Лукреция Борджиа - 12 лет
Джулия Фарнезе - 17 лет
Адриана де Мила - 37 лет
Александр VI - 61 год
Палаццо Орсини на Монтеджордано.
Vita nova (лат.) - новая жизнь
Отредактировано Александр VI (02-08-2016 15:41:46)
- Подпись автора
Яд и кинжал |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Яд и кинжал » Via Appia » Vita nova. 14.08.1492. Рим.
Лукреция Борджиа - 12 лет
Джулия Фарнезе - 17 лет
Адриана де Мила - 37 лет
Александр VI - 61 год
Палаццо Орсини на Монтеджордано.
Vita nova (лат.) - новая жизнь
Отредактировано Александр VI (02-08-2016 15:41:46)
- Я буду жить совсем рядом с Ватиканом?
Было видно, что известие приятно Джулии.
- И не только ты будешь приходить ко мне, но и я смогу приходить к тебе? Когда захочу?
Это было еще приятнее.
Джулия привыкла быть любовницей, живущей на некотором отдалении, чья участь была ждать, когда любовник найдет нужным навестить ее. Самое больше, что она могла себе позволить по собственному желанию - это послать ему письмо. Иногда они с Адрианой навещали Родриго в его дворце вице-канцлера, но эти визиты были настолько целомудренными и "приличными", что скорее лишний раз напоминали ей ее положение "ждущей" женщины, чем смягчали его.
Сначала все это казалось несущественной мелочью, но со временем, как любой любовнице или возлюбленной, Джулии начало хотеться большего, а ограничения стали давить, хотя она и не решилась пока ни разу в этом признаться.
Теперь она была рада тому, что ее желание сбылось само, без всяких действий, просьб и жалоб с ее стороны.
- Часовня, базилика... это почти паломничество, Родриго, - счастливо рассмеялась Джулия.
Ей услышанное нравилось все больше и больше. Она сможет приходить к нему, при этом не опасаться осуждающих взглядов тех, кто придумывал ей прозвища, одно неприличнее другого.
На сердце у каталонца окончательно полегчало, стоило девушке засмеяться. Он любил видеть её довольной и весёлой, и, кажется, новости о переезде пришлись ей по нраву. В глубине души он опасался, что та может воспротивиться его намерениям, выказать недовольство, но этого не произошло. Джулия должна была быть рядом, и даже четверть часа пешего хода из Апостольского дворца до палаццо Орсини казалась чрезвычайно долгим путём.
- Паломничество, пусть так, - улыбался Родриго, неотрывно глядя на любовницу. Одна рука продолжала сжимать её ладони, тогда как вторая блуждала вдоль края рубашки, оттенявшей матовую белизну её шеи и плеч. - В твоём распоряжении будут все ключи. А также Перотто, можешь смело отправлять его с поручениями, если потребуется что-то передать.
Его камердинер отличался редкой расторопностью и сообразительностью, что помогало Кальдерону не первый год удерживаться при особе своего соотечественника, но что ещё важнее, он умел хранить чужие секреты, и потому на днях сменил улицу Старых Банкиров на Ватиканский холм.
- Я пришлю Бонджованни. Пусть он будет здесь всё время, на всякий случай... И раз уж ты заговорила о паломничестве, - во взгляде Борджиа мелькнуло то хитрое выражение, за которым всегда следовало нечто, способное вызвать как смех, так и возмущение. - Отчего бы и в самом деле не заставить всех приходящих почитать тебя так, как ты этого заслуживаешь. В моих новых апартаментах голые стены, я хочу, чтобы тот художник, что расписывал дворец моего обожаемого друга Джулиано, не помню его имя, взялся за украшение комнат. А что может быть естественнее, чем изобразить в покоях верховного понтифика Мадонну с младенцем...
- И у Мадонны будет мое лицо? - бесхитростно догадалась Джулия.
Она и не подумала притворно возмутиться, настолько сильным было ее восхищение. Ее постоянным подспудным желанием, как у многих женщин, чья жизнь сердца и тела далека от того, что предписано обществом и одобрено им, было получать доказательства того, что ее хотят возвысить. Ее считали наложницей кардинала Борджиа, теперь будут называть наложницей понтифика. А она будет женщиной, которую ценят, и чье лицо станет ликом Мадонны, украшающей святая святых Ватикана.
- Я буду приходить к тебе, открывая ключами двери Сан-Пьетро, и видеть в твоей спальне свое лицо, - задумчиво прошептала она, поднимаясь.
Вдохновленная этим известием, Джулия поднялась и прошла по комнате, танцуя. Сквозь тонкую ткань шелковой рубашки в неярком свете масляных ламп просвечивало ее обнаженное, как будто сияющее теплым молочным светом тело. Закружившись, она села на постель.
- Только не надо этого делать прямо сейчас. Сначала он должен родиться.
- Конечно, - ответил каталонец, завороженно глядя на движения Джулии.
Будь он язычником или одним из расплодившихся ныне любителей древностей, он бы назвал её богиней, но на ум приходило сравнение с женщиной, чьё изображение он неоднократно встречал во Флоренции, когда приезжал туда для примирения ныне покойного Лоренцо со Святым престолом. Говорили, она была возлюбленной несчастного Джулиано и вдохновляла странного, похожего на бочонок мастера, которого Сиксту удалось заманить на роспись своей часовни. Но на лице той особы он читал неизбывную печаль, как будто она, молодая, в расцвете красоты и счастья, уже предвидела скорую кончину и взирала на этот бренный мир из-за пелены мира горнего. Джулия же казалась ему самой жизнью, без малейшего оттенка болезненности и необъяснимой грусти, особенно теперь, когда готовилась к появлению их ребёнка, и Родриго готов был сделать что угодно, чтобы никакие дурные мысли или события не огорчали её и впредь.
- Какая Мадонна без Младенца, - он поднялся на ноги и неспешно приблизился к кровати, запустил пальцы в густые, сводившие его с ума волосы любовницы. - И кто лучше подойдёт на эту роль, как не он.
Борджиа опустился рядом с юной красавицей и тесно прижал её к груди. Догадывалась ли она, насколько сумела подчинить его себе и что это влияние со временем не умалялось, а, наоборот, становилось всё сильнее? Но что точно не могло оставаться незамеченным, так это его страсть.
- Я скучал, Джулия, - выдохнул он, поворачивая её к себе лицом и целуя, и в этом поцелуе не было той целомудренной почтительности, что отмечала его отношения с другой женщиной, единственной, кому он всю жизнь хранил верность и в облике которой намеревался запечатлеть ту, что на старости лет заставляла кипеть его кровь.
Отредактировано Александр VI (01-09-2016 21:52:56)
- Я хочу, чтобы ты по мне скучал. Так же, как я скучаю, когда за тобой закрывается дверь.
Она оперлась руками и запрокинула голову, подставляя под поцелуи шею и плечи. Последние дни она провела в тишине и, как ей показалось, все в ней успокоилось под влиянием беременности. Давно уже прошли первые ее недели, когда страсть загоралась ярче, чем раньше. Джулия стала бояться проявлять желание и давать ему разгораться слишком сильно. Да и тело, как казалось, решило проявить мудрость и успокоиться, помня о том главном, что совершалось в нем.
Но теперь, под жаркими поцелуями Родриго, Джулия поддалась разгорающемуся в пламени. И чувствовала, что и теперь хочет быть не только матерью, но и любовницей. Она была уверена, что без этой власти над ним, которая ей так нравилась, все будет уже не тем, что ей надо. Именно такого Родриго - страстного - ей не хватало. Нежность и заботу можно видеть, даже когда не видишь того, от кого она исходит, но страсть на расстоянии не существует.
- Сейчас я не Мадонна, Родриго, - вздрогнув от очередного поцелуя, прошептала Джулия.
Дева Мария царила на небесах, а рядом с собой каталонец хотел видеть земную женщину. Мадонну невозможно осыпать поцелуями, кощунственно даже думать о том, чтобы заключить её в объятия, тогда как юная любовница источала тепло, сладость и уют, откликаясь на его ласки и охотно поддаваясь чувственным порывам.
- Ты моя Джулия, - голос его звучал глухо. Всё то важное, что свершалось с ним в эти дни, к чему он шёл долгим и порой извилистым путём, померкло перед хрупкой женщиной, крепко державшей в своих руках его сердце. Отныне перед Родриго лежал целый мир, но сам он находился в зависимости от неё, ставшей сосредоточием всего, и ничто иное нынешней ночью его не трогало. - Только моя... И я хочу точно знать, как сильно ты меня ждала и будешь ждать впредь.
Это был не приказ и даже не просьба, а мольба, которую он подкреплял порывистыми движениями, избавившими красавицу Фарнезе от её ночного одеяния. Самое желанное зрелище с тех самых пор, когда он впервые ощутил влечение к жене Орсино. Обычно он не любил спешить, предпочитая растягивать удовольствие, но две недели, минувшие с последней их близости, показались невыносимым промедлением, слишком невыносимым, чтобы не торопиться теперь.
- Иди ко мне, - он потянул её к себе на колени.
Отредактировано Александр VI (01-09-2016 00:55:47)
"Это ты мой", - подумала про себя Джулия.
Она почти позволила себе забыться, но легкое неудобство, что не получилось повернуться так резко, как она привыкла, напомнило ей о ее положении. Почувствовав легкий стыд, что дала страсти взять полный верх над необходимой осторожностью, Джулия замерла. Отступать назад она уже не хотела, но и безоглядно позволять себе все - тоже. Сомнение было мимолетным: она поняла, как теперь все должно быть.
Сев на колени к Родриго, Джулия крепко обняла его.
- Тихо, Родриго, - жестом остановила она его порывистость. - Теперь все по-другому. Не забывай об осторожности.
Она тихо подтолкнула его, чтобы он лег на спину и склонилась над ним. Лицо Родриго было искажено страстью, а лицо Джулии было не таким, как раньше - она прислушивалась к себе. И, как будто кивнув какому-то внутреннему вопросу, подалась вперед и села, впуская его в себя.
Она двигалась осторожно и медленно, стараясь отвечать его порывам, но не позволяя ритму ускориться.
- Теперь ты в моей полной власти.
С Джулией не хотелось спорить, особенно теперь, когда её слова представлялись абсолютной истиной. В этом подчинении он не видел слабости, как не было её в признании того, что юная девушка могла творить всё что заблагорассудится с ним, большую часть сознательной жизни обладавшим властью над другими, сперва как любимый племянник всемогущего дяди, затем в должности вице-канцлера, а теперь занявшим папский престол.
- Джулия, девочка... что ты со мной делаешь, - Родриго не заметил, как перешёл на свой родной язык.
Кажется, он говорил что-то ещё, но уже плохо понимал, были ли то озвученные слова или только его мысли, просил ли возлюбленную пощадить его и двигаться быстрее или ограничился тем, что сильнее сжимал её бёдра. Руки сами перемещались к едва обозначившемуся животу, совершенной формы груди, волосам, золотым покрывалом ниспадавшим на её плечи и спину, ласкали кожу, от прикосновения к которой по всему его телу пробегала дрожь. Он с трудом удерживался, чтобы несколькими резкими движениями не опрокинуть Джулию на примятое покрывало и не заставить её стонать и выгибаться в его руках.
Джулия не понимала неразборчивых слов, что говорил ее любовник, но его срывающийся шепот был важнее того, что говорилось. Никогда она еще не была такой чуткой к себе. Раньше она больше думала о мужчине, который хотел ее, а теперь сдерживала его, не давая ему идти на поводу своих желаний. И еще себя, не позволяя страсти стать причиной неосторожности. В какой-то момент она замерла, и волна наслаждения, приглушенная, мягко прошла, не сотрясая, как обычно, все тело.
Потом, когда все закончилось, Джулия осторожно легла на бок, сворачиваясь клубком и прислушиваясь к себе.
- Накрой меня, - тихо попросила она Родриго.
Недавнее возвышение увенчало его честолюбивые порывы, двигавшие им столько десятилетий подряд, но ни осознание себя хозяином Рима и высшим арбитром христианского мира, ни торжество над теми, кто пророчил ему крушение всех надежд и позорное возвращение в Валенсию, не давало того ощущения целостности и завершённости, которое он испытывал в единении со столь желанной женщиной.
Родриго не сразу разобрал, что она ему говорила. Несколькими мгновениями позже, когда слова стали проясняться и вновь обретать смысл, он приподнялся на локте, чтобы, потянув за тяжёлый край, набросить на девушку украшенное вышивкой покрывало, после чего повернулся к ней лицом и обнял, вдыхая аромат её волос. Уходить не хотелось, только не сейчас. Гасет знал, куда отлучился его старый товарищ, вездесущий Буркхард, пускай и не умевший стирать со своего кислого эльзасского лица выражение крайнего неодобрения, также станет молчать и покрывать отсутствие нового обитателя Апостольского дворца. А всё прочее не имело ни малейшего значения.
- Джулия... - каждый звук в её имени был отрадой. - Джулия Фарнезе. Когда я сидел взаперти, то краем уха слышал, как кое-кто говорил, что я думаю о тебе, даже когда молюсь с самой благочестивой миной. Не могу сказать, что этот мой возлюбленный собрат был так уж неправ.
Эпизод завершен
Отредактировано Александр VI (01-09-2016 23:06:23)
Вы здесь » Яд и кинжал » Via Appia » Vita nova. 14.08.1492. Рим.