Прямо недалеко от общественной бани, которой пользовались зажиточные торговцы и аристократы, не нуждающиеся в деньгах, находилась таверна "У гуся", где можно было утолить жажду неплохим вином и голод - не только хорошо прожаренным гусем, но и свиной лопаткой или даже "золотой" рыбой, пойманной с утренним уловом. Но не только хозяин таверны, толстяк Санчо, был предприимчивым. Совсем рядом с его заведением, буквально за углом, стыдливо притаился домик без названия, который знатоки называли "У гусыни" и которым заправляла не уступавшая Санчо в телесном богатстве Чита. Судя по всему, значительная доля ее предков была родом из Магриба, и благодаря им у Читы была медового цвета кожа, черные, как уголь, глаза, и роскошная коса толщиной в две руки, которая, собранная в прическу на голове, размером превосходила корону обоих Египтов. Кое-кто на улице еще помнил времена, когда Чита была красавицей, за любовь которой охотно и много платили. Судить теперь о ее красоте было сложно, потому что, видимо, благодаря все тем же предкам, Чита обзавелась бедрами, выдержать которые могли только три стула, и четырьмя подбородками. Впрочем, благодаря расторопности и деловой хватке, к завершению своей любовной биографии Чита обзавелась неплохим капиталом и домом с самой лучшей среди "плохих" домов репутацией. Здесь можно было найти ту, что была особенно по вкусу - от светловолосой славянки до почти черной нубийки. Никто не мог бы припомнить, чтобы здесь случилось убийство или хотя бы драка. Буянить рядом с Читой было страшновато.
Каждый вошедший попадал под пристальный и нежный взгляд коровьих глаз хозяйки. Закутанная в восточное покрывало, Чита начинала неспешный разговор, полный явного почтения и неявной оценки.
Вошедшего дона Хосе Чита со второго взгляда определила как не гандийца, но прибывшего не сильно издалека, и как платежеспособного,  но без чрезмерности.

Предположим, Чита не удивилась. Обычное пожелание: чтобы опытная, но вид такой, словно невинная. В умении сочетать несочетаемое - львиная доля возможностей дохода. К счастью, вошедший несколько облегчил задачу тем, что оказался охоч до светловолосых. Девицам с пшеничными кудрями внешняя невинность удавалась гораздо лучше и дольше, чем брюнеткам.
В маленькой комнатке, куда попадал каждый вошедший, была одна Чита, и могло создаться впечатление, что рядом нет вообще никого. На самом деле все свободные девицы находились тут же, за тонкой перегородкой. Они молчали, потому что прислушивались к каждому слову, сказанному Читой и пришедшим, и не должны были пропустить того момента, как хозяйка позовет одну из них по имени. Замешкаться и заставить себя ждать было роковой ошибкой.
Думала Чита не долго и зычно позвала.
- Люция!
Саму себя девица, утащенная когда-то на восточных землях турками, называла Люцией, но Чите не давалось произношение, и она называла ее как-то средне между "Люцией" и испанской "Лусией".
Люция-Лусия не заставила себя ждать. Она уже догадалась по разговору, кого позовут, и заранее стянула завязки на груди, превращая почти распахнутое платье в закрытое. Не успело стихнуть громкое "а" Читы, как раздался шорох, и Люция появилась перед Хосе.
Она была стройной и гибкой, с почти молочного цвета волосами и голубыми до прозрачности глазами. Кожа у нее была такой светлой, что Люция старалась никогда не появляться на солнце. Из-под платья чуть выше щиколоток были видны босые ноги. Люция не знала никогда работы, и ее ноги тоже были белыми и чистыми. Она подняла на Хосе глаза, в которых светилось тщательно разыгранное любопытство и доверие, и сразу потупилась.

- Покажу, - Люция довольно долго продолжала смотреть вниз, как будто ее и впрямь смущал прямой взгляд мужчины.
Внешне играла, а внутри соображала, в каком состоянии находится ее комната. Опыт приучил ее оставлять все в таком порядке, который подошел бы для всего, но разве можно быть до конца уверенной? Правда сильного беспорядка все равно не наведешь: разве много вещей у проститутки? Оставалось надеяться, что ее каморка сойдет за спальню невинной девицы для особо желающего.
- Пойдемте, дон...
Развернувшись, Люция шмыгнула из маленькой прихожей в узенький коридорчик, и по нему до самого почти конца. Иметь свою комнату на отдалении от входа было своеобразным особенным правом. Чита была очень довольна Люцией за то, что та не была строптивой, умудрялась пока сохранять привлекательность и обладала редким цветом волос.
Хотя на отдалении - это было сильно сказано, сделал шагов двадцать между проемами, закрытыми одними занавесками - дверей тут сроду не водилось - и вот уже пришли.
В комнате была только кровать, сундук и низкая ширма, за которую сваливалось всегда все, что посетителю видеть не обязательно.

Такое желание не было таким уж редким, и действовала Люция всегда примерно одинаково. Не спешить и не пытаться проявить с блеском свои умения. В чем-то так было даже удобнее, потому что вообще освобождало от всякой обязанности быть искусной. Знай только округляй глаза в притворном страхе, разыгрывай периодически легкое удивление и сомнение - для чего достаточно только как будто упираться - и не спеши ни за что.
Вот и теперь Люция не спешила. Правда, ломаться не стала - показалось, что это дону ни к чему. Но медлила, а для этого перед каждым движением методично считала про себя до пяти, а то и два раза до пяти. А потом уже приступила к главному, но так, чтобы выходило как будто неловко. На слова дона Хосе она не сильно обращала внимание. Если ему так хочется, то пожалуйста, ей не мешает. Как он ни называл ее, Люцию это не подгоняло и не замедляло. Она была занята свой работой - выполнить указание, но и при этом все-таки с должным умением. И пусть ее движения были якобы робкими, но не настолько, чтобы не подводить дона Хосе к закономерному финалу.

Что произошло, Люция поняла очень хорошо, а вот почему, даже не догадывалась. Ей в голову не могло прийти, что мужчине не понравится отсутствие всякой видимости того, что она превозмогает себя. Люция вообще давно не знала, что такое идти против себя. Она была не так юна, как могло показаться на первый взгляд, и кое-что уже забылось. А многого она, не знавшая никогда отношений с мужчинами других, нежели те, за которые получаешь вознаграждение, не знала.
Впрочем, она все-таки испугалась. Сначала недовольства Хосе, за которое он вдруг мог бы и побить. Потом что он уйдет, пожаловавшись на нее. Недовольство Читы в некотором смысле было даже хуже, чем тяжелая рука одного из клиентов. Побитых работниц хозяйка жалела и даже, если было нужно, лечила.
Впрочем, уходить никто тоже не стал, а новое указание было таким хорошим, что можно было возрадоваться и вознести про себя короткую благодарственную молитву. Как показывать умения, Люция знала очень хорошо. Они ее почти никогда не подводили, так что теперь если этому мужчине что-то не понравится, виновата будет уж точно не она. Объяснить это Чите будет сложно, но она постарается.
Люция, не вставая, подползла к Хосе и, пристроившись между его колен, принялась за дело. Теперь она ничего из себя не строила: несколько осторожных движений, чтобы понять, каков все-таки этот мужчина и какие  движения с ним будут правильными, а потом Люция уже могла вообще ни о чем не беспокоиться и даже думать о чем-то своем. Например, что на завтра Чита пообещала ей и Маленькой Бэле свободный вечер, и они договорились устроить на двоих хорошую пирушку.

Люция думала, что он уйдет. Мужчина был молодым и не очень похож на тех, кто страдает от бессилия. И все-таки хотел женщину он как-то не по-настоящему. "С таким настроением только в монахи", - шутила она, чтобы подбодрить себя. Мужчина, у которого что-то не получается или который чего-то не получает, может разъяриться в любой момент, следовало быть готовой, но не показывать этого.
У нее было время. Что бы он ей не сказал, а было понятно, что на время его точно лучше оставить в покое. Так что Люция осталась между коленей Хосе, посидела немного на полу рядом тихо, не шевелясь, только исподволь наблюдая. "Наверное, он влюблен", - решила она, наконец. Единственное объяснение, которое она смогла придумать. Видимо, есть где-то любимая и недоступная женщина. Наверное, очень богатая, потому что посетитель, хоть и был благородного вида, но не был богат. Кое-что про нее можно было еще понять. Например, что она светловолоса. "Не так просто представить свою возлюбленную здесь", - мысленно пооткровенничала Люция с Хосе. - "Но сзади сделать это и правда легче".
Подождав некоторое время, она нагнула голову, приласкала Хосе и, увидев некоторый отклик, поднялась. Кожа у Люции была на зависть всем - белая и чистая, даже без единой родинки. Она отошла к кровати и, стоя спиной к Хосе, медленно стянула с себя платье. Потом села на кровать чуть боком, так, чтобы он ее видел всю, но чтобы ее лицо было скрыто, и стала ласкать себя.
- Вы знаете, даже благородные дамы делают так от тоски. Хотя за это, говорят, и полагается долгое покаяние.
Больше Люция ничего не говорила, как будто полностью занятая своим делом, только исподтишка поглядывая за Хосе. Ждала. Решив, что пора, встала на кровать на четвереньки и сделала несколько движений бедрами, как будто насаживалась.

Дальше все было обычно, без особенностей. Люция вела себя так, как повела бы почти с любым другим, кто предпочитал созерцать спину проститутки, и все ее движения, стоны и вздохи были вызваны не возбуждением, а стремлением, чтобы мужчина поскорее излился, и чтобы все хотя бы на время закончилось. Когда так и случилось, Люция замерла, как всегда в такие моменты с особенным чувством молясь, чтобы ее лоно освободилось, и с удовольствием отползла к другому краю кровати.
Редко когда мужчине требовалось, чтобы проститутка вела себя, как любовница, и кто бы требовал ласк после. Несколько чаще ожидались если не ласки, то какое-нибудь внимание. Но тут Люция поняла, что не будет ни первого, ни второго, что скорее всего клиент просто отвернется или вообще забудет о том, где он и с кем. Для нее находящийся в ее комнате мужчина окончательно перешел в категорию "влюбленный" - тот, кто ищет короткой иллюзии и быстрого и простого удовлетворения.