Яд и кинжал |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Яд и кинжал » Via Appia » Пить - признак мудрости, а не порок совсем... 13.08.1493. Рим
Принц Джем - 33 года
Джованни Борджиа - 18 лет
По здравом размышлении, название этого отрывка могло быть другим.
"Пить - здоровью вредить", "Пить или не пить - вот в чем вопрос"... В общем, на вкус читателя.
Запрет вина - закон , считающийся с тем,
Кем пьётся, и когда, и много ли, и с кем.
Когда соблюдены все эти оговорки,
Пить - признак мудрости, а не порок совсем.
... Утреннее небо опрокинулось над городом, разливая по улицам сияющий полумрак. Был тот ранний час, когда любовники в темных альковах прижимаются крепче друг к другу, гонимые не столько утренней прохладой, сколько предчувствием разлуки,- а благочестивый люд видит самые сладкие и самые крепкие сны. Ночные буяны уже покинули улицы вместе со своими лютнями и трещотками, разгульные песни пьяниц утихли под сводами родного дома; даже те, кому божьими заповедями положено начинать свой день раньше других - священники и поденные рабочие - еще только приоткрывают глаза, вознося кто молитвы Творцу, кто - проклятье нужде. Стража, усердно маршировавшая по улицам всю ночь, в это время забивается по углам, чтобы отбыть там "волчью вахту", забывшись тревожным сном возле давно потухшего очага.
Пройдет немного времени - и гордое светило поднимется над горизонтом, словно красавица - пуховое одеяло, отстраняя со своего пути синеватые облака; вскинет златокудрую голову, улыбаясь миру...
Но пока даже и оно дремало в блаженной неге, позволяя освежающим сумеркам ласкать себя последними прохладными поцелуями. Вечный город словно застыл в ожидании, вдыхая ароматы росы и лавра, сдобренные последней волной облетающего жасмина...
... В этот ранний час Джем-султан выпал из дверей неприметного, но хорошо известного местным жителям домика под красной крышей, утопавшего в густой зелени и винных парах.
Падение было смягчено несколькими обстоятельствами: во-первых, мрамор террасы, от которой сбегала вниз кокетливая лесенка, был заботливо укрыт ковром, видимо, специально для таких случаев; во-вторых, шехзаде был достаточно пьян, а Бахус, как известно, хранит своих самых верных поклонников; и, наконец, в-третьих, он был не первым, чьим ногам не хватило силы переступить порог гостеприимного дома. Красавица, которой - в который раз? - выпала честь лежать под братом Великого турка, была обряжена в роскошное парчовое платье, которое и смягчило удар,- но его же складки и многочисленные оборки мешали теперь принцу подняться и принять положение, наиболее соответствующее его состоянию,- то есть встать на четвереньки.
Поняв, что все бесполезно, гость с Востока издал звук, долженствовавший означать призыв о помощи.
Какая все-таки скучная жизнь у добропорядочных граждан: им не ведомы ни возбуждающее чувство опасности, ни тонкое послевкусие греха. Если бы Джованни Борджиа был философом, он мог бы написать об этом целый трактат, но любимый сын папы предпочитал совсем другие занятия.
Нет ничего слаще, чем предаться тому, что лицемерные ханжи, призывая на горячие головы громы и молнии, называют гнуснейшим развратом…
...Герцог Гандии, в скором времени должный покинуть город святости и блуда безуспешно пытался хоть немного протрезветь. Встряхивая головой как норовистый жеребец, он остановился на верхней ступеньке веселого дома и, пытаясь сфокусировать взгляд, уставился на весьма колоритную картину.
- Принц Джем, вы упали? – нелепее вопроса сложно было бы придумать, но что взять с мертвецки пьяного человека?
– Да, действительно, упал, - Хуан продолжал проявлять чудеса проницательности и с редким чувством сопричастности, свойственным, как товарищам по оружию, так и собутыльникам, пошатываясь, поспешил на помощь к попавшему в неловкое положение приятелю.
- Обопритесь на меня, принц, - и сам нестойко державшийся на ногах, Хуан протянул руку Джему и резко потянул его вверх, увлекая за собой.
- Ник... ик… ик… никогда бы не подумал, - его пробила пьяная икота, - что в этом доме такие крутые ступени, - списав тем самым вину на падение на лестницу, Джованни приобнял приятеля и заплетающимся языком произнес. – Это… Я думаю, не пора ли нам прогуляться?
- Если бы ваши короли меньше мололи языком,- проворчал шехзаде, самостоятельно преодолевая силу земного притяжения, о которой в то время еще не слышали, и принимая почти молитвенное положение,- то над Иерусалимом и Истамбулом давно уже развевалось бы знамя Креста.
Гордый победой, он тряхнул головой, не обращая внимание на тюрбан, тонкое полотно которого растрепалось и грозило вот-вот окончательно развалиться, повиснув, как бинты на прокаженном. Грязные и засаленные волосы, упавшие на лицо при этом движении, принц раздраженно отбросил на спину. Затем, опираясь о косяк, медленно поднялся, сопроводив очередной подвиг тяжелым вздохом.
Если я напиваюсь и падаю с ног -
Это богу служение, а не порок.
Не могу же нарушить я замысел божий,
Если пьяницей быть предназначил мне бог!-
продекламировал он, устремляя покрасневшие глаза на герцога, за спиной которого, словно гурии в райском саду, возникли еще две дамы. Рыжеволосые и пышногрудые, они казались сошедшими с тех непристойных фресок, которые изображают триумф Вакха и Венеры, и смотреть на которые для мусульманина - тяжкий грех.
- Клянусь бородой Пророка, если нам с вами предписано подобное служение Творцу,- говорил Джем куда увереннее, чем двигался,- то грехом будет прерывать службу, не приложившись к святыням!
Он протянул руку, явно желая привлечь к себе одну из куртизанок,- но смелый жест нарушил равновесие скульптурной композиции под названием "Султан и косяк"; турок покачнулся, но вовремя был подхвачен той из спутниц, что чуть ранее ощутила на себе бремя султанского тела. Обвив руками талию мужчины, она с вызывающей улыбкой прижалась к нему, придав мыслям и взглядам беглого принца иное направление.
Спустя несколько мгновений парочка слилась в долгом поцелуе.
- Вы идите,- пробормотал Джем, чье намерение остаться в доме твердело в прямом и переносном смысле.- Мы вас догоним чуточку позже.
Не столь стойкий, как Джем, хотя с лестницы упал именно турок, Джованни чувствовал настоятельное желание проветриться. Да и буйная натура Борджиа требовала чего-то большего: после того, как телесный голод был утолен - и еще как утолен! - требовалось развлечение для души. А гонять куртизанок по комнатам герцогу уже надоело - какой интерес бежать за кем-то, если точно знаешь, что догонишь?
- К с-с-святыням, - в отличие от шехзаде, хмель ударил Хуану не по ногам, а по языку, - это обязательно, но п-п-позже… В этом доме мы уже достаточно по… помолились, - у герцога вырвался самодовольный смешок, понятие скромности не присуще никому из Борджиа.
Стоявшая за спиной герцога девица, понимая, что сейчас может лишиться клиента, с игривым видом подошла поближе и, прижавшись всем телом, положила руки туда, где, по ее мнению и располагалось то, чем именно думает мужчина. Отпускать клиента прежде, чем у него закончатся деньги, жрица любви совсем не хотела и пыталась таким довольно пикантным способом заставить Хуана поменять свое решение.
- Уйди, - досадливым жестом он отмахнулся от рыжеволосой нимфы и, склонив голову лбом вперед, из-за чего сразу стал похож на упрямого быка, продолжил. – Мы можем напиться и у другого источника, - Джованни смачно потянулся. – А сейчас я хочу чего-нибудь нового, - и с ехидцей продолжил, - неужели вы сегодня удовольствуетесь только одной… - герцог обернулся и быстро поправился, - тремя женщинами?
Не прерывая своего занятия, принц в ответ только дернул плечом. Он мог бы возразить, подкрепив тем самым миф о развращенности восточных владык, что гаремы султанов Великой Империи насчитывают не одну сотню наложниц, и три изрядно потасканные куртизанки - ничто в сравнении с этим цветником, благоухающим для одного-единственного садовника... но не стал. Все это было в прошлом, а на прошлое с некоторых пор Джем предпочитал не оглядываться.
Однако, слова про "другой источник" заинтриговали шехзаде настолько, что он отлепился от своей дамы.
- Неужели у вас, герцог, есть доступ в гарем какого-нибудь кардинала?- ухмыляясь и повисая на временной избраннице, произнес он. Ухмылка, в которой даже самый наивный человек сумел бы прочитать смысл намека, раздвинула полные губы мужчины.
- Правду ли говорят, что служители божьи столь ревностно блюдут обет безгрешности в отношении женщин, что предпочитают пить из источника позади скалы? Если так, то не удивлюсь, почему в Вечном городе скоро будет не протолкнуться от красных шапок.
Джованни, пугая окрестных птиц, оглушительно расхохотался.
- Забавные у вас взгляды на разм... - от смеха герцог поперхнулся, и скабрезность осталась непроизнесенной, зато излишняя веселость пагубно сказалась на умении Хуана стоять на ногах и лишь своевременно подоспевшая куртизанка спасла его от повторения судьбы своего приятеля.
- Хорошая моя, - Борджиа снисходительно потрепал шуструю девицу по пухлой щечке и, нырнув взглядом в декольте - есть на что посмотреть - уже был склонен согласиться с Джемом, но жажда приключений оказалась сильнее. К тому же слова последнего о гареме показались далеко не самому трезвому из мужчин весьма заманчивыми.
- Доступ? – Джованни осклабился. – Это когда это нам нужно было разрешение? Или, может, ваш секретарь… - он хмыкнул, - сдается мне, он и луну с неба способен достать, это ваш, как его…
И, прижав палец к губам, пьяно зашептал:
- Только тс-с-с, сегодня нас ждет лучше, чем гарем. Как думаете, а не навестить какую-нибудь даму, не из этих… надоели… - в запале герцог толкнул куртизанку, на которой практически висел Джем, чем едва не нарушил и без того хрупкое равновесие приятеля. – Мы, – на этот раз Хуан сначала указал на собеседника, а потом ткнул пальцем себе в грудь и с трудом закончил свою мысль, - мы – достойны самого лучшего!
Турок покачнулся, когда неумеренное проявление темперамента его спутника едва не уничтожило все то, чего он достиг столькими трудами. Однако, ему удалось сохранить равновесие; откинувшись назад, словно побег лозы под порывом ветра, он прислонился к стене.
- О, Мустафа... Иногда я смотрю на него и спрашиваю себя, кто из нас двоих хозяин, а кто слуга,- кривая ухмылка появились на губах Джема.- Этот мерзавец взял такую волю, словно его голову уже и впрямь венчает чалма Великого визира! Того и гляди, он начнет приводить мне женщин на свой вкус...
Он с деланной небрежностью повел плечом. Шехзаде, который был старше своего товарища почти на шестнадцать лет, казалось постыдным демонстрировать посторонним, какую важность для него имели разумные, но иногда слишком уж серьезные советы Мустафы. Проведший в заточении те годы, которые его юному спутнику предстояло потратить на войну, женщин и радости жизни, Джем, казалось, стремится с жадностью наверстать упущенное, словно капризный ребенок, выказывающий неповиновение строгому наставнику. Даже сейчас, по прошествии почти пяти лет, призраки лимузинской башни преследовали блудного сына Анатолии, и малейший намек на волю более сильную, чем его собственная, зачастую толкал султана на безрассудства, уже не слишком приличные его возрасту.
Впрочем, в Риме на это смотрели иначе.
Но шехзаде скорее бы дал отрезать себе палец, чем сознался в своей браваде. Вновь обвив рукой талию рыжей куртизанки, он привлек пышнотелую красавицу к себе, подхватывая скользкую тему разговора.
- Но неужели вы, герцог, тоже пристрастны греху, за который Аллах истребил народ Лута*? В таком случае, я очень рад, что поднялся,- его покрасневшие, подернутые хмельной дымкой глаза смеялись.- Мой отец, как говорят, тоже не отказывал себе в этом удовольствии, но я,- принц поморщился,- предпочитаю молиться в другом храме.
Лота. Лот, как известно, жил в Содоме.
Если бы этот вопрос задал кто-нибудь другой, реакция Борджиа могла бы быть любой, но от Джема, с которым они, будучи в подходящем настроении, не пропускали ни одну мало-мальски симпатичную девицу... Джованни ухмыльнулся, и отрицательным жестом поводив указательным пальцем перед собственным носом (при этом он чудом сохранял равновесие: расслабленное от возлияний тело послушно двигалось за рукой), поманил к себе оставшуюся в одиночестве куртизанку.
- Э, нет, принц, если за вашей спиной стою только я, можете не опасаться за свою честь, - нарочито пафосный тон герцога вполне бы соответствовал словам, если бы речь шла о чести воина, но двусмысленность от того, что она произнесена с самым серьезным видом, менее двусмысленной не становится.
Он изобразил шутливый поклон, - при этом рыжеволосой красотке пришлось напрячь все свои силы, чтобы удержать разыгравшегося мужчину, - и, прижимая к себе одновременно сразу двух жриц любви, гордо произнес:
- Нет, друг мой, во многом грешен, но не в том.
После чего, одарив по очереди обеих девиц звучным поцелуем, с подначкой спросил:
- Так значит скоро этот Мустафа будет следить за тем, кто посещает ваше ложе? И без этого теперь никак не обойтись? - Джованни пьяно хохотнул. - Неужели вам на все нужно согласие секретаря? - и с искренним недоумением добавил. - Бросьте вы это, принц, пошли отсюда, сдается мне, мы сегодня сможем здорово повеселиться.
Продолжение темы про секретаря было неприятно, и потому шехзаде предпочел перевести беседу в более уместное русло.
- Что ж... если даже вы признаете, что он способен достать луну с неба, почему бы ему не привести Михр* в альков своего господина? Не сомневаясь в ваших талантах, герцог,- мужчина пробовал сделать шаг, чтоб поклониться, но снова шатнулся и обхватил куртизанку за шею,- но вряд ли в таком случае вы сможете удивить меня чем-то... даже в Риме. Но, ваш раб, я следую за вами,- он мотнул головой, от чего тюрбан, окончательно пришедший в негодность, съехал турку на лоб.
- О Аллах, я ослеп!- рассмеялся он, тщетно пытаясь водрузить на место головной убор.- Как видится, мой тюрбан - знак правоверных - не желает более прикрывать мои греховные помыслы. Да будет так!- султан встряхнул головой, и кольца белой ткани упали ему на плечи, словно удав на змееборца. Смахнув с головы бархатную шапочку, некогда служившую основой этой сложной конструкции, принц продекламировал, путая персидские и итальянские слова:
Когда-нибудь, огнем любовным обуян,
В душистых локонах запутавшись и пьян,
Паду к твоим ногам, из рук роняя чашу
И с пьяной головы растрепанный тюрбан.
Михр или Миср - персидское женское имя, на парфянском диалекте древнеиранского языка означающее "солнце".
- Любовь к поэзии у вас в крови, - уважительно пробормотал Джованни и, сделав неосторожный шаг, едва не свалился под ноги Джему. - Мне каж-ж-жется, - язык вновь отказался служить Борджиа, - не тюрбан скрывает греховные мысли, - и с хмельным смешком пояснил, - или носить его надо не на голове.
Стоявшая справа девица глупо хихикнула:
- Да и вам бы тоже прикрыться не помешало, - рука куртизанки скользнула вниз и ее пальцы игриво сжали то, что выдавало Хуана... с потрохами.
Мысли герцога приняли вполне понятное направление и по принципу "мое слово - хочу дал, хочу - взял", он обратился к приятелю:
- А не прихватить ли этих красавиц с собой? - и, нырнув носом в декольте рыжеволосой, громким шепотом продолжил. - Сдается мне, принц, поддержка нам не помешает.
Шехзаде с трудом сдержался, чтобы не прокомментировать лестное, но совершенно лишенное почвы заявление о наследственной любви к рифме: Мехмет, как известно, не чуждый тщеславия, пытался писать под псевдонимом, о чем, разумеется знал весь двор. Но даже льстецам не удалось выгадать наград на этом деле: творения султана были достаточно ничтожны, чтоб даже царственный стихотворец понимал это.
Возможно, именно из этих быстрых насмешливых взглядов, которыми обменивались даже дворцовые лизоблюды, из язвительных замечаний придворных и особенно непридворных поэтов взяла начало переменчивая, ревнивая натура царевича, для которого даже намек на то, что слава досталась ему за его высокое рождение, был хуже пощечины.
Но одну истину Фатиху все же удалось внушить своему сыну,- и ею он счел возможным поделиться с Хуаном.
- Хороший поэт, как дорогой тюрбан, украсит любую голову, даже если в голове этой нет ума,- турок, наконец, отделился от стены и сделал неуверенный, но решительный шаг к лестнице.
Куртизанку, все еще пребывавшую рядом, принц без зазрения совести использовал, как костыль.
Будь ты лысый, плешивый, и вовсе седой*,
Весь в парше, или вшами покрыт с головой,-
Ты есть то, чем ты кажешься в суетном мире.
Все изъяны покроет тюрбан дорогой!*
Пророк (да благословит его Аллах и приветствует) предписывает мусульманину красить волосы, утратившие цвет от старости. Таким образом седина в исламе почитается за недостаток.
Прошу прощения у почтенных читателей за этот экспромт.
- Ну что, красавицы, думаю, пора в путь, - подмигнул Джованни сразу двумя глазами, - по каждому глазу на куртизанку, - и, желая продемонстрировать, что вполне может двигаться самостоятельно, вырвался из цепких женских рук.
Это было несколько самоуверенно со стороны Борджиа, его товарищ оказался куда более предусмотрительным. Ноги герцога замысловато переплелись и, едва удержав равновесие в чудовищной сложности кульбите (трезвому такое просто не под силам), он крепко вцепился в пышные бока сопровождающих его девиц.
- Что гогочете, гусыни? - прикрикнул он на них и, шлепнув каждую по округлому заду (при этом Хуан, в кои-то веки проявив благоразумие, сделал это по очереди, отрывать обе руки одновременно уже не хотелось), присоединился к Джему к смелой попытке отправиться, наконец, в путь.
Если бы какому-нибудь достопочтенному господину в этот ранний час пришла в голову мысль выглянуть в окно, он бы увидел странную картину: впереди, заботливо поддерживаемый под руку девицей явно нетяжелого поведения, гордо вышагивал восточного вида мужчина, а следом за ними уже две жрицы любви буквально несли мертвецки пьяного молодого человека. Особый шик это честной кампании придавал развивающийся на ветру белый "флаг", в котором довольно затруднительно было бы узнать восточный тюрбан принца Джема.
Впрочем, поступь Джема оставалась гордой не слишком долго: как раз до того самого момента, когда перед ним, аки воды перед Моисеем - или каким-то другим пророком, сейчас шехзаде бы это не вспомнил и за золотой кнут Джемшида - разверзлись сбегающие вниз мраморные ступени.
Впрочем, возможно, они представлялись ему скорее горой, на которую Ной высадился со своим многочисленным семейством, и с высоты которой он молча взирал на едва просохшие после сорокадневного дождя поля, спрашивая себя, чем, собственно, на голой скале он будет кормить такую кучу зверья и народа. Но сын Фатиха блестяще вышел из сложного положения, попросту съехал на сиятельном седалище по мраморным перилам, сопровождаемый криками и улюлюканьем куртизанок.
Правда, конец этого путешествия был слегка подпорчен встречей с не менее мраморной вазой, выросшей на его пути; не успев остановиться, турок врезался в нее с такой силой, что легкое кашпо, украшавшее верх монумента, от сотрясения свалилось ему прямо на голову. Таким образом, герой повествования вышел из приключения с болящими ребрами и челом, убранным цветами,- и кому какая разница, что большинство из них были с корнями и землей!
Спрыгнув на землю, правда, не так грациозно, как рассчитывал, Джем снова попал в объятия своей кариатиды; бросив на герцога взгляд, полный торжества, и словно призывающий повторить этот подвиг, принц двинулся по вымощенной пестрой галькой дорожке к воротам.
Следом за ним, словно за каким-нибудь весенним божеством, тропа покрывалась землей и цветами.
Оценив в полной мере находчивость не менее пьяного, чем и он сам, собутыльника, Борджиа, тем не менее, не торопился повторить этот подвиг. Кашпо с цветами уже нашло своего героя, а спускаться с меньшей помпой, чем Джем, папский сын не пожелал. Вместо этого он замутненным взглядом посмотрел на развеселых во всех смыслах девиц и с самоуверенностью человека, который знал, за что платит и требовавшего за это сполна, поинтересовался:
- Ну что встали? Несите меня! Разве вы не видите, что я идти не могу! - с задумчивым видом (жаль, что Роден жил и творил несколько позже) добавив, - или могу? - с вызовом закончил, - но не хочу!
Это могло бы прозвучать высокомерно, но невнятная речь несколько портила все впечатление, что вызвало у куртизанок новый приступ хохота, моментально сменившегося полным унынием - сейчас им предстояла нелегкая работа. Они с завистью посмотрели на свою товарку, но в глубине душе честя как самого Джованни, его мать, так и весь род Борджиа (надо заметить, что фантазии у прожженых жриц любви все-таки не хватило и мысли одной вторили пожеланиям другой), всем своим видом изобразили счастье от оказанной им чести.
Впрочем, в том, что это действительно честь Борджиа и не сомневался и, гордо восседая, совершил спуск с лестницы со всеми удобствами.
Как только ноги Хуана коснулись земли, он, не менее торжествующе, чем несколько минут назад сам турок, посмотрел на Джема и заплетающимся языком продекламировал:
- А вот и мы! Пусть не с цветами, и не в земле, но снова с вами!
- В землю с цветами всегда успеется,- пробормотал принц себе под нос. Хотя в Турции и не принято убирать могилу покойника подобным образом - и, забегая вперед, хотя гробница самого Джема будет куда как скромна - шехзаде достаточно нагляделся похоронных процессий в христианских странах.
Решив не продолжать столь печальный диалог, султан направился к высоким воротам, жестом призвав герцога Гандии следовать за собой. Путь ночных гуляк лежал на омытую первыми солнечными лучами улицу, словно бархатными занавесями, увешенную по обеим сторонам зеленью деревьев. Летнее утро наполнило воздух благоуханием - но не тяжелым искусительным ароматом ночи, от которого, словно от флорентийских ядов, по всему телу проступает пот, а тело начинало гореть в вечном пламени,- нет, сейчас еще не проснувшийся Рим напоминал, скорее, тихую заводь, поросшую фиалками и диким жасмином. Кажется, что сам Господь в такие минуты слетает к изголовьям своих детей, отгоняя ночные страхи, и внимая робкому, едва различимому голосу чистоты.
Эта торжественность умиротворяюще подействовала на Джема. Глаза турка устремились в наполненные золотым сиянием небеса, а с губ начали срываться краткие, непонятные окружающим обрывки слов: то ли очередная газель, то ли молитва. Принц так увлекся этой беседой с не покидающим нас собеседником настолько, что, казалось, думать забыл о том, где он и как сюда попал.
Джованни удивленно посмотрел на спутника: действительно, разудалая веселость слетела с Джема, словно шелуха с лука. Подобное состояние было чуждо герцогу Борджиа, но из уважения к неожиданной грусти собутыльника, он тоже притих... Впрочем, это не мешало ему меланхолично поглаживать грудь то одной, то другой куртизанке.
- Да-а-а, хорошо-то как... - нарушая утреннюю тишину, протянул он... На этом поэтический настрой Хуана закончился так же быстро, как и начался, и он вполголоса пробормотал, - еще немного и я совсем протрезвею.
Тут герцог Гандии несколько (и скорее больше, чем меньше) преувеличил, но то, что он уже худо-бедно мог стоять на собственных ногах - это точно.
Столь грубое вторжение в мир возвышенных поэтических грез в мгновенье ока вырвало турецкого принца из объятий музы. Он споткнулся о подол своего длинного одеяния и едва не растянулся на мощеной мостовой; впрочем, о причине, помешавшей лицу шехзаде встретиться в влажными от утренней росы камнями, стоит сказать отдельно.
... Как мы уже сказали, улицы Рима в то время, когда наши герои начали свое полное возвышенных бесед и подвигов путешествие, были пустынны. Но не безлюдны. Пока знатные сеньоры в сопровождении обольстительных спутниц преодолевали расстояние от ворот уже знакомого читателям дома до первого перекрестка, город потихоньку начал пробуждаться. Первые разносчики и торговцы, спешившие занять места на рынке, быстроногие служанки, священники, посыльные,- весь этот пестрый люд отправился по своим делам, словно кровью, наполняя собой, артерии Вечного города. Правда, публика сторонилась двух не слишком трезвых господ, чей вид, даже после бурной ночи выдавал если не высокое положение, то наличие денег в кошельке. И как раз в тот момент, когда нога турка поскользнулась на дамасковом подоле, прямо перед ним появилась статная, пышущая здоровьем девица с корзинкой апельсинов.
Пролетев пару шагов, Джем всем весом впечатался в эту дочь прекрасной Италии; его физиономия, по которой уже горькими слезами плакала мостовая, очутилась в вырезе ее платья, ровно между двумя мерно вздымающимися полукружиями. Но этого насмешнице-судьбе, как видно, показалось недостаточно: взвизгнув от боли и испуга, девица опрокинулась навзничь, увлекая за собой турка. Никто из участников сцены и глазом моргнуть не успел, как прямо посреди тихой улицы воздвигся монумент, повторяющий известные нам непристойные фрески Помпеи.
В другое время принц ничуть не возражал бы оказаться в подобном положении с молодой и весьма привлекательной незнакомкой, но сейчас со всех сторон на него пялились невольные свидетели происшествия; некоторые из них, не иначе как по оттенку ресниц опознавшие в нем "гостя столицы" и "поганого нехристя", уже грозно сверкали глазами. Девица тоже подливала масла в огонь, брыкаясь под "грязным насильником" и своими криками привлекая все новых прохожих. Большинство из них, впрочем, не столько рвались отстоять честь несчастной, сколько пялились на ее видневшиеся из-под задравшейся юбки ноги.
Для оправдания принца и ради объективности скажем, что он был бы и рад подняться, но не мог,- но его вопли, призванные успокоить "невинную жертву", истолковывались превратно и ею, и собравшейся толпой.
При виде этой весьма пикантной ситуации меланхоличность Хуана как рукой сняло. Хранимый не иначе, как Бахусом, он, не споткнувшись ни на одном из рассыпавшихся маленькими солнцами плодов, подскочил к упавшему приятелю. Подавив первоначальное желание помочь лежащему на барахтающейся девице Джему, - даже далеко не трезвому папскому сыну было ясно, что поворачиваться спиной к собравшейся толпе может быть чревато, - он рыкнул на куртизанок.
- Что стоите, глазеете? Не видите, помочь надо! - и потянул принца за рукав, самонадеянно посчитав, что этого будет вполне достаточно.
Может, того бы и хватило, если хотя бы один из мужчин нормально держался на ногах. Сейчас же картина напоминала неизвестную в Италии русскую сказку. Исполняющий роль Репки Джем, "дед" Джованни и три грации - "бабка", "внучка" и "Жучка" соответственно.
Пять человек, пусть даже не самом лучшем своем состоянии, - это уже не один чужеземец, и толпа, в полной мере оценив, как богатую одежду, так и боевой настрой честной компании, - а вот и оно, приключение! - потихоньку начала расходиться. Немногие же оставшиеся благоразумно отошли подальше и уже оттуда, негромко переговариваясь, комментировали происходящее.
Хуан, видя, что попытки помочь приятелю ни к чему не приводят, еще сильнее потянул за рукав, и раздавшийся треск заглушил даже верещанье подмятой принцем девицы. Герцог резко отпустил предательскую ткань и, потеряв опору, порадовал зевак не менее замысловатым, чем не так давно на лестнице, кульбитом.
Может, сегодня Аллах передал смену Иисусу, но бог явно был на стороне папского сына. Нарушая все законы физики, Джованни удержался на ногах и, пьяно похохатывая, обнял приятеля за бока, вновь предпринимая попытку вернуть принца в вертикальное положение.
При всем желании, шехзаде не в силах был бы оценить ни сходства с героями северных легенд, ни усилий герцога по спасению: остатки чалмы и цветочного венца, украшавшего его голову, окончательно съехали ему на глаза.
Вольности, которые приятель допускал с его одеянием и телом, заставили турка подать голос.
- Ваша светлость, не кажется ли вам, что вы несколько ошиблись? Дама ниже,- сделав усилие, он оторвал (не без сожаления) голову от новообретенного ложа, и покосился на Джованни с тем выражением, которое яснее ясного говорило о том, что последует далее. А последовал бы, самое меньшее, хороший пинок в то самое место, которым сын Папы трудился сегодня дольше и усерднее остальных.
Но, видимо, Господь и правда был сегодня на стороне христиан, потому что намерение сына ислама не осуществилось, причем по причине самого что ни на есть божественного вмешательства.
Толпа, собравшаяся с утра пораньше на прохожей дороге, галдеж, смех и крики привлекли внимание еще одного персонажа, который именно в этот момент заявил о своем присутствии следующей обличительной речью:
- Гнев Божий да падет на ваши головы, недостойные грешники! Именем Создателя нашего приказываю вам немедленно отпустить сию девицу, и раскаяться в преступлении вашем, и попросить прощения не только у нее, но и у Царя небесного!!!
Как догадался читатель, тирада сия принадлежала не кому-нибудь, а облаченному в грубую рясу священнику, которого занесло в эти края неустанное попечительство о заблудших душах и, если быть совсем честным, о содержимом кошельков честных горожан. Не то чтобы фра Анжело, обратившийся к приятелям с увещеванием, был тем беспутным монахом, которых мы вспоминаем, глядя на портреты многочисленных понтификов и кардиналов того времени. Как раз наоборот, под белой туникой этого соратника Савонаролы крылось сердце, алчущее справедливости, а черный капюшон скрывал чело, полное возвышенных дум и стремлений. И одним из самых ревностных из них было "брать излишнее и отдавать нуждающимся". Достойный отче поистине с полным правом носил свое прозвище пса господня, ибо суровый нрав заставлял его, словно верного сторожа, делать стойку и подавать голос всякий раз, когда фра видел что-то нарушающее поистине аскетичные понятия фра Анжело о благопристойности.
А поведение испанского герцога и турецкого принца явно в эти рамки не вписывалось.
Неизвестно, услышал ли доминиканец порхавшие в толпе словечки про "нехристя", или его глаз различал оттенки столь же остро, но только дальнейшая его речь, еще более страстная, обрушилась на отступников святой католической церкви, развращенных ересью и богомерзкими язычниками; увлеченные ею, разошедшиеся было слушатели начали вновь оглядываться на двух наших героев, очевидно, чувствуя за собой поддержку не человеческую, но Божью.
Но принца Джема сейчас куда более интересовала не слишком пристойного вида поддержка, оказываемая ему доном Хуаном. Освободившись из рук приятеля, он попросту скатился с переставшей наконец вопить дамы, и растянулся во весь рост прямо на мостовой, уставившись на проповедника блестящими глазами.
- А вот и еще одна юбка,- проговорил шехзаде, выждав паузу в пламенной речи церковника.- И сдается мне, то, что под ней прямо-таки пылает от страсти.
От такой наглости фра осекся на полуслове, уставившись на гуляк с видом полного непонимания, как под ними еще не разверзлась Геенна.
Вы здесь » Яд и кинжал » Via Appia » Пить - признак мудрости, а не порок совсем... 13.08.1493. Рим
