью драгоценных камней. Но любоваться этой красотой было некому. Если головы тех, кто гулял во славу Его Cвятейшества во дворе замка и поднимались вверх, то привлекал их либо пронзительный женский смех, либо горячие мужские голоса, срывающиеся на крик. Ясное дело, где женщины и вино, там и ссоры.
В самом замке уже давно забыли и про Бога, и про Дьявола. Вино пьянило, близость самых известных в Риме красавиц сводила с ума, кровь легко приливала к вискам. Признаниями, обещаниями, оскорблениями бросались так же легко, как Родриго Борджия – золотом.

Катерина Сфорца, с неутомимостью охотницы, выслеживающей редкую, воистину драгоценную дичь, старалась быть сразу везде – и среди танцующих, и среди беседующих, и среди тех, кто воздавал должное щедрому угощению со стола понтифика, но Лев пока был неуловим. Пару раз ей казалось, что она уловила краем взгляда золотистое пятно, дразнящее своим торжествующим мерцанием, она осторожно кралась следом – тигрица Романьи, преследующая французского Льва, но каждый раз ее ждало разочарование.
Наконец, устав от бесплодных поисков, дама в огненном плаще, облокотившись на балюстраду невысокой террасы, отделенной от зала несколькими ступенями, позволила себе на несколько томительно-сладких мгновений забыться, сдаваясь в недолгий плен маскарадному безумию.
Имея такую горячую кровь, что текла в гордых жилах графини, кровь, кипящую, словно подогретое вино со специями, которым угощались гости, заставляющее дерзкое сердце биться чаще, трудно было устоять против кружащей голову ловушки. Ловушки, состоящей из музыки, смеха, запаха цветов и благовоний, лихорадочного шепота, настигающего в толпе, случайных касаний и призывных взглядов.

Сделав глоток вина, монна Катерина, словно ослепленная, опустила ресницы, напоминая себе, кто она и зачем она здесь, пытаясь успокоить лихорадочное биение сердца. А когда снова открыла глаза, то невольно вздрогнула. Напротив нее, у противоположной стены, уйдя в тень, стоял мужчина, наряженный в костюм монаха, насмешливо и дерзко разглядывая ее в упор. И, вместо того, чтобы благоразумно отступить перед этим безмолвным вызовом, Катерина Сфорца, надменно вскинув рыжеволосую голову, ответила незнакомцу таким же взглядом, почувствовав, как в воздухе, напоенном всеми семью смертными грехами, со звоном скрестились два невидимых клинка.

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно

Отвечая на откровенный вызов, светившийся в тигриных глазах Огненной Дамы, монах приблизился, и Катерина Сфорца оценила, наконец, то, что было скрыто в тени. В каждом взгляде незнакомца плясало по легиону чертей, никак не меньше. От каждого жеста исходила та надменная, великолепная уверенность в праве на все, что понравится, уверенность, заставляющая женщин терять голову, а мужчин терять самообладание. Графиня хорошо знала такую породу людей. И разве она сама к ней не принадлежала?

Рука незнакомца легла на талию рыжеволосой женщины с властной небрежностью завоевателя, полностью уверенного в том, что отпора он не встретит. Подкрашенные кармином губы Дамы дрогнули в усмешке. Старые как мир игры, в которых новичком она уже давно не была. Стоит ли отослать от себя этого отнюдь не святого отца, или под каким-нибудь предлогом уйти самой? Ночь быстротечна и, если он упустит свой шанс, второго может и не быть. Но вызов, вызов! Ничто не могло увлечь Катерину Сфорца сильнее, чем обещание битвы…

- Научите меня чему, почтенный брат? Святости? Боюсь, в этом предмете вы не преуспели, а, следовательно, и мне его преподать не сможете, - негромкий, чувственный голос женщины, слишком уверенной в себе, слишком властной, чтобы скрывать эти качества под маской мягкости и беспомощности, обволакивал, словно мед и, словно брошенная туда горсть жгучих пряностей, дразнила неприкрытая ирония. – Если вы ищите послушных учениц, святой отец, то ошиблись выбором. Но, если сумеете мне угодить, то, возможно, я сама научу вас… чему-нибудь.

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно

- Не обожжешься, если не будешь подходить слишком близко, - Катерина обратилась к дьяволу в монашеской рясе на «ты» словно они уже перешли невидимую грань, отделяющую «нет» от «да». Одно движение мужской руки – и свет огней на миг погас, чтобы дать выход другому огню, ревущему и беснующемуся, но пока еще покорному. И уже в тень капюшона летит женский шепот, но не горячечный и покорный, нет, Катерина и в безумствах не признавала над собой иной власти, чем власть своих желаний. – Так кто тут нуждается в утешении, мой добрый отче? Во всяком случае, вы определенно снедаемы жаждой… жаждой творить добрые дела, судя по всему?

Тигриные глаза откровенно смеялись, но смех из них исчез, когда тело женщины оказалось решительно и недвусмысленно прижато к жесткому мужскому телу. Да, однозначно, под шелковым корсажем платья огню становилось слишком тесно. Тигрица, живущая в рыжеволосой Катерине Сфорца, глухо зарычав, подняла голову, еще не решив, чего хочет – любви или борьбы. Или, может быть, и того, и другого?
Еще одно движение – и снова вокруг двоих заплясали огни, закружилась красочная мистерия маскарада.

- Испорчена? Пусть так, святой отец, - потемневшие глаза Огненной Дамы встретились со взглядом монаха с душою дьявола.
Чуть прикусив палец острыми зубками, словно играя, но играя опасно, она усмехнулась, проговорив:
– Придется тебе помолиться за меня со всем усердием. Я же обещаю не обжигать тебя… слишком сильно. Пусть будет танец, я согласна, но придется тебе заплатить за него исповедью в своих грехах. Однако обещаю, я буду преисполнена христианской любви и милосердия.

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно

Новый танец… Монах и Огненная Дама уже начали свой танец, танец, сладкий и пьянящий, как вино. Отравленное вино. Придающее лицам бледность, а глазам – лихорадочный блеск, заставляющее тела содрогаться в конвульсиях, а с губ слетать хрипы и проклятия.

К счастью вокруг никому не было дела до мужчины в рясе и женщины с рыжими волосами, танцующих в этом зале было предостаточно. Другое дело, что этих двух неудержимо влекло друг к другу… не как нежных любовников, а как двух бойцов, которым не терпится выяснить, кто же сильнее. Атака – и женщина вздрогнула, почувствовав на своей шее горячие губы. Загорелся след от поцелуя. Ответный выпад – женская рука со змеиной вкрадчивостью скользнула вверх, по рясе, вроде бы и лаская, но вот на шее мужчины появились красные царапины от когтей тигрицы.

- Хочешь пометить меня, святой отец? – Катерина с силой наклонила к себе голову монаха, так, что их губы почти соприкоснулись (опасная близость, очень опасная), и прямо в эти губы прошептала, обжигая их своим дыханием. – Тогда тебе придется носить и мои метки, дьявол.
Тихий смешок, полный невысказанного, и Дама чуть отстранилась от мужчины в рясе. Так большая кошка с золотистыми глазами отпускает на свободу того, кто уже почти побывал в ее лапах. Но только для того, чтобы продлить игру. Продлить игру – значит продлить удовольствие.
- Пусть будет гальярда. Придется тебе, отче, объяснить мне движения. И не забудь сопровождать их искренними словами покаяния. Итак… когда ты исповедовался в последний раз, святой отец?

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно

- Не слишком быстро, - согласно кивнула Катерина. – Но и не слишком медленно.
Глаза быстро привыкли к полумраку «исповедальни». Не слишком просторно, но этим двоим сейчас и весь Рим показался бы тесен. Графиня не думала о том, кого случай определил ей в любовники, достаточно было чувствовать его бесшабашный напор, силу породистого, безжалостного животного, чтобы рассудительность и осторожность уступили место совсем другим чувствам. Если кому-то хоть раз посчастливилось разделить ночь с тем, чья сила не уступает твоей собственной, чье безумие, словно в зеркале, отражается в твоем, а страсть имеет привкус крови, а не розовых лепестков – тот поймет тигрицу Романьи. Поймет, и не осудит. Подобное тянется к подобному.

- Тогда, может быть, нам стоит придумать свой танец?
Каждое слово, оброненное в этом вязком, горячечном полумраке приобретало оттенок двусмысленности. Сильные пальцы женщины – пальцы охотницы, привыкшие укрощать, повелевать, диктовать свою волю, сплелись с пальцами незнакомца.
- И начать его так…
Руки мужчины, повинуясь воле женщины, легли на ее талию. Хрипло рассмеявшись, Катерина взяла в горсть свои волосы, закрутила их в жгут, и, перекинув их через шею монаха, притянула его к себе, еще ближе, еще теснее... словно ведя на огненном аркане.
- Хорошее начало... Для танца.

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно

Что могло помешать – того уже не было. Графиня расстегнула застежку алого плаща, тот мягко опал шелковой лужицей к ногам танцующих, выгнулась дугой, подставляя белую шею, плечи, грудь для жадных взглядов Джованни. Воздух в тесной нише раскалился так, что адово пекло показалось бы зимней стужей.

На ее коже наверняка останутся синяки – ну и пусть. Ныли губы от мучительной потребности впиться в тело этого мужчины, прижечь, словно тавром, а коли так, то зачем себе в чем-то отказывать? Поцелуй-укус, в котором поровну было и страсти и жестокости, пришелся в плечо этого дьявола, заставляющего ее тело пылать не слабее настоящего пламени. Она не отпускала его, как кошка, прижимаясь все теснее, но одновременно и ускользая.

- Тогда продолжим, - прошептала Катерина, сделав шаг за спину монаха, и закинула ногу ему на бедро, прижимаясь к нему всем телом, наслаждаясь тем, что он сейчас в ее власти. Спеша закрепить свою маленькую победу, женщина нарочито медлительно начала ласкать губами шею Джованни, рука скользнула ниже. Губы невольно дрогнули в сладострастной дрожи предвкушения. Недолго им удастся играть в эту игру, оба танцора сохраняли самообладание из последних сил, оттягивая развязку. Но, видит Бог, она наслаждалось каждым мгновением. Хотя, что тут делать Богу?
- Продолжим, и посмотрим, кто первый будет умолять остановиться!

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно

Стены ниши завертелись перед глазами Катерины в бешеной пляске, когда ее монах начал отдавать долги. И если мятежная тигрица, живущая в рыжеволосой графине, упорно не желала сдаваться, то тело предательски отзывалось на чувственную пытку, которую устроил ей Джованни. Телесный голод душил, заставляя кусать губы, чтобы стоном не выдать, как ей сейчас необходимо полное обладание этим мужчиной, берущим от нее все – и даже больше, и столько же отдающим взамен.

Говорить она не смогла бы, даже если бы захотела, время слов закончилось. Только в яростный поцелуй смогла она вложить не мольбу - приказ о продолжении. Танец замер. Бешеный ритм, не слышный чужому уху и существовавший только для этих двоих, умолк на долю секунды, словно для того, чтобы добавить еще одну каплю невыносимо-болезненного напряжения в этот адский костер.

Катерина поддалась вперед, безошибочным чутьем, доставшимся от праматери Евы ее грешным дочерям предлагая мужчине самую верную, самую гибельную ловушку. Не просто утоление плотской страсти, когда тело другого лишь инструмент, а настоящее блаженство. Блаженство, обжигающее до кровавых язв, которое рождается только от соития двух равных, алчущих душ.
- Не останавливайся, - наконец выговорить она. – Делай что хочешь, но не останавливайся, даже если этот замок сейчас провалиться в ад!

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно

«Не дождешься»? Но она и не собиралась ждать, ни минуты, ни мгновения больше не будет потрачено на ожидание, только на то, чтобы утолить, наконец, эту невыносимую жажду, жалящую больнее сотни змей.

Шероховатая стена царапала спину, но Катерина этого не чувствовала. Джованни шел к цели с тем же мрачным упорством, что и она, противопоставляя ее мучительному желанию свою жажду обладания, и первой все-таки не выдержала женщина, содрогнувшись, захлебнувшись безмолвным криком.
Железом, раскаленным добела, выжигала эта страсть все, что не имело отношения к вечному танцу мужчины и женщины. Рыжеволосая тигрица уже не помнила кто она, где она, зачем. Имело значение только одно, и это одно она искала, прижимаясь гибким, сильным телом к телу Джованни, сплетая вокруг него тугую сеть из волос, стонов, не замечая, как безжалостно раздирает его спину до крови и не чувствуя вкуса крови на своих губах, истерзанных его поцелуями. О пощаде никто не просил. Это была не та битва, где принято испытывать милосердие к слабейшему, потому что слабости в ней не место.

Но даже сквозь лихорадочное забытье, Катерина чувствовала, чего не хватает ей, чего еще хочет зверь, сидящий внутри. Почувствовать, что и ее противник одержим тем же демоном, что и она, мучим той же лихорадкой.
- Сейчас, - призывно шепнула она, и, пока еще тело слушалось ее, пока еще не окончательно поглотила ее эта волна наслаждения, сжала бедра в изысканной, жестокой пытке, заставляющей мужчин терять голову. – Я хочу, чтобы ты отдал мне все, без остатка, до конца!

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно

Когда перед глазами померкли огненные всполохи, а отголоски пережитой страсти почти затихли, мысли Катерины приняли то же течение, что и у Джованни. Не зная, кто перед ней, она желала это узнать. А там, кто знает... В Риме она не задержится дольше, чем необходимо, а в Форли можно вернуться и не одной. Если мужчина, стоящий с ней рядом, такой же воин в сражениях, каким показал себя в любовной схватке, то… то каких высот они достигнут вместе!

- Ты решил перейти к исповеди, отче? Но это я должна исповедовать тебя, ты забыл? А поскольку на исповеди ты, то и отвечай – кто ты, как твое имя? А потом я, так и быть, назову свое, чтобы ты знал, за кого тебе молиться… ночами. Или, может быть, тебя прельстит мысль молиться вместе?

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно