Раннее утро радовало охотников благословенной прохладой, дразнило туманом, льнущим к лощинам, поросшим орешником – лучшее место для лежбища диких кабанов.  Звери эти, злобные и опасные, изрядно досаждали жителям окрестностей, вытаптывая урожай, подрывая корни у молодых деревьев. Катерина Сфорца, узнав, тут же велела собирать охоту – лошади застоялись, собаки заскучали, а ей самой размеренная жизнь в замке быстро вставала поперек горла.
Катерина Сфорца велела, всем же прочим – ее приближенным, ее сыну, его друзьям, волей-неволей пришлось вставать до рассвета.

Вперед ушли загонщики с трещотками - поднять зверей, вспугнуть, выгнать их навстречу к охотникам, на их копья. Копье было не по руке графине Форли и Имолы, которую хотя бог и наделил мужским сердцем, все же создать женщиной, но у бедра висел охотничий нож, к седлу был приторочен арбалет, а слуга рядом нес еще один. Дикая свинья – опасный зверь, с толстой шкурой и острыми клыками, но охота – всегда развлечение, и графиня улыбалась, и отвечала улыбками на бахвальство молодых господ из свиты сына. Каждый, если так послушать, готов был выйти на кабана один на один… 
Молодость склонна к преувеличениям, во всем, но в этом ее очарование, так что Катерина Сфорца была нынче снисходительна, и даже сын, когда она находила его взглядом, радовал ее сердце. Почти так же, как молодой муж.

Если говорить о тех, кого графиня привыкла видеть неподалеку от себя, то, выезжая из замка, она вспомнила о Луке Барбато, вспомнила и забыла, увлеченная предвкушением охоты, положив себе позже спросить о нем. Но сейчас ей хотелось поскорее начать веселье.
- Крестьяне видели свинью с выводком, - поделилась она с Джакомо Фео.
Лицо графини в предрассветном белесом воздухе казалось лишенным пола и возраста, только горели глаза вечным, опасным беспокойством, да алели губы. Летние ночи коротки, а медовый месяц еще короче, надо наслаждаться им жадно и требовательно, пока не схлынула страсть.
- Думаю, у нее гнездо в камышах. Хорошо бы взять выводок живым… Слышишь?
Из подлеска уже доносилось улюлюканье и эхо от трещоток.
- Поторопимся!

Раннее утро пахло влажной землей, раздавленной черемшой, дикой мятой. Скоро запахнет кровью…

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно

Охота не признает титулов и рангов, хотя, предводителю часто принадлежит право нанести зверю решающий удар. Но зверю, по правде сказать, безразлично, кого утащить с собой на тот свет, зверь будет бороться с тобой, защищая свою жизнь, жизнь своего выводка, и не спросит о гербах и славных предках.
Крик, полный страха и боли, заставил всех, кто выехал этим утром на охоту, замолчать и замереть, словно надеясь – беда, случившаяся там, в лесу, обойдет их стороной. Первой в себя пришла графиня, безошибочно повернув коня в сторону сухих камышовых зарослей – по весне тут разливается маленькое топкое болотце, но к осени высыхает… Повернула, даже не задумываясь, успеет ли кто-то за ней, только мелькнул среди переплетения веток зеленый берет, поманила обманным золотом непослушная рыжая прядь.

Охоту Катерина Сфорца любила, повадки зверя знала, а уж мягкой и добросердечной графиню Форли и Имолы не назвал бы ни друг, ни враг. Торопясь туда, откуда, как ей казалось, доносился крик, она старалась держаться подветренной стороны. У диких свиней плохое зрение, но отличный нюх, еще и поэтому они полагаются не на точность и внезапность, а на ярость и силу удара.

Уже не крик – стон, прозвучал ближе. Конь графини недовольно фыркал, тряс гривой, но шел вперед, пока не остановился у старого, поваленного дерева. Возле него лежал слуга, нога была распорота от колена до бедра. Кровь выходила неровными толчками, он пытался зажать рану ладонями, но пальцы скользили и движения становились заметно слабее с каждым мгновением. На белом от ужаса лице ярко, лихорадочно горели глаза – в них промелькнуло узнавание, когда Катерина Сфорца спешилась и склонилась над раненым.
Арбалет она держала под рукой, как и охотничий кинжал, вслушивалась в шум камышей, пытаясь понять, далеко ли дикая свинья и в какую сторону побежала, но пока было тихо…

- Она выскочила… я не успел, - прохрипел раненый.
Графиня кивнула, расстегнув на себе пояс и перетянув им распоротую ногу, чтобы остановить кровотечение.
- Джакомо! – крикнула она, надеясь, что молодой муж где-то рядом. – Сюда!
Если удастся быстро доставить раненого в замок, то он, возможно, еще будет жить...
Камыши зашевелились.
Графиня поднялась на ноги, готовя арбалет, окровавленные пальцы скользили по деревянному ложу, и Катерина Сфорца нетерпеливо вытерла их о юбку.
Раненый всхлипнул.
Ветер пронесся в кронах деревьев и затих.
Шорох камышей становился все громче и все ближе.

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно

Это была не свинья, та, ранив слугу, увела выводок, это был матерый кабан-секач, охраняющий свои владения и свой гарем. Разозленный, чувствующий угрозу…  Он чуял людей, чуял лошадь. Запах крови и железа. Он привык к тому, что от него разбегаются в страхе и люди и звери, а эти стояли и не спешили убегать, и это его злило еще больше. Не колеблясь больше, он ринулся на расплывчатое пятно – то, что стояло ближе, что казалось ему ниже и слабее, ринулся, готовясь добавить силу удара к остроте клыков.

Губы графини дрогнули в улыбке. Мало в ней было приятного, с такой улыбкой тигрица Романьи смотрела на врагов, смотрела, мысленно определяя их судьбу и зная, что они поступают сейчас точно так же.
Сейчас, на небольшой поляне, на кромке камышей, не было охотника и добычи, была сила против силы. А еще ловкость и хитрость, которую пришлось взрастить в себе роду человеческому, коль скоро его праотца изгнали из теплого и сытого Эдема.
- Вправо! – приказала она молодому мужу, считая мгновения по ударам сердца, считая по ударам сердца шаги, которые отделяли ее от зверя и от смерти, которую он нес.
У нее один выстрел.
Стрелять в голову – рискованно. Там самая толстая шкура, самая прочная кость, если только не посчастливится попасть прямо в глаз. Рана только раззадорит зверя, и тогда… тогда ее старший сын, наконец, избавится от столь докучающего ему регентства матери, а Джакомо станет вдовцом раньше срока.
Джакомо, благослови его бог, не стал спорить с женой, и от резкого движения кабан все же чуть замедлил бег и повернул голову, опасаясь появления еще одного врага. Этого было достаточно. Графиня выстрелила, арбалетная стрела вонзилась в толстую шею…

Боль плеснула по глазам, но не остановила животное, милосердно лишенный человеческого разума он еще не понимал что умирает, что неизбежно умрет. Но и умирая он еще был опасен, и умирая он несся вперед, а по шкуре стекала кровь, падая на траву, впитываясь во влажную землю.

Отредактировано Катерина Сфорца (07-05-2018 13:39:00)

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно

Все это, наверное, было похоже на танец, на молниеносный танец, который закачивался смертью…  но сегодня это была не их смерть – а это главное. Отбросив арбалет, графиня бестрепетно шагнула к кабану, повисшему на копье Джакомо, но еще живому, еще ревущему от боли и предчувствия смерти, и – она была в этом уверена – от ненависти и ярости. Не так страшно умереть, страшно, когда твои враги живы…

Сердце у кабана, должно быть, было похоже на гранат. Гранат, распавшийся, истекший алым соком, когда его пронзила сталь. Кинжал Катерины Сфорца, оборвал мучения зверя, и это тоже было правильно. Милосердно. Звери, в отличие от людей, заслуживают чистой смерти.
- Вот и все.
Графиня подняла голову, улыбнулась Джакомо Фео – еще свирепо, но уже с нежностью. Его рука держала копье, ее рука еще лежала на загривке секача, и они оба чувствовали сейчас, как вздрагивает в последний раз это крупное тело, такое грозное при жизни… 
«Ты чувствуешь это?», - требовательно вопросили желтые, тигриные глаза монны Катерины. – «Чувствуешь? И это тоже – наслаждение».

- Холодно, - прошелестел раненый. – Не чувствую ноги…
- Терпи, - приказала графиня, не сомневаясь в том, что ее приказ выполнится беспрекословно. – Думай о жене.
- Нет… жены… - попытался улыбнуться раненый.
Катерина Сфорца положила руку ему на плечо, заглянула в глаза.
- Тогда думай о свадьбе, которую мы сыграем тебе. Джакомо! Протруби в рог, пусть знают, где мы.
Где-то там еще бегала свинья с поросятами, но графиня готова была милостиво оставить эту добычу другим охотникам. Своего кабана они с Джакомо уже убили. Вдвоем. Как хорошие муж и жена.

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно

Были ли удивлены остальные участники охоты, когда, прискакав на зов рога, увидели графиню и ее молодого мужа в крови, рядом раненого слугу и мертвого вепря? Скорее, неприятно поражены и немного испуганы. Были, конечно, и те, кто от сердца поздравил Катерину Сфорца и Джакомо Фео с такой знатной добычей. Но гораздо больше было тех, кто мрачно размышлял – не слишком ли беспокойный у них регент, не пора ли графине вспомнить о том, что у нее взрослый сын, передать ему бразды власти, а самой заняться делами женскими? Вышиванием там. Молитвами. 
Катерина Сфорца без труда угадывала эти мысли. Поэтому со смехом отвечала на расспросы, оттягивала черные скользкие губы на уродливой морде, предлагая полюбоваться на клыки. Показала, куда вошла ее стрела, и как глубоко Джакомо насадил зверя на копье.
Если бы ей требовалось подтверждение  в том, что она не ошиблась – сегодняшняя охота дала бы ей это подтверждение. Это был ее мужчина. Молодой еще, юный, вошедший в пору своей весны, тогда как она сама шагнула в свое лето, в самый его зной, но он принадлежал ей.

Раненого слугу унесли, соорудив носилки из плащей и копий, и занялись кабаном – его, законную добычу графини и ее мужа, понесут перед ними, в замок, где он украсит пиршественный стол. Что за охота без пира?
- А что вы, господа? – спросила графиня у сына и его друзей, чьи сапоги и плащи даже не были запылены. Ее-то юбка была в крови и пятнах от сырости.
Кто-то протянул ей флягу с вином, и Катерина сделала жадный глоток. После смертельной опасности все чувствовалось особенно остро – и вкус вина, и прохлада утра, и присутствие рядом Джакомо Фео. Хотелось ворваться в это утро завоевателем и взять все, что оно может предложить.
- Мы сразу поскакали на ваш зов, - попытался оправдаться кто-то.
- Похвально, - улыбнулась графиня. – Но охота продолжается! Я хочу от вас свинью и поросят! Вперед, мессеры, вперед!

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно

- Обещаю, - усмехнулась графиня.
Для нее слова «невозможно» не существовало, но от предвкушения страсть становится только острее.
Услышат их, или нет, ей дела не было. Знать Форли могла исходить на уксус, но Джакомо Фео был ее мужем, и никто не мог обвинить ее в распутстве. Правда, личная служанка графини, в чьи обязанности входило знать все сплетни и слухи замка, шепнула госпоже, что Джакомо приписывают колдовство, дескать, только с помощью богопротивного действа и ведовских обрядов, получил он Катерину Сфорца в свою постель, а затем и в жены, но Тигрица только посмеялась над этим.
Однако, расчет графини был верным. Ее старший сын и его друзья не могли позволить себя обойти, и ретиво поскакали туда, где еще слышались голоса загонщиков. Те, кто оказались мудрее и осторожнее, предпочли остаться рядом с Катериной Сфорца, и дождаться, когда она сядет в седло. Невысокого роста, сидя верхом она создавала обманчивое впечатление хрупкости и женственности, но оно исчезало, стоило взглянуть ей в лицо.

Обратно возвращались уже после полудня, в самый солнцепек.
Дикую свинью окружили и добили, но графиня в этом не участвовала, смотрела со стороны с одобрительной улыбкой. Человеческая суть, чаще всего не слишком приглядная, раскрывается в такие вот мгновения, когда мы отдаемся страсти полностью, упиваясь своим всемогуществом и безнаказанностью…
Так, Катерина Сфорца убедилась, что сын ее жесток, когда ничто не препятствует проявлению этой жестокости. Что бастард ее мужа осторожен. Что многие, очень многие из тех, кто сопровождали графиню на охоту, видят в Оттавиано будуще…
Вот только она пока что совсем не собиралась становиться прошлым.
И, как обещала в лесу, кивнула молодому мужу.
Потому что он был ее настоящим.
- Увидимся за праздничным ужином, мессеры, - попрощалась она со знатью Форли, и дверь супружеских покоев закрылась за графиней и Джакомо Фео.

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно

Те, кто остались по ту сторону двери, могли сколько угодно жечь ее завистливыми взглядами и клеймить ядовитыми словами, Катерине Сфорца и ее молодому мужу до этого дела не было, они были поглощены друг другом и тем огнем в крови, что объединял их крепче всех клятв и брачных обетов.
Джакомо Фео был награжден поцелуем – со вкусом вина и крови, и утренней охоты и недавнего риска. Поцелуем, которые редко достаются мужьям от жен, но это было ее право – выбрать его себе в мужья, а теперь его право просить ее не только о страсти, но и о ребенке, который стал бы живым свидетельством их огненной, такой смелой и безрассудной любви.

Высвободившись из объятий мужа, графиня, обнаженная, шагнула к постели, села на ее край.
- Дай мне сына, - приказала она Джакомо, любуясь красивым лицом юноши, в котором с каждым днем проступало все больше мужского, сурового, решительного, и эти перемены ее безмерно радовали…
- Дай мне сына, супруг мой, и когда-нибудь он получит от нас все. Все это. Из наших с тобою рук!
Да, пусть он будет сыном Джакомо Фео, пусть, но он будет еще и сыном Катерины Сфорца! А кровь Сфорца стоит крови Риарио, Медичи, Колонна…
Графиня Форли и Имолы считала себя вправе решать, кому достанутся эти земли. Все чаще она думала о том, что Оттавиано не лучший наследник, и вот, ее муж словно прочел эти мысли. Так пусть на свет появится их дитя!

Ожидая Джакомо, пылая яростным нетерпением, графиня не заметила, что в соседних комнатах затаилась служанка, а если бы и заметила – какое дело ей до девчонки, подающей воду, застилающей ее постель, расправляющей простыни, смятые графиней и ее мужем в любовных битвах? Та же, сжавшись за тяжелой занавесью, боясь дышать и шевелится, думала только об одном – графиня небрежно уронила золото… вернее, слова о ребенке, но цена им – золото, если правильно продать, и продать их правильным людям.

Темным золотом в полумраке алькова казались волосы Катерины Сфорца, змеящиеся по молочной коже плеч и бедер. Она собрала их в горсть, открывая себя для жадного взгляда Джакомо Фео.
Каждому свое золото.
Каждому свое.

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно

Потом они долго лежали на постели, молча, не в силах пошевелиться. В том блаженном оцепенении, которое дает близость души и тела, любовь на грани жестокости, без пощады и снисхождения. У графини на шее и груди наливались кровью синяки от поцелуев Джакомо, спина молодого мужчины была расцарапана до крови. Если ты получил в свою постель Тигрицу, будь готов к тому, что у нее есть когти…
Слышны ли были их крики и стоны за дверью? Если и так – ей это безразлично.

Чуть поморщившись, Катерина Сфорца перевернулась на живот. Постарался ее молодой муж не меньше, чем на двойню, придется теперь добавлять в воду молоко и цветочное масло, чтобы мышцы не схватились камнем, а то хороша она будет за ужином, на который всех же и позвала.
- Заметил сегодня что-нибудь странное? – без ласковых слов, без перехода спросила она.
Для графини было естественно вот так, сразу, перейти от обсуждения дел к любви, а от страсти – к делам своих владений. И за это она ценила Джакомо Фео, за то, что он успевал за ней – и на охоте, и в постели, за ее мыслью, за ее желаниями и стремлениями.

Сейчас ее мысли крутились вокруг старшего сына и его друзей. Мальчик вырос и рвался к власти. Был бы умней - рвался к возможности научиться властвовать, но нет, Оттавиано нужно было все и сразу.

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно

- Я очень хотела надеяться, что мне показалось, - вздохнула Катерина, отводя от лица рыжую прядь.
Она не боялась нелестных сравнений, лежа обнаженной рядом с совсем молодым мужем, зная, что тело ее все еще привлекательно, а морщины не торопятся отметить лицо. Да и чувствовала себя полной сил и жизненных соков. А кроме того, она была графиней Форли и Имолы, а власть, любая власть, невидимым венцом ложится на голову своего избранника, добавляя ему привлекательности в глазах мужчин и женщин... Власть, а еще золото — и ты, практически, бессмертен, и ты берешь все, до чего можешь дотянуться — женщин, мужчин, земли, замки... целые королевства.
Нет, она не ставила в вину Оттавиано эту жажду поскорее примерить на себя этот венец, но Джакомо облек сейчас в слова иной ее страх — страх, что сын не захочет дожидаться, пока мать сочтет нужным передать ему то, что принадлежит ему по праву наследования.
Вероятно, он считает, что она дурная мать.
Она, определенно, считала, что он не самый лучший сын.
Но другой матери ему не дано, а вот у нее могут быть еще сыновья, сыновья от красивого, пылко влюбленного в нее Джакомо Фео, в котором, кроме красоты, она чувствовала многое... когда это «многое» раскроется — он станет самым верным ее помощником, самой несокрушимой опорой.
- Значит, вот до чего у нас дошло... и если бы кабан убил меня, Оттавиано, нет сомнений, скорбел бы на людях и ликовал в душе.
В голосе Тигрицы слышалась едва заметная горечь.
- Как далеко он способен зайти, Джакомо? Скажи честно, что думаешь, я не рассержусь на неудачный выбор слов, мне нужна от тебя только правда. Всегда, дорогой мой. Только правда и ничего, кроме правды.
Дотянувшись, Катерина коснулась губ молодого мужа нежным, быстрым поцелуем.

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно