Утро.
- Подпись автора
Яд и кинжал |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. Aeterna historia » Две просьбы на одно желание. 12.03.1495. Гандия.
Утро.
Поговаривали, что за последние десять дней Лита сильно изменилась, и были правы. Ей хватило ума, чтобы не держаться высокомерно, не обращаться к другим свысока или тем более дерзить герцогине, Марии Энрикес, в свите которой она теперь состояла только номинально. Но ей не хватило сообразительности почувствовать, что в ее взлете есть какой-то подвох.
Лита занимала теперь отдельную комнату, находящуюся недалеко от спальни герцога Гандии. В этом водворении было не только что-то наглое (чему, если вспомнить о репутации Хуана Борджиа, не удивлялись), но и нечто от постоянства, что как раз окружающих потрясало. Кармела Борха прочно заняла место, которое до этого никому не принадлежало, и, помня все, что рассказывали о герцоге, и видя удивление других, все больше утверждалась в своей избранности и особом влиянии на правителя Гандии. Значит, она является той женщиной, которая всегда была нужна ему. В объяснении этом Лита уверилась, и другого не искала. Хуан оценил ее по достоинству, и того ей было достаточно, чтобы не просто смотреть на него снизу вверх, но почти боготворить. Лита не ставила под сомнение ничего из того, что он делал или говорил. С легкостью заняла отведенную ей комнату, отказалась от встреч с мужем, согласилась быть наложницей герцога. По той же причине она была хоть и неопытной, но благодарной любовницей, считая естественным и правильным все, чего ждал или требовал от нее Хуан.
Лита быстро поняла, что любовнику нравятся ее волосы цвета золота, что особенно его волнует, когда он видит ее обнаженной, но когда ее лицо чуть отвернуто, что он хочет, чтобы прическу она делала на римский манер. Хуан подарил ей платье, сшитое по римской моде, и обещал еще другое, богаче и красивее, чего Лита ожидала с радостью. Римское так римское. Что странного в привязанности герцога ко всему, связанному с местом, где он родился?
Сейчас было утро, которое, как и полагается, любовники встречали обнаженными в постели. Кармела лежала головой на животе Хуана, демонстрируя ему свою спину и лаская так, как не одобрил бы ни один священник, но что, судя по всему, более чем одобрял сам герцог. На пальце Литы поблескивал изумруд недавно подаренного кольца, на которой нет-нет да падал ее взгляд.
- Я вчера услышала, что у ее светлости второй день священник по вечерам ведет с дамами беседы о супружеской верности и женской скромности.
Хуан рассеянно перебирал разбросанные по плечам волосы любовницы, но мыслями был слишком далеко отсюда. Кармелу было не в чем упрекнуть, полностью послушная его воле, она одевалась, говорила и, казалось, дышала так, как от нее требовали, но все равно этого было слишком мало.
Страстный и временами нежный наедине, на людях герцог был холоден, насмешлив и даже резок. При желании можно было бы расценить, что таким образом он старается защитить репутацию Литы, но на самом-то деле все объяснялось гораздо проще.
В полумраке спальни испанка была до дрожи похожа на Лукрецию, и сам Джованни сделал все, чтобы иллюзия была полной. Это оказалось не так уж сложно, Лита - совсем неопытна, но зато старательна, учить ее - все равно что писать на чистом пергаменте. Не зная того, она перенимала манеру папской дочери, ее движения, ее привычки. Тщательно подобранная одежда - а чаще ее отсутствие, прическа и духи довершали преображение.
Почти все ночи новая любовница проводила в спальне хозяина замка, в остальное же время она сидела взаперти в своей комнате. Придворной дамой герцогини Гандийской она теперь только считалась, а общаться с мужем ей строго-настрого запретил сам герцог.
Третьего дня Хуану показалось забавным взять Кармелу с собой на дружескую попойку. Присутствие любовницы не смущало ни его, ни все за ним повторяющую свиту и, хотя никто бы теперь не осмелился не то, что задрать Лите юбку, а даже и подумать об этом, добродетели других дам не щадили. При этом отсутствие означенных дам не смущало, ведь для того и существуют куртизанки, чтобы проделывать с ними все то, от чего падает в обморок добропорядочная матрона.
- Что? - Хуан недовольно нахмурился.
Ему не понравились ни слова Кармелы, ни то, что она осмелилась остановиться. Быстро исправив оплошность любовницы, он откинулся назад. Теперь его рука твердо удерживала голову женщины там, где ей и положено было находиться, и только спустя некоторое время он соизволил ответить.
- Ее светлость слишком много уделяет этому внимания, - усмехнулся и потрепал Литу по спине. - Верные женщины - скучны, а от скромных у меня оскомина.
Он поддел Кармелу за подбородок и провел по припухших влажным губам.
- Есть куда более приятное занятие. Так что, сладкая, не думай обо всяких глупостях. Или тебя терзают муки совести?
Муки совести, связанные с герцогиней Гандии, Литу не терзали. Она про себя уже решила, что резкая и сильная привязанность к ней Хуана - знак свыше, что она создана для него. Мария Энрикес - всего лишь жена, потому что так решили король Фердинад и Родриго Борджиа. Она выбранная. А Кармела - нареченная.
Она жадно впитывала мгновения близости, всегда желанные, по которым томилась все дневное время, которые потом вспоминала, и от воспоминаний вспыхивала нетерпением. Это было внове, и это тоже было знаком.
Родриго Энрикес не вызывал в ней ничего подобного.
Если бы она была опытнее, более наблюдательной или хотя бы могла поговорить с кем-нибудь более знающим, то, возможно, усомнилась бы в своих выводах. Сильное желание, неведомое раньше, казавшееся почти неприличным, проистекало, конечно, не только потому, что она была влюблена и уже привязывалась. Но и оттого, что была молодой, полной жизни женщиной, которая целый день проводила в праздности, когда нечем было себя занять, кроме вкусной еды и хорошего вина, и при этом не было никаких забот. Неуемная жажда жизни больше ни в чем не могла излиться, и охотно принимала вид потока сластолюбия, которым наверняка не могла бы похвастаться ни одна, самая темпераментная женщина в Градаре, у которой были обязанности кроме того, чтобы ждать вечера.
- Меня терзают совсем другие муки.
Лита поднялась, села на колени и обняла себя руками. Скользнувшая по губам улыбка, взгляд и легкая, как от озноба, пробегающая по телу дрожь говорили о том, что, ублажая любовника, Лита сильно распалилась.
- Мне также говорят, что мой муж ходит мрачным. Можно сделать так, чтобы он это делал подальше отсюда?
Хуан скривился, словно откусил от недозрелого яблока. Муж Кармелы проявил благоразумие и не мешался под ногами, а то, что радоваться ему особо не с чего - так кого это волнует? И все-таки в словах Литы был резон. Чем постоянно встречать Родриго Энрикеса, ловить его ищущий взгляд, в котором было больше жадности и желания урвать, чем истинного огорчения, лучше уж отправить его с глаз долой. Не будучи подобно Давиду ослепленным страстью, Хуан не желал рогоносцу судьбы Урии, к тому же замужняя Лита его устраивала ничуть не меньше, чем Лита-вдова.
Жаль, что от герцога Пезаро нельзя отделаться так же легко. Хотя все равно это бы не решило проблемы, скорее, наоборот - непонятно, кем стал бы следующий супруг, зная их отца, можно догадаться, что он не позволит дочери быть долго безутешной.
Джованни скрипнул зубами и снова обратил внимание на любовницу.
- Если тебе это так мешает, можно и услать, - зевнул он. Расслабленный после искусных ласк, он в общем-то не видел ничего страшного, чтобы исполнить женский каприз. - Почему бы не отправить его посланником ко двору? - и ухмыльнулся. - Ему это должно понравиться.
Попытка любовницы прикрыться развеселила.
- А ты, вижу, все-таки решила поиграть роль скромницы. Посмотрим, насколько это так и есть.
Он развел сомкнутые бедра Кармелы, удовлетворенно убедился, ощутив влажное нетерпение, но на том и остановился. Ему уже было хорошо, а Лита... она позже свое получит. ЕЙ придется быть очень убедительной в просьбах за своего мужа. И Хуан уже знал, что именно он от нее потребует.
- Роль скромницы не очень трудна, если недавно ты ею и была, - напомнила сквозь смех Лита.
Она сделала вид, что потупила взгляд и смущена, но ненадолго. Движение, которым любовник "проверил", насколько она возбуждена, сорвал звонкий смех Литы на легкую хрипотцу. Она сжала его руку бедрами.
Ее руки, обхватывающие плечи, разжались. Лита провела ими по своей груди и лукаво посмотрела на Хуана.
Она уже поняла, что в присутствие герцога можно делать все, что угодно, кроме одного - сомневаться в правильности даже своих желаний. Попойка с его приятелями, которая прошла в скабрезных шутках и воспоминаниях о любовницах и куртизанках, сначала шокировала ее, но потом, одурманенная вином и близостью Хуана, она уже не чувствовала ничего, кроме возбуждения и желания слушать, жадно запоминая все.
Стеснение не стоит проявлять, его можно только разыгрывать, если это требуется.
Тело Литы сейчас напряглось и задрожало от желания. Она снова провела руками по набухшей до боли груди и застонала.
- Посланником ко двору? - Лита ласкала себя и продолжала говорить. - Ему бы это подошло.
Мужа она видела очень редко, но взгляды его, суровые и неприятные, пугали ее. Не настолько, чтобы сбежать из дворца, и она быстро забывала страхи, как только муж пропадал из поля ее зрения. Но достаточно, чтобы захотеть от них вовсе избавиться и как-нибудь задобрить его.
- При дворе их величеств не так приятно, как при вашем, но он бы нашел, чем утешиться.
Предложение Кармелы отправить ее супруга с глаз долой нашла самый горячий отклик. Дон Родриго проявил похвальное благоразумие, но кто знает, насколько его хватит. Вряд ли он осмелится в открытую выступать против герцога, но чем черт не шутит. Заканчивать жизнь на острие чужого кинжала - то еще удовольствие.
- На это бы я не рассчитывал, - вспомнив душную атмосферу двора Их Католических Величеств, поморщился Джованни. - Утешиться ему там будет нечем, разве что молитвами, - и, усмехнувшись, резко сменил тему. - Мне нравится, когда ты на коленях, но праведницы из тебя уже не получится. Вот пусть твой муж за двоих и отдувается.
Он лениво ласкал Кармелу, проникая пальцами вглубь, чувствуя отклик ее тела, и вспоминал, какой зажатой она была еще несколько дней назад. Сейчас же вместо монахини перед ним блудница. Но это было только начало. Избавившись от ловушки ее бедер, он сжал взял Литу за запястье и направил ладонь женщины вниз, туда, где только что была его рука.
- А я научу тебя совсем другим молитвам.
- Это такая честь, что новым молитвам меня учит сын самого блюстителя Святого Престола.
Это прозвучало почти богохульством, и Лита на мгновение почувствовала даже легкий испуг, но это был порыв души, и очень недолгий, потому что по телу пробежала очередная волна дрожи, и еще более сильная.
- Вино и хлеб утренней мессы сладки, - слова, слетающие с ее губ, превращались в огонь, обжигающий изнутри. - И я жажду вкусить их. Мое желание горячо и нестерпимо.
Она все так же сидела на коленях, чуть прогнувшись вперед, послушно скользнула рукой туда, где сейчас было горячо, и чуть развела колени. Давно уже, когда еще она была младше и так же иногда ласкала себя, с интересом изучая свое тело, однажды была Лита поймана своей матерью и сильно оттаскана за волосы за "непотребство, что прокладывает путь дьяволу". Это испугало ее, и теперь, преступая очередной запрет, Лита чувствовала особый восторг. Хуан смотрел не с осуждением, о нет, а с одобрением. Сколько удовольствия в том, чтобы преступать границы, и сколько их еще есть, которые она перейдет?
Лита ласкала себя, откровенно и бесстыдно, распаляясь под взглядом Хуана. Потом, казалась, забыла уже обо всем, кроме себя, не стесняя себя ничем. Извивалась, стонала, все больше раскрывалась, выставляя напоказ, насколько сильным может быть ее стремление к наслаждению. Потом застонала сильно, до крика и, замерев, опустилась лбом на горячую простынь, как будто на коленях благодарила Хуана.
Кружил голову пропитавший комнату слабый аромат розового масла и тягучий - греха. Коленопреклоненная, Лита замерла и только прерывистое дыхание выдавало, что молилась не статуя, а живая женщина. Сейчас, когда не было видно ее лица, она до боли стала похожа на Лукрецию. Хуан проглотил вставший в горле комок и без прежней насмешки, а с нежностью, провел рукой по спине любовницы.
- Девочка моя...
Тело послушно отозвалось на зов, Хуан привстал. Он будет творить свою молитву.
- Не шевелись.
Она и не двигалась, только слегка прогнулась, облегчая проникновение.
- Молчи, не дыши! - последнее, что было обращено к Кармеле, и теперь не Лита, а Лукреция извивалась в его руках. Лукреция, а не Лита, закусив губу, чтобы послушно не издать ни звука, отдавала свое тело и брала его душу.
Во рту - сладкая горечь самообмана. Будь оно все проклято! Богохульство слетело с губ, на смену нежности пришла злость, а молитве - распятие. Хуан рухнул, придавив Кармелу собой, дернулся в судороге и крепко зажмурился, удерживая морок.
Много позже, когда страсть ушла, а наваждение рассеялось, он, глядя в потолок, а не прильнувшую к нему любовницу, задумчиво протянул:
- Вот что. Сегодня же вечером я поговорю с герцогиней о твоем муже. Не думаю, что она будет этим довольна, но все равно ей придется смириться.
Когда Хуан впервые отметил Литу, и сделал это, не стесняясь ее, Мария была оскорблена. Потом, когда он оказывал ее придворной даме знаки внимания, выделяя из женского круга двора, злилась и негодовала. Она со страхом ждала, когда ей расскажут, что Кармела Борха стала любовницей ее супруга. Наконец, это случилось. Лита не просто оказалась в постели герцога Гандии, но заняла покои в непосредственной близости от него. И вот тогда Мария... успокоилась.
Нет, она ни за что бы не призналась в этом, отчасти даже самой себе. Убеждала себя, что оскорблена вызывающим поведением мужа и его пренебрежением, но это не было по-настоящему правдой, и Мария это чувствовала.
Их супружеская жизнь была сложной. Хуан открыто выказывал ей пренебрежение, предпочитая куртизанок и совершенно не думал о герцогстве. Собственно, его не беспокоило ничего, кроме собственного удовольствия, которое чаще всего носило скандальный характер. Мария была несчастной. Как женщина, которой не повезло в браке, потому что муж был ею всегда недоволен, любил унизить и близость с которым пугала. Как герцогиня, герцог которой был непутевым. Она никогда не могла ему сказать "мой герцог". Чудом было, что у них родился сын. Еще большим, что король Фердинанд не выказывал пока открытого недовольства.
И вот теперь так неожиданно наставшее спокойствие. Хуан, не шатающийся по самым темным кварталам Гандии, а заведший постоянную любовницу и проводящий с ней все время, не приходящий ночью к ней, своей жене, Марии Энрикес, больше не пугал ее. В довершении всего Марии приснился сон, легкий и прекрасный, что стоит она в чудесном саду и слышит слова священника, читающего Евангелие. "Благословенно будь чрево твое..." Мария проснулась счастливой. И хотя до времени, когда сон можно было проверить, было еще далеко, она была совершенно уверена, что беременна. Совсем скоро она может заявить супругу, что не может проводить с ним ночи, даже если ему вдруг придет каприз вспомнить о нелюбимой жене.
И вот тогда она почувствовала себя совсем спокойной и уверенной. Она, Мария Энрикес, была герцогиней Гандии, матерью следующего герцога Гандии, женой настоящего и носящей второго его ребенка. Хуан мог вести себя, как ему заблагорассудится, но мысль, что он где-то и не с ней, не причиняла ей больше боли, а мысли о возможной близости - страха. Она могла заниматься делами герцогства (которые требовали женского внимания) и исполнять свой долг жены и матери - воспитывать сына истинным католиком и молиться за душу своего непутевого мужа.
Воистину, никогда не знаешь, чем успокоится сердце.
За последние десять дней Хуан два или три раза ужинал у нее в покоях. И, к своему удивлению, она больше не чувствовала себя затравленной дичью, ожидающей насмешки или издевки. Они даже сносно разговаривали о чем-то, и Марии не хотелось осыпать мужа упреками или проявлять как-то свое разочарование.
И она не чувствовала горечи, когда он уходил, хотя и знала, куда он идет. Мария могла бы даже чувствовать благодарность к Лите, если бы осмеливалась себе признаться в том, что ее все устраивает. Но ее безукоризненная честность и порядочность не заходили так далеко, натыкаясь на веру истинной католички, и поэтому ее благородства хватало только на то, чтобы не осуждать Кармелу Борха, считая несчастной жертвой, которая не смогла устоять перед порочным обаянием Хуана Борха.
Сегодня Хуан дал ей знать, что собирается придти вечером. Мария не удивилась и распорядилась об ужине. Теперь она не готовилась специально к встрече с ним и не пыталась поменять свои привычки в угоду ему. Не скрывала, что вечерами беседует всегда со священником и не наряжалась в наряды, которые не были ей по душе. Вот и сейчас она была в черном платье. Волосы, украшенный одной лишь жемчужной нитью, были собраны на затылке. Она сидела у огня, окруженная своими дамами. Ее духовник, только что выступивший с очередной маленькой проповедью, только что оставил их. Говорили, видимо, поэтому тихо.
Те редкие вечера, которые Джованни проводил со своей женой, он вел себя вполне сносно. Не исключая, что Мария может в письмах плакаться на то, что он в открытую завел любовницу, в остальном он старался не давать повода для жалоб. Его обращение можно было бы назвать любезным, если бы слова не цедились сквозь зубы, а редкая улыбка не выглядела бы почти издевательской.
Понтифик мог бы быть доволен сыном, Хуан на самом деле прилагал все усилия, хотя даже холодная вежливость давалась ему с трудом. Обычно герцог с нетерпением, как на горячих углях, высиживал то время, после которого уход не выглядел совсем уж оскорбительным, и с облегчением покидал душившие его покои. Сегодня же он был намерен немного задержаться. Супруги обходили молчанием деликатную тему Кармелы Борха, но Родриго Энрикес - не его жена, о нем - разговор особый.
Мария с тем постным видом, который сделал бы честь и монахине, сидела в окружении своей свиты. Прямая, как палка, спина, чинно сложенные руки - олицетворение благопристойности и скуки.
- Вижу, проповедь удалась, - насмешливо протянул Хуан. - Мы и ужинать будем вместе с твоими дамами?
Про себя с ехидцей отметив, что далеко не в каждом взгляде видит осуждение, он бегло осмотрел всю компанию, подмигнул малышке, что стояла за спиной герцогини и резко приказал:
- Выйдите все, я хочу поговорить с Ее светлостью наедине.
- Оставьте нас, - подтвердила указание герцога Мария.
Она не удивилась, поняв, что будет серьезный разговор, и Хуану что-то будет от нее надо. Его хорошим разговором и желанием остаться наедине она не обольщалась, подозревая, что ему нужно ее согласие или поддержка там, где без них не обойтись. Все-таки она была Марией Энрикес, дочерью того самого Энрикеса, что из рода, чьи старшие представители становятся адмиралами Сицилии, и одна из женщин которого стала матерью короля Фердинанда. Мария Энрикес, кузина короля, слова и слезы которой кое-что значат.
Ее передернуло от того, как подмигнул Хуан одной из придворных дам. Как это неприятно выглядело - его полная неспособность и нежелание скрывать своих сиюминутных капризов или желаний.
Мария знала уже, что попросит в ответ. Чтобы ни одна женщина, которую Хуан уже сделал или намеревается только сделать своей любовницей, не могла быть в ее свите. Она не собирается быть покровительницей всех дам, которые не дали себе труда устоять перед вниманием его светлости. С нее довольно уже того, что она не будет их преследовать или изводить местью. Хуан может осыпать Литу новыми платьями и драгоценностями, если он считает, что она достойна таких трат, но в покоях Марии Кармела Борха больше никогда не должна появиться.
- Что же, давай поговорим, - Мария села за стол, весьма скудный по причине поста.
Сама она всегда ужинала скромно.
Хуан хмыкнул. Он мог бы провести время куда веселее, чем ужиная с женой. Пост - един для всех, и праведников, и грешников, но Мария блюла его со всей строгостью, не давая и малейшего послабления ни себе, ни своему мужу.
- Неплохо выглядишь, траур тебе к лицу, - разламывая пополам лепешку, протянул он.
Все, что стояло на столе, не вызывало ни малейшего аппетита, равно как не вызывала аппетита иного рода и женщина, сидящая напротив.
- Вижу, тебе не дают соскучиться. Что стало темой сегодняшней проповеди, дорогая? Как отвадить своим видом мужа от постели? Или как лечь спать голодной? Ну же, улыбнись, не сиди с кислым лицом. Разве так должна встречать супруга верная жена? И не поджимай губы, иначе мне придется поговорить со святым отцом, что он тебя не тому учит. Или ты забыла? Жена, да убоится мужа своего.
Обычные издевки падали, но теперь звуком своим напоминали Марии скорее горох, отскакивающий от земли. Можно ли на него обидеться? Для Хуана не было ничего святого, и это приходилось пережить.
Она знала, что он считает ее излишне строгой, слишком религиозной и чересчур правильной. Раньше ее это обижало, потому что она никак не могла понять, почему это плохо и отталкивает его. Мария жила так, как жила, потому что для нее это было не только правильно, но и естественно, как дышать. Она чувствовала себя спокойно, в своей тарелке, когда была одета так, как была, ей нравилась месса и проповедь, беседы со священником. Легкость вечерней еды приводила к утренней легкости в теле, а скромность и скрытность чувств казалась самым естественным поведением. Марию на самом деле коробило, как легко изменилась Лита, шелухой сбросившая с себя застенчивость. И взгляды некоторых ее придворных дам, с которыми заигрывал Хуан. Они опускали веки, но из-под них пробивалось желание поступить так же, как Кармела. Значит, эта скромность - ложь?
- Я умею улыбаться, Хуан, но не когда от меня этого требуют. Право, я не вижу причин для смеха. Может, ты хочешь, чтобы я смеялась притворно?
На еду смотреть не хотелось, но не по той причине, по которой этого не хотелось делать Хуану. Того воротило от постности, ее - от настроения вражды.
- Давай поговорим лучше о деле, которое привело тебя сюда.
- Не хочешь - не улыбайся, - Хуан равнодушно пожал плечами.
Ему на самом деле было наплевать. Хочет Мария корчить из себя святошу - пусть корчит, лишь бы не писала жалостливые письма. Мимолетно он подумал, что было бы неплохо, если бы она понесла, тогда бы никто не смог упрекнуть его, что он пренебрегает супружескими обязанностями. Вот только для этого нужно хоть иногда заглядывать в спальню жены, не от святого же духа родятся дети. Мог бы помочь и любовник, но за этот выход из ситуации он сам бы свернул Марии шею. Что позволено Юпитеру...
- Давай поговорим, - согласился и отложил лепешку в сторону - все равно встала поперек горла. - Ты часто мне пеняла, что я слишком мало занимаюсь делами и, пожалуй, теперь я склонен с тобой согласиться, - несмотря на слова, в голосе Джованни не было ни капли раскаяния.
- Так вот, к чему я это. Нам давно пора отправить ко двору нового посланника и сколько себя помню, столько ты говорила, что выбор подходящего человека бывает сложен. Вполне возможно. Но на этот раз я избавил тебя от лишних размышлений, - в своем желании добиться своего он даже улыбнулся, только улыбка получилась насмешливой, и не терпящим возражений тоном пояснил. - Потому что я уже решил, что это будет Родриго Энрикес.
- Вот как? - Мария старалась говорить ровным тоном, но голос у нее дрогнул. - Ты решил избавиться от мужа этой женщины, и еще облагодетельствовать его?
Хуан и Лита могли быть сколько угодно беспечны и эгоистичны, а Марии было неловко встречаться взглядом с Родриго. Ей было - странное дело - стыдно перед ним. Собственно, ей было часто стыдно за своего мужа, который, любя тешить свою чувственность, чувством стыда совершенно пренебрегал. Может быть, поэтому, она тоже почувствовала легкую исходящую от Родриго угрозу. Он был ее кузеном, внебрачным сыном брата Энрике Энрикеса, отца Марии. Он с жадностью делал все, чтобы занять место при дворе, но не был черствым. И кто знает, какие черные мысли бродят в его голове?
- О месте посланника мечтает младший сын Морено. Его отец просил за него. Он кажется более подходящим, чем Родриго Энрикес. О Родриго отзываются как о человеке слишком неожиданном. К тому же Морено преданы нам, а вот Родриго...
В глубине души Мария закипала. Такого Хуан еще не выкидывал - переносить личные пристрастия и желания в дела государственные. Если мужья всех женщин, которым он подмигивает, обретут власть и влияние, то герцогство Гандия станет совершенными испанскими задворками.
Хуан прищурился. Он не сомневался, что выбранная кандидатура не вызовет восторга, но все равно - терпеть открытый бунт был ненамерен.
- Я сказал, что будет Энрикес, значит, будет Энрикес, - от улыбки не осталось и следа. - Если ты что-то уже пообещала, это твои проблемы, в конце концов, найдешь для отпрыска Морено что-нибудь другое.
Он пока еще старался говорить ровно, но чувствовал, что надолго его не хватит. Его бесило мнимое спокойствие жены. Кукла глиняная! Было бы куда честнее, если бы хоть как-то проявив свои чувства, она запустила бы в него тарелкой. Вряд ли бы ему это понравилось, но хотя бы стало ясно, что напротив него сидит не статуя, а живая женщина.
- Кармела Борха - в твоей свите. И она хорошо служит... нам обоим... Очень хорошо. Так что вопрос не обсуждается.
Темная злость требовала каких-то действий, но герцогиня - не куртизанка, ее просто так жизни не поучишь. Джованни, вдавив ладони в столешницу, привстал и, подавшись вперед, с издевкой выдохнул.
- Вижу, ты не очень довольна. Но все уже решено. Потому будь умницей и не спорь.
И даже этого показалось мало. Хуан встал с места, вплотную подошел к Марии, склонился и, взяв ее лицо в капкан ладони, приблизил к своему. Похоже, она забыла, кто является ее господином. Что ж, придется напомнить.
- Отошли всех своих дам, этой ночью я приду к тебе, - не отводя взгляда, свободной рукой он сжал спрятанную под тугой материей грудь. Ущипнуть - и то сложно. - И если ты будешь в своей монашеской рубашке, я ее на клочки порежу.
Высказанный приказ не был обусловлен и тенью желания. Ничто не может так продемонстрировать власть, как полное обладание. И сегодня он не был намерен ни потакать убеждениям Марии, ни щадить ее скромность.
"Ты - моя собственность", - сказал одним лишь взглядом и с мрачным удовольствием увидел в глазах жены отражение собственного гнева.
Как жаль, что нельзя отказаться.
От невозможности даже вздохнуть, ни то что отвернуться, глаза Марии наполнились слезами. "Зачем, зачем тебе это?" - хотелось крикнуть ей. Она знала ответ на этот вопрос. Каким отвратительным может быть Хуан, в чем угодно найдет источник для своей похоти, даже в собственном раздражении.
Она не могла отказать ему. Нечего было даже и думать, чтобы рассказать о том, что она уверена, что ждет ребенка и что поэтому боится близости. По-настоящему знать она могла бы только в том случае, если бы забеременела до его возвращения. Хуан так и подумает и кто знает, что сделает. Рассказывать ему про сон и невероятное ощущение чуда, охватившее ее в тот момент, чувство радости, отзвуки которой и сейчас звучат в ней, наполняя уверенностью, было бы бессмысленно. Хуан такого не поймет, только посмеется или придет в бешенство, решив, что его обманывают. "Я переживу. Наверняка только одну ночь. А потом я уже буду знать наверняка".
- Хорошо, - сдавленно проговорила Мария.
Ее согласие, вероятно, относилось сразу к двум требованиям мужа.
- Хорошо, - повторила она. - Но я тоже прошу выполнить одно мое требование. Чтобы ни одна женщина, с которой ты развлекаешься, не смела даже приблизиться ко мне и моему окружению. Ни одна из них не должна быть моей придворной дамой. И Кармелы это тоже касается. Я не смирюсь с таким оскорблением и мне придется покинуть дворец и Гандию и искать защиты у его величества короля Фердинанда.
- Ты торгуешься? - Хуан с удивлением расхохотался.
Вот чего он не ожидал от жены, так это подобной мелочности, больше подходящей дочери лавочника, чем сестре испанского короля. Позволив себе толику человечности, Мария стала больше похожа на обычную женщину.
- Такой ты мне больше нравишься, - ослабив хватку, он очертил абрис ее лица, пальцем поддел подбородок. - Постарайся сохранить пыл до ночи, позже вернемся к этому разговору. Как раз у тебя будет время решить - просишь ты или требуешь. Тогда я и подумаю... и, возможно, выполню твою просьбу.
Пожалуй, это может быть забавным. Джованни отпустил жену, но перед тем, как вернуться на свое место, со смешком заметил:
- Кстати, зря ты злишься на Кармелу, напротив, если бы ты хорошенько все взвесила, то смогла бы понять, что должна быть ей благодарна. Пока она стоит на страже того, чтобы ты не осталась совсем без свиты.
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. Aeterna historia » Две просьбы на одно желание. 12.03.1495. Гандия.