...
- Подпись автора
Яд и кинжал |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. Si vis pacem, para bellum » Своя голова - хорошо, своя рука - лучше. 02.12.1494. Рим.
...
Уже закончилась вечерня, а Гвидо все сидел на кухне в ожидании, когда Его преосвященство кардинал Орсини соблаговолит принять его. В том, что аудиенции пришлось ждать не один час, не было ничего ужасающего. За это время Гвидо успел отогреться и немного отдохнуть после предпринятого им путешествия. Более чем утомительного для непривычного к долгой ходьбе монашка, которого природа обделила телесной крепостью. И небезопасного. На дорогах было беспокойно. Гвидо не знал, сохранил ли его от напастей Господь или же защитой стал весьма жалкий внешний вид.
Было у ожидания и еще одно преимущество – ему удалось хоть немного почистить и привести в порядок запылившуюся и покрытую грязью рясу. Увы, белое одеяние доминиканца слишком быстро пачкается, а предстать перед покровителем мессера Паскуале в неподобающем виде было бы непочтительно.
Мессер Паскуале. Гвидо слегка нахмурился, вспомнив чрезмерно дородного одышливого человека. При встрече новоявленный родич сразу же заключил юношу в объятия и пообещал, что не оставит его своей заботой.
И вот теперь, благодаря стараниям мессера Паскуале, он ожидает, когда же кардиналу Орсини будет угодно принять скромного монаха. Когда Гвидо впервые узнал, чьему покровительству собирается вверить его матушкин кузен, он поначалу растерялся. Потом – засомневался. Конечно, мессер Паскуале преуспел в жизни, однако не производил впечатления слишком влиятельного человека. Но… почему бы и нет? Юному доминиканцу было вовсе не чуждо честолюбие. И разве Господь не направляет каждого из посвятивших себя служению ему на ту стезю, к которой он наиболее пригоден? Конечно, бывают и досадные исключения, но… Фра Анжелико счастлив, обучая детей и радуется их успехам более, чем собственным. Отец Сильвестро отдает всего себя хлопотам, направленным на возвеличивание и процветание обители. Фра Антонио полностью посвящает свои дни молитве, и уже поговаривают, что это человек немалой праведности, который может удостоиться канонизации. Однако ни один из этих путей Гвидо не прельщал. Отец Сильвестро все чаще начинал заговаривать с ним о возможном продолжении обучения богословию, и юноша не мог не признать, что его влекут знания и науки. Но не только они.
Гвидо заметил презрительно-жалостливый взгляд, брошенный на него кем-то из слуг, но не подал виду, что это его как-то затронуло. Не обращать внимания на такие взгляды он привык с детства.
Юноша снял с пояса четки. Отполированные прикосновениями деревянные бусины потекли между пальцев. Не забыл ли о нем Его преосвященство?
Отредактировано Гвидо (25-05-2015 15:15:21)
Джованни Баттиста Орсини не забыл, он просто не думал об ожидающем его монахе.
- Вы посмотрите, какая четкость линий, - катая на ладони крупную жемчужину, обратился он к почтительно замершему секретарю. - Разве можно найти что-то более совершенное?
Он поднес перламутровую "горошину" к глазам и еще раз восхищенно прицокнул:
- Хороша! За такую и тысячи дукатов не жалко.
Секретарь с достоинством почесал кончик носа, он мог бы напомнить, что за несколько подобных жемчужин Его преосвященство отдал не тысячу, а немного больше, но промолчал. К чему, если дело было совсем не в плохой памяти Орсини, а лишь его в привычке уклоняться от истины.
- Кгхм, - кончик крючковатого носа зачесался еще больше, - кгхм...
Почтенный мессер Джакомо, в обязанности которого помимо всего прочего входило умение не замечать и не слышать того, что не стоило, прокашлялся и деловито, как и полагается секретарю, произнес:
- Вы помните, Ваше преосвященство, вас там проситель дожидается. Монашек один. У него еще письмо с собой сопроводительное.
Не то, чтобы Джакомо радел за неизвестного ему юношу, но таков порядок, один раз нарушишь - кардинал отличался придирчивостью - и можешь собирать вещички. А такими местами не разбрасываются.
Орсини нахмурился, сейчас ему общество жемчуга было куда милее, чем возможность облагодетельствовать какого-то там монаха, убрал перламутровую россыпь в шкатулку и вздохнул:
- Пусть позовут. А ты вон там постой, да посмотри повнимательнее, что за человек, - на холеной руке кардинала голубой искрой блеснул сапфир. - Письмо ты, конечно, читал, - не спросил, а подтвердил Баттиста, и, удовлетворенно кивнув, благочестиво потупился. - Не откажем в помощи брату во Христе, прикажи, чтоб позвали.
- Его преосвященство примет вас.
Голос слуги заставил Гвидо отвлечься от размышлений, касавшихся главным образом поиском причин, по которым сер Паскуале внезапно вспомнил о родственниках. При встрече юноша не задал Бенивиени ни одного вопроса об этом. И даже постарался выглядеть как можно менее удивленным. Внезапно вспыхнувшие родственные чувства, забота (настолько великая, что у Гвидо оказалось рекомендательное письмо к Его преосвященству) и даже нежданный подарок – книга, которая лежала в котомке, завернутая в холстину. Увы, времени на чтение у Гвидо пока не было. Пока эта книга была самым ценным, что он получил отсера Паскуале, ибо еще неизвестно, что решит кардинал.
Деревянные подошвы сандалий постукивали по полу, когда Гвидо шел за слугой. Странное дело, но особого волнения юный доминиканец не испытывал. Разве что легкое смущение из-за своей сильно поношенной рясы, которая, несмотря на его старания на кухне, полностью чистой не стала. Смущала и непривычно роскошная обстановка. В монастыре все было более чем скромно. Да и дома тоже – к моменту его появления на свет лучшие времена семейства Виллари превратились в семейную легенду. Но князь церкви, конечно же, не может жить, как простой монах…
Слуга с некоторой насмешкой поглядывал на следующего за ним монашка. Тощенький невзрачный заморыш в грубой рясе – только что не власяница, хотя кто знает, может она у него вместо рубахи? - и даже в сандалиях на деревянной подошве! А в дороге наверняка собирал подаяние… И откуда только такой явился?
- Пожалуйте сюда.
Гвидо шагнул через порог, дверь за спиной закрылась. Монах, привычно не поднимая глаз, быстро скользнул взглядом по комнате, отметив про себя присутствие третьего лица, и поклонился удобно восседающему у стола человеку в красной сутане.
Отредактировано Гвидо (26-05-2015 15:17:44)
Разные люди приходили в эти покои в надежде найти покровительство. Орсини, не считая нужным таиться, смерил очередного просителя взглядом, не упуская ничего, ни изрядно поношенной рясы, ни деревянных сандалий, ни странного спокойствия визитера. Именно последнее и заинтересовало кардинала. Обычно здесь появлялись, уже заранее льстиво улыбаясь, пришаркивая и всячески выказывая почтение и уважение. Ну что ж, посмотрим, так ли невозмутим этот заморыш, как это кажется.
- Подойди поближе, сын мой, - вальяжности в голосе было куда больше благочестия, - и расскажи мне, что привело тебя ко мне.
О том, что у юноши было письмо, Баттиста словно и не знал. Его секретарь никогда бы не пропустил человека, пришедшего просто так, с улицы, но, послушный приказу, всегда возвращал рекомендательные письма просителю, оставляя тому возможность походатайствовать о себе самому. О присутствии самого же мессера Джакомо напоминало лишь негромкое шмыганье носом.
Гвидо внимательно рассматривал прелата, по привычке не поднимая глаз и не поднимая скромно опущенной головы. До сих пор самым высоким иерархом, которого он видел, да и то – один раз и издали, был епископ, посетивший монастырь в прошлом году во время Великого Поста. Но спокойная небрежная уверенность манер была точно такой же.
Повинуясь приказу, юноша сделал несколько шагов и остановился в легком замешательстве. Насколько близко он может подойти к Его преосвященству, чтобы это не выглядело непочтительным?
- Почтенный настоятель нашего монастыря отец Сильвестро отправил меня к Вашему преосвященству с письмом, надеясь, что Ваше преосвященство не оставит милостью нашу скромную обитель, - молодой монах говорил неспешно, про себя радуясь тому, что голос звучит как обычно. Разве что чуть тише.
Гвидо догадывался, что, если в письме настоятеля и сказано что-то о нем самом, то этого совсем немного. Основное же содержание послания посвящено просьбам о вспомоществовании и давней тяжбе с благородным семейством Ольджатти. Начинать же прямо с рекомендательного письма Бенивиени было несколько неловко. Однако не потому, что ему приходилось выступать в роли просителя, домогающегося покровительства. Неловкость заключалась в том, что мессер Паскуале слишком уж настойчиво набивался в родственники.
Но в самой протекции не было ничего постыдного, как не было ничего постыдного в его бедном одеянии. Разве святой Доминик не создал нищенствующий орден? Разве слабые растения не вынуждены обвиваться вокруг сильных, чтобы подняться к солнцу? Глупо и нелепо противиться порядку вещей.
- Также мессер Бенивиени просил передать Вашему преосвященству письмо с его глубочайшими уверениями в преданности и почтении к Вашему преосвященству.
Чуть заметно повернув голову, Гвидо бросил из-под ресниц взгляд на стоящего в стороне господина. Следует ли передать письма ему, чтобы тот отдал их кардиналу? Или это нужно сделать лично?
У мессера Джакомо был несоразмерно длинный, крючковатый нос - нос, который он совал всюду, где только мог, и пухлый, вечно влажный рот. К особенностям своей внешности он давно привык, но привычка с детства сначала трепать нижнюю губу - может, тогда ее не так будет видно - осталась.
Вот и сейчас секретарь не торопился. Сам, выбившийся из низов, он помнил, в какой трепет его приводило молчание вышестоящих, и, хотя сам был человеком отнюдь не глупым, наделял тем же страхом и окружающих.
- С вашего позволения, - подражая кардиналу, он вальяжно протянул руку за письмом, но был немало удивлен, заметив, что Его преосвящество довольно резво для своего возраста и комплекции едва его не опередил.
- Письмо я прочитаю позже, - Орсини не сводил с монашка внимательного взгляда, - и почтение приму тогда же. Отец Сильвестро получает достаточно помощи, - вроде как вскользь - я обо всех помню - заметил он Джакомо, - но я подумаю, что можно сделать.
Того, что монастырю хватило бы на год, вряд ли превысило бы недельные расходы Его преосвящества, но чем ближе человек к Богу, тем выше его потребности. Негоже оскорблять глаз Всевышнего.
Секретарь, скрывая недоумение, почтительно кашлянул. Решать подобные вопросы - его работа, но если Его преосвященство решил сам этим заняться, не его секретарское дело вмешиваться.
- И значит, брат мой, - когда хотел, Орсини мог говорить как с равным даже с последним нищим, - вы просто гонец отца Сильвестро? Похвально, похвально. Отрицать блага для себя, это ли не пример истинного благочестия?
В бескорыстие Баттиста не верил, но вполне допускал, что не перевелись еще на свете глупые люди.
Движение кардинала не укрылось от Гвидо. Но письма все-таки взял тот господин, что стоял в углу.
- Я благодарен Вашему преосвященству за внимание, оказанное делам нашей обители. Это поистине великая честь для нас, - юноша почтительно поклонился кардиналу. Помимо выражения благодарности поклон должен был скрыть немного некстати полезшую на губы Гвидо насмешливую полуулыбку, которая не имела ни малейшего отношения к Его преосвященству, но которую Его преосвященство мог неверно истолковать.
Отец Сильвестро в своем хозяйском радении о нуждах монастыря порой забывал о чувстве меры и был способен здорово надоесть даже терпеливому покровителю. И оказанной монастырю честью было как раз то, что кардинал до сих пор терпел настойчивые просьбы и не отказывал в помощи. Такой страстной привязанности к делам хозяйства, как у отца Сильвестра, при всем уважении к настоятелю, Гвидо не понимал. Совершенно.
Но о покровительстве, судя по всему, придется просить лично. Письма не достаточно. Зачем это нужно Его преосвященству? Гвидо чуть было не поднял глаза, но вовремя сдержался. Просить тоже можно по-разному. И смирение не имеет ничего общего с унижением.
- Увы, Ваше преосвященство, мне в моем несовершенстве далеко до истинного благочестия, - странно, но чем дальше, тем большую уверенность и спокойствие обретал Гвидо. Все в руке Божией, и люди – лишь проводники воли его, - меня привели сюда не только заботы обители, но и скромная надежда мессера Паскуале на то, что Ваше преосвященство не откажет мне в покровительстве.
Строго говоря, надежда новоявленного родственника была крайне далека от скромности и облеклась в форму приказа: «Ты отправишься к Его преосвященству, я уже высказывал ему просьбу не оставлять тебя заботами и повторю ее в письме, дабы все выглядело надлежащим образом!» Да и письмо отца Сильвестро было написано уже после того, как настоятель дал согласие отпустить Гвидо из монастыря. Сам юноша относился к этим перипетиям собственной судьбы довольно спокойно. Не только по причине искренней веры в господний промысел, но и из-за свойственной ему холодности нрава – не зря его в отрочестве дразнили, утверждая, что у него-де «рыбья кровь». Однако и отказываться от представившегося шанса не собирался.
Как любой грешник, Орсини с недоверием относился к тем, кто не сделал бы и шагу, не возведя глаза к небу. Он и сам мог благочестиво вздыхать, поминая имя Господа. Если человек говорит, что он бескорыстен, значит, для его корысти просто не нашлось подходящих слов.
- Честность - редкая добродетель в наше время, - он взял у секретаря письмо и наскоро пробежал его глазами. Среди строк с навязчивым перечислением того, без чего монастырь просто не смог обойтись - отец Сильвестро был верен себе, прося куда больше, чем того следовало - он и наткнулся на несколько строк, посвященных самому гонцу. Хвалебные слова не были излишне патетичными, что придавало им вес, и в то же время... Орсини скосил глаз на скромное одеяние монаха, изрядно поношенная ряса не отличалась чистотой, которую можно было бы ожидать от служителя церкви, но и не была такой грязной, какой должна быть после долгого путешествия.
"Дай сытому кабана на вертеле - он отвернется, дай голодному горбушку - и он будет тебе благодарен", - в хорошем настроении говорил Баттиста. Но жизнь научила и тому, что и все нужно делать осторожно, оголодавший может укусить и руку дающего.
- Я вижу, брат мой, твой путь был тернист, - складывая письмо в точности по линиям сгиба, произнес он наконец, - что ж, истинный христианин никогда не откажет страждущему в пристанище. Присядь и расскажи мне о своих чаяниях.
Джакомо, хорошо знающий кардинала, смотрел во все глаза. Столь явное благоволение больше напоминало ловушку. Как и его хозяин, секретарь не верил в душевные порывы. Значит, зачем-то Его преосвященству это нужно. Но зачем - мудрый Джакомо предпочитал не задумываться. Не сейчас, чуть позже он и так все узнает.
- Благодарю, Ваше преосвященство, - Гвидо опустился на указанный ему табурет и привычным движением сложил руки на животе так, чтобы рукава полностью скрыли кисти.
Рассказать о своих чаяниях? Предложение одновременно простое и сложное. Насколько бы все было проще, если бы он, подобно отцу Сильвестро, просил о помощи в суде с Ольджатти или о новом реликварии! В последние месяцы в монастыре Гвидо учили вести диспуты, однако ни разу не заходила речь о том, как следует говорить с сильными мира сего. Ах, если бы знать, что за человек Его преосвященство - насколько проще бы было!
«Меня с ранних лет влекут науки, и я просил бы о возможности находиться подле Вашего преосвященства, дабы учиться»? Глупо, за науками следует идти в университет. «Я полагаю, что достоин лучшей участи, нежели провести жизнь простым братом в далекой обители»? Еще глупее, да к тому же нагло и самонадеянно. Что же, не можешь сказать всей правды и в то же время не желаешь лгать – скажи часть правды. Ту, которая ближе всего к истине.
- Моим желанием было бы послужить в меру своих скромных сил делу нашей святой Церкви, Ваше преосвященство. Мессер Паскуале и отец Сильвестро, видимо, решили, что, находясь подле Вашего преосвященства, я смогу сделать это лучше, чем в стенах обители.
"Даже так?! Однако!" - Джакомо, нахмурившись, посмотрел на Гвидо. Он не считал свое положение таким уж незыблемым и ревниво относился к любому, кто так или иначе желал приблизиться к кардиналу. Но опасения - опасениями, а служба службой.
- Кгхм... - казалось, без покашливания мессер Джакомо и слова сказать не может, - Ваше преосвященство не заметили, - он осекся и быстро поправился, - у меня осталось еще одно письмо.
Он протянул Орсини очередное послание. Края бумаги были немного истерты, на самом уголке осталось пятно от чьего-то жирного пальца.
"Не иначе, самого Паскуале", - улыбнулся про Баттиста. Когда этот достойный господин появлялся, не стоило даже поворачиваться, чтобы понять кто это - одышку с характерными всхрипами было слышно издалека. Но при всей своей тучности и неповоротливости родственник монаха отнюдь не был таким уж увальнем, каким казался, а его старательность вполне уравновешивала некоторую неповоротливость. И пусть он существенно преувеличил свое влияние на Его преосвященство, даже той толики услуг, которые он оказывал, было достаточно, чтобы Орсини более внимательно отнесся к опекаемому мессером Паскуале человеку.
Тон этого письма был куда более напыщенным и восторженным. Надо отдать должное родственным чувствам, пусть даже и неожиданно возникшим, Паскуле не поскупился на похвалы в адрес юного монашка.
Стараясь держать бумагу так, чтобы не дотрагиваться до пятна, Орсини прочел письмо, затем перечел его еще раз, бросил взгляд на секретаря - мессер Джакомо пожал плечами, и неторопливо, взвешивая каждое слово, произнес:
- Служить святой Церкви, брат Гвидо, это счастье, которое не каждому по силам. Ты молод, уверен ли ты в себе?
Большие, навыкате, глаза кардинала смотрели по-отечески смотрели на монаха, голос звучал ласково, но строго. На людей нельзя давить, у каждого есть свои слабые места. Орсини предпочитал, чтобы служили ему - или Церкви, если так будет угодно - не на страх, а на совесть. В Риме, где царит Борджиа, вокруг тебя должны быть только верные люди. Как уже говорилось, Его преосвященство был очень осторожным человеком.
- Ваше преосвященство, мне ведомо, что на пути служения Церкви каменьев и терний много больше, чем роз. Что это столь же тяжкая ноша, сколь и великое счастье, - Гвидо говорил неторопливо, словно стараясь обдумать и прочувствовать каждое слово перед тем, как его произнести, - но я уже принял эту ношу, когда дал обеты, - на бледных скулах юноши появилось некое подобие румянца.
Гвидо не смущали ни роскошная обстановка, ни собственная жалкая одежда, ни высокий сан собеседника. Не смущала его и необходимость порой просить милостыню в дороге. Его смущала необходимость говорить о себе самом – тем более, что делал он это, пожалуй, впервые в жизни. Мессера Паскуале помыслы и чаяния вновь обретенного младшего родича при встрече не слишком волновали – Бенивиени к тому времени уже сам решил, что будет лучше для двоюродного племянника.
- Я сделаю все, что в моих силах, чтобы оказаться достойным этой чести. Что же до моих лет – Ваше преосвященство, разве возраст может стать серьезным препятствием?
Волнуясь, Гвидо на мгновение поднял глаза. Большие, темно-карие, которые, как добродушно пошучивал отец Сильвестро, стоило прятать, дабы не вводить девиц и женщин во искушение. Через пару мгновений юноша смог взять себя в руки и снова опустил взор, как это приличествовало смиренному брату.
- Кхе-кхе... Молодость - недостаток, проходящий с годами, - счел нужным встрять Джакомо.
Его не смущала банальность фразы. Не по благожелательному тону, а по тому, как блеснули глаза кардинала, секретарь понял, что решение уже принято, и поспешил еще до того, как о том будет сказано вслух, подсуетиться. Выражать согласие с господином, даже когда оно идет вразрез с личными интересами, весьма полезно. Секретарь был философом - если ничего не изменить нельзя, значит, не стоит и пытаться.
К тому же монашек еще очень юн и, вроде бы, наивен, даст Бог, не будет от него опасности.
Баттиста задумчиво покрутил перстень, ему приятно было прикосновение холодного камня.
- Без сомнения, - ответил он сразу и монаху, и секретарю, - все мы когда-то были молодыми, - в голосе прозвучало невольное сожаление и на один вздох вместо кардинала Орсини на Гвидо смотрел усталый пожилой мужчина. - Но служение святой Церкви - это не только пост и молитвы, не только праведные поступки, но и...
Он сделал паузу, достаточную для того, чтобы собеседник услышал... если он сумеет услышать. А не сумеет, что ж, ему найдется теплое местечко, при каком-нибудь монастыре. Его преосвященство не любил дураков, впрочем, и слишком умных он тоже не очень-то жаловал.
Интересно, кто этот господин в углу? Видимо, занимает достаточно высокое положение в окружении Его преосвященства, и занимает уже давно. И тут одежда ни о чем не говорит. В пользу догадки свидетельствует другое – этот человек позволяет себе так запросто встревать в разговор, когда к нему не обращаются… да еще и с тем, чтобы изречь настолько избитую истину.
На какой-то миг кардинал перед Гвидо исчез – в кресле сидел просто уже немолодой человек в красной сутане. Но пауза, которую он сделал, была слишком многозначительной. Впрочем, может ли князь церкви быть простаком? Едва ли, в противном случае он не поднялся бы столь высоко, даже принадлежа к столь древнему и знаменитому роду. А потому и ответ нужно давать очень аккуратно. Что именно хотел сказать Его преосвященство? Что ради торжества Церкви порой приходится заниматься делами не только духовными, но и светскими, причем последними даже чаще? Но это не новость нынешнего времени, такое было всегда… Гвидо снова пожалел, что не знает, каким человеком на самом деле является прелат. Из разговора с ним пока удалось понять на сей счет столь немного…
- Мир в наши дни таков, что немногие могут позволить себе полное молитвенное уединение и отрешение от дел светских, Ваше преосвященство, - Гвидо ниже наклонил голову, - и я сознаю, что зачастую одно неотделимо от другого.
Орсини отложил письмо в сторону и щепотью сложил пальцы. Движение было почти неуловимым, но Джакомо, уже давно наблюдающий за кардиналом, тут же сослался на неотложные дела - хотя какие могут быть дела у личного секретаря Его преосвященства, кроме дел самого Его преосвященства? - и покинул покои. Ушел, но недалеко. В соседней комнатушке, по размерам больше напоминающей чулан и не имеющей ни одного окна, он встал на придвинутую к стене низкую скамеечку и осторожно, стараясь не шуметь, отодвинул заслонку.
Если бы Гвидо обернулся, то увидел бы, как моргнула отрубленная голова святого Варфоломея.
- К сожалению, ты прав, ты прав - Орсини подошел почти вплотную, красная мантия коснулась когда-то белоснежной рясы монаха. - Но зачастую дела светские служат на пользу Церкви ничуть не меньше, чем самые горячие молитвы.
Сейчас ему хотелось увидеть лицо Гвидо, но тот по-прежнему стоял опустив глаза долу.
- Иногда нужно и согрешить, ведь ложь - тоже грех, чтобы стать праведником, - мягко продолжил он, - готов ли ты к этому? Не боишься ли ты запачкаться, чтобы спасти сотни невинных душ? - он чуть повысил голос - со стороны, где корчился в муках святой Варфоломей, раздался неясный шум, не иначе, мессера Джакомо опять некстати пробило на кашель.
Этот прием кардинал и его секретарь использовали уже давно. Если бы в покои проник брави - все можно подделать, даже письма, он не преминул бы воспользоваться тем, что остался один на один с Его преосвященством. Но картина была лишь искусно замаскированной дверью, сам же Орсини всегда был настороже и сознательно шел навстречу опасности; лучше на грани риска разоблачить убийцу, чем пригреть шпиона.
Странно совпало – выход из комнаты крючконосого господина и непростой вопрос Его преосвященства. Случайно ли такое совпадение? Впрочем, едва ли это было чем-то судьбоносным лично для него...
Гвидо на миг задумался, слегка нахмурившись. Едва ли Его преосвященству будет угодно в ответ услышать старую сентенцию о полуправде и о том, что не сказать правды еще не значит солгать. Не время и не место для плетения словес.
Если бы он опасался любого греха – проводил бы все время в молитвах, как брат Антонио. Ложь – бесспорно, грех. Но, если бы он боялся солгать, то сразу бы решительно отверг предложение мессера Паскуале отправиться к Его преосвященству и полностью посвятил бы себя богословию, как того хотел отец Сильвестро.
- Если, совершив грех, можно предотвратить стократ большее несчастье… если это делается с чистым сердцем во имя Господа… - Гвидо замялся.
Можно ли лгать с чистым сердцем? Сможет ли он сделать нечто подобное? Не возмечтал ли о том, что превыше его способностей и сил? Не был ли слишком самонадеян, полагая, что способен на большее, нежели тихое бытие в стенах обители? Юноша неровно вздохнул и совершенно искренне закончил, не слишком заботясь о гладкости фразы:
– Ваше преосвященство, быть может, такой грех можно искупить молитвой и покаянием. Если же нет – пусть Господь судит за преступление, совершенное во благо торжества Его дела и именем Его.
"Не согрешишь - не покаешься", - Джакомо, великий мастер изрекать прописные истины, устроился поудобнее и немного расслабился. Похоже, этот доминиканец действительно тот, за кого себя выдает. Но не слишком ли близко подошел к нему Его преосвященство? Пусть монашек худ и с виду немощен, но внешность может быть и обманчивой.
Уж кому-кому, а секретарю это было хорошо известно. Каждый раз, глядя на свое отражение в тазу для умывания, он видел несуразного человека. Оставалось только удивляться, что подобная личность делает подле Орсини. Но и кардинал, и секретарь знали, что невнятность черт скрывает острый ум, а показная суетливость - отточенность движений. Но даже Орсини не догадывался, как по-собачьи предан ему Джакомо, и как разъедает его душу страх потерять расположение своего господина...
Секретарь моргнул, смахивая с ресниц пылинку - надо бы разобраться с прислугой - и вновь обратился в слух.
- Господь строг, но справедлив, - мягко заметил Орсини. - Судить будут люди, а они зачастую бывают слепы. И тот, кто несет им свет, объявляется преступников, а тот, кто должен гореть в геене огненной, провозглашается святым.
Как и монах, так и кардинал пытался понять, что за человек сейчас перед ним. Всецело доверять нельзя никому, верных людей выпестывают осторожнее, чем цветок на каменистой почве.
Орсини скрыл нехорошую усмешку. Не так уж много в Риме людей, повторяющих в восторге имя Борджиа, но их голос звучит намного громче ропота благородных семейств Италии.
Странный выходил разговор. Странный и неприятный. Гвидо понимал, что, задавая подобные вопросы, его проверяют. Глупо было бы ожидать, что кардинал окажет ему покровительство только на основании письма мессера Паскуале.
Гвидо почти поднял голову. Глаза оставались опущенными. Беседа с Его преосвященством выходила на слишком тонкий лед. Изрекаемые в ответ на вопросы кардинала суждения при должном желании можно было бы трактовать как возмутительные. Но раз уж он начал говорить искренне…
- Суд земной не превыше суда Господнего, Ваше преосвященство. Вы правы – люди бывают слепы и могут заблуждаться. Разве не людьми были отправлены на смерть мученики и сам Спаситель? – голос юноши прозвучал тихо и раздумчиво.
- Это, конечно, так, брат мой, - не столько Гвидо, сколько самому себе, рассеянно ответил Орсини. - Но плоть слаба.
Он встал напротив Гвидо и по-отечески положил ему руку на плечо. Руке было непривычно жестко, сквозь грубоватую ткань отчетливо чувствовалось худое тело.
До этого Баттиста о том и не задумывался, но - возможно, тому виной юношеская нескладность монаха - неожиданно для себя произнес:
- Тебя покормили? Разговаривать можно и на сытый желудок.
Он подошел к столу и налил вина. Конечно, богато украшенный кубок вряд ли подойдет доминиканцу, но не посылать же на кухню за простой кружкой.
- И где ты остановился? - не дожидаясь ответа, он повернулся спиной.
Невольно напрягся, в ожидании удара, надеясь только на секретаря и собственный слух... Ничего... Он выдохнул и, наливая вино во второй кубок, уже буднично спросил:
- Так как поживает отец Сильвестро?
... Джакомо только покачал головой. Его преосвященство не был злым человеком, но и в особой чувствительности тоже замечен не был. Похоже, для родственника мессер Паскуале нашлось место. Другое дело, что Орсини никогда ничего не делал просто так. И при всей своей любви к господину секретарь это хорошо знал.
На что намекает Его преосвященство? На слабый вид? Нет, едва ли… учитывая весь этот разговор о суде, вернее предположить, что речь идет о пытках. Об этом Гвидо никогда прежде не задумывался применительно к себе. Некоторые, он знал, мечтали о мученичестве. Даже мальчишки, когда фра Анжелико рассказывал им о подвигах святых и их твердости. Но что мог сказать об этом сам Гвидо? Юноша промолчал.
Прикосновение оказалось совсем неожиданным, юноша чуть не вздрогнул. Ладонь кардинала была теплой и уверенной. Гвидо почувствовал какой-то незнакомый приятный запах. Конечно, живущий в такой роскоши прелат едва ли будет пахнуть ладаном…
- Да, Ваше преосвященство. Ваши слуги были очень добры ко мне.
Еда, сердобольно предложенная Гвидо на кухне слугами по собственному почину, была, конечно, достаточно простой и даже не слишком обильной. Во всяком случае, Его преосвященство наверняка бы решил именно так. Измученному дорогой монашку подали то, что осталось. Но смиренному брату-проповеднику из нищенствующего ордена пристало с благодарностью принимать любое даяние.
- Я сразу пришел к Вашему преосвященству, не выбрав места, где остановиться, - быстрая смена темы разговора. Очередная проверка? - отец Сильвестро здоров, слава Господу. И продолжает свои неустанные труды на благо обители, - уголок губ все-таки дрогнул в сдержанной улыбке. Оставалось надеяться, что Его преосвященство этого не заметил.
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. Si vis pacem, para bellum » Своя голова - хорошо, своя рука - лучше. 02.12.1494. Рим.