Дворец Санта-Мария-ин-Портико
- Подпись автора
Яд и кинжал |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. Si vis pacem, para bellum » Темной лошадке дальняя дорога. 09.02.1495. Рим
Дворец Санта-Мария-ин-Портико
За истекшие сутки, нет, чуть больше, с того момента, когда он стал свидетелем трогательной (назовем это трогательностью, ирония в цене) сцены прощания Лукреции и Джованни Борджиа, Лодовико пришлось проявить почти чудеса изобретательности. Это было крайне сложно, но не потому, что Баланти она не была свойственна, а потому что, будучи преданным герцогу Пезаро, он еще не использовал собственную изворотливость в разговорах с ним. Теперь пришлось, чтобы убедить того, что ему необязательно идти к его святейшеству, и при этом ни словом не обмолвиться об увиденной сцене "прощания". Да, и еще не выдать своего отношения к понтифику с его желанием замять семейный скандал, к его детям, многолетней любовнице и прочим, неизвестным Баланти, но несомненно существующим посвященным в тайну семейства Борджиа.
Как-то получилось. Герцог Пезаро к понтифику не пошел. Дворец Санта-Мария готовился к переезду герцога и его супруги в Пезаро. За бумаги, предназначенные Лодовико Моро, Джованни Сфорца все-таки беспокоился, опасаясь подвоха в пути. Было решено, что не обойтись без хитрости. Нужен был отвлекающий маневр, читай, подсадная утка. Спешно отправленный гонец, якобы тайно посланный в Милан с важными письмами. Если засаде, посланной понтификом, все-таки быть, то пусть в нее попадет пустышка. Во дворце среди слуг полно наушников Замка Святого Ангела. Они донесут, что спешно отправлен гонец в Милан. Можно было не волноваться.
Роль пустышки сложно было назвать завидной, и вот тут-то и вспомнили о Меркуцио. Недавний слуга, вроде, пытающийся быть полезным, но попадавший впросак, и в самые неудачные моменты. Подозрительный малый, который был то ли слишком прост, то ли искусно притворялся...
Сейчас Баланти сидел внизу, в комнате, где прошлым утром разговаривал с графиней деи Каттанеи. Развалившись в кресле рядом со столом, на котором, как водится, стояло вино, к которому, правда, он пока не притронулся. Принесшую вино служанку он послал найти Меркуцио и привести сюда немедленно.
- …Чем же вы недовольны, Ваша светлость? – спросили герцога его советники.
- Как мне быть довольным, если в соседнем владении солнце встает на целых полчаса раньше. И все из-за проклятой горы! Я прожил пятьдесят лет и никогда этого не замечал. Но сегодня я это заметил и не жить мне теперь спокойно!.. Давай же, поддавайся в конце-то концов…
Последние слова Меркуцио адресовал маленькому шпорному колесику ручной мельнички которую пытался поправить, развлекая все кухню Санта-Мария сказкой.
- Чем языком трёкать, чинил бы скорее, - буркнул пекарь, ждущий, когда можно будет получить хоть унцию корицы, - руки паршивые…
Колесико шевельнулось под пальцем, но встало криво, Меркуцио шепотом помянул чью-то паршивую задницу, опасливо косясь в сторону старшего, и продолжил возню с починкой:
- Если перетащить палаццо на триста шагов правее, гора не будет загораживать солнце. – Предложил один советник. Но герцог молча покачал головой, ведь дворец не собачья будка, которую можно перетаскивать с места на место и ответил: - Там, где жил мой пра-прадед, мой прадед, мой дед, мой отец, должен жить и я…
Нелегко жить, когда ты всего-навсего младший слуга на подхвате – не знаешь чем с утра тебя займут, к чему приставят, то в оружейной окажешься, а то и в кухню зашлют. И все уметь должен с первого разу, иначе одни тычки, да брань получишь. Мельничка заскрежетала, тосканец потянулся за куском коры, справедливо полагая, что такой простой вещи, как жернову ломаться зазорно:
- …Если есть о чем печалиться, Ваша светлость, - весело сказал другой советник, - то прикажите позвать землекопов. Раз нельзя перенести дворец, прикажите срыть гору!
Кухня грохнула хохотом так, что рассказчик вздрогнул. Однако, он обвел слушателей белозубой улыбкой и только хотел продолжить, как на пороге показалась крутобокая Мия и протараторила чтоб Меркуцио отправлялся к мессеру Лодовико, и чтоб немедленно, и чтоб не откладывая, и никуда не заходя…
Пьетро отставил жерновок, припудренный коричной пылью, отряхнул рукава, пятерней пригладил волосы.
- Да иди уже! – благословил его пекарь, подталкивая юношу в спину и пятная мукой джорне, - когда возвысишься до советника, пустобрех, про нас убогих не позабудь!
Пьетро благоразумно поторопился и предстал перед приближенным Его светлости герцога Пезаро с пристойной улыбкой и вежливым полупоклоном, не доходя до середины комнаты, его поприветствовал:
- Я здесь, мессер, доброго дня...
…Конечно, срыть гору нелегко, но возможно. Потому что, как говорит
пословица, нельзя разрушить только тот дом, который нарисован на бумаге.
Баланти смерил вошедшего долгим внимательным взглядом, силясь прочесть что-нибудь на лице слуги. Ничего неожиданного и однозначного увидеть не удалось. По убежденности Лодовико, понять, что на уме у слуг, почти всегда невозможно, потому что те еще сами не знают, как и зачем им лгать в ближайший час или день. Не удовлетворившись произведенным действом, Лодовико нахмурился
- Служанка принесла вина и забыла налить, - он кивнул на кувшин, кубок и глиняную кружку, стоявшие на столе рядом. - Налей и подай. А потом можешь налить себе. Да садись, - и кивнул на низкий табурет, стоявший недалеко от его кресла. - Разговор может получиться некоротким.
Якобы забота, вещь, в сущности, ненужная. Но может пригодиться, если ожидаешь хотя бы тени преданности. Да хотя бы намека, черт возьми.
- Поговорим о твоих родственных связях. Дядях, тетках или бабках. Кто там у тебя еще есть?
Пьетро перестал улыбаться и по привычке прикусил нижнюю губу, звякнув крышечкой кувшина, с великим тщанием наполнил кубок.
Подавая кубок, Пьетро взглянул в лицо советника Его светлости и быстро вернул взгляд на поднос:
- У меня есть отец, мессер Лодовико, усыновивший меня и давший мне имя. Он приходится мне дедом. – Пусть-ка для начала узнает эту правду, а дальше… - В это нелегко поверить, но это так. - Он вернул пустой поднос на стол и плеснул на пару глотков в кружку.
Распоряжение сесть, вино и заранее приготовленный табурет означали пристойную форму домашнего допроса. Даже такой наивный юноша, как Пьетро насторожился на неожиданное расположение, которого к его персоне давно уже не питали. Весь этот разговор, чем бы не кончился, будет уроком, надо слушать и отвечать по уму своему.
- Разумеется, у тебя есть отец, - усмехнулся Лодовико. - Еще никому на этот свет заявиться без его помощи не случилось. Да и не ты первый, кто своего отца не знает.
По поводу того, как расти, если вопрос об отцовстве не то чтобы сложен, но содержит в себе некоторые, назовем их так, особенности, Лодовико, как и тот, кому он служил, мог много рассказать, но вряд ли в разговоре со слугой Меркуцио. До подобных откровений или задушевных разговоров Баланти доходить сейчас не думал. И никакой общности не почувствовал. Собственные воспоминания только тем и проявились, что чуть скривился над кубком с вином, будто увидел в нем что-то неожиданное и неприятное.
Про себя Лодовико решил, что начало жизни у Меркуцио вполне для слуги обычное. Начало для откровенности было положено, теперь можно и к делу переходить.
Судя по взгляду и еще больше по действиям, хоть Пьетро и сидит в слугах, но сам метит выше и изыскивает возможности. Вполне наивно, но как уж получается. Прохвост. Вывод вполне соответствовал представлениям Баланти о мире и роде человеческом, поэтому он уверился в его правильности.
- Сдается мне, ты догадлив и наверняка засиделся в слугах. Возвыситься хочешь? - Лодовико почти по-дружески похлопал Пьетро по плечу, дождавшись, чтобы у парня загорелись глаза, с усмешкой добавил. - Есть тебе испытание, за которое будет вознаграждение, какое тебе даже и не снилось.
Прикосновение руки столь уважаемой при пезарском дворе персоны не ободрило Меркуцио, а насторожило: … и заслужишь, ты, Джельсомино, любовь и богатство, и славу, коли выстоишь в борьбе с великаном… Невеликий жизненный опыт его с лихвой дополнялся множеством памятных слов из сказок, словно пестрых лоскутов «про всякий случай» хранящихся на дне сундука. Намек, поданный мальчишкой в миг тщеславия, был подхвачен тот час же, словно ожидаем собеседником, и впору было догадаться о том, что разговор, сдобренный вином, затеян далеко неспроста.
Сердце екнуло, сердце забилось, и обладатель его успел подумать, что теперь и не откажешься, вроде, как сам напросился.
Меркуцио снизу вверх, доверчиво, словно щенок, радующийся протянутой руке, взглянул на Лодовико:
- Это что же, мессер?.. – Любопытство вкупе с осторожностью встрепенуться не замедлили, но тут не вовремя спохватилась честность. - Испытывать меня не надо, я и так согласен! Все, что смогу…
Слово «испытание» пугало значением, отдавало весомостью не то Святого писания, не то рыцарского рассказа. С другой стороны, на что слуге, после потери хозяйского расположения, можно было рассчитывать, как не на многократные теперешние «испытания». Чуть ли не каждый, стоящий по домашнему статусу чуть выше прислуги, считал долгом своим поучить юнца жизни. Он и учился, уворачиваясь от пинков Судьбы и неизменно нарываясь на новые; веря и ожидая того великого пустяка – Случая, когда только он, Пьетро, и сможет пригодиться, проявить себя.
Случай, похоже, настал. От немудреной лести вспыхнули уши. От чего же похолодел затылок? Меркуцио опустил глаза, пренебрегая правилом приличия, торопливо хлебнул, ожидая ответа мессера Лодовико.
- Ну, раз согласен, так придется тебе расстараться, - хмыкнул Лодовико. – Пустых испытаний не бывает, и любое всегда – поручение. Так что будет тебе важное дело.
Про себя Баланти опять ухмыльнулся над важным «я согласен», как будто в деле поручений герцогу может быть важно чужое согласие. Его светлость, приказы и поручения раздавая, меньше всего думает, согласен тот, кому доверили что-то сделать, или нет. Да и попробовал бы кто-нибудь выразить свое нижайшее несогласие. Вылетел бы из дому, живым, мертвым или чуть подпорченным – это уже как владетель Пезаро бы пожелал. Другое дело, что случайным важного не поручали, конечно. Здесь же дело было скользкое. С одной стороны, не очень волнует, что вздумается «подсадной утке» посреди пути. Даже если полетит в другую совсем сторону, подальше от герцогских почестей и герцогских же немилостей. С другой, надо бы, чтобы летела в нужную сторону хотя бы какое-то время. А то кто же тогда поверит, что гонец настоящий, если он круто развернется в неправильном направлении сразу за городскими воротами?
- Понимаешь ли, Пьетро, - Лодовико говорил доверительно, даже вроде как задушевно, и кивнул на кувшин, намекая, что неплохо бы Меркуцио наполнить живительной влагой и ему кубок, да и себе тоже кружку можно. – Его светлости нужен гонец, да такой, чтобы никто не догадался, что он гонец. Вот ты и подходишь. Вертишься тут слугой, вроде как на подхвате, да еще и в немилости, а так тебе шанс дается. Путь, конечно, не очень близок. В Милан. Но и возможность такая, какую умный не упустит. Что на это скажешь?
В Милан?! Божья мать… Да где это?
Юноша оторопел от разверзнувшейся перед ним перспективы. Не сводя глаз с доверившейся ему важной персоны, он потянулся к кувшину, привстал и… кровь виноградная тонкой струей, стол и скатерть не запятнав, наполнила кубок, тут же отвергнув его, последовала в кружку… а Меркуцио дал себе время вздохнуть над ответом.
Странное поручение – гонцом никогда не быть, да вдруг отправиться - откуда вдруг такое доверие? Да и доверие ли? Скорее выбор пал на него совсем по другому поводу. Ну нет… нет, так не может быть! Не с ним… Но с каждым новым сердечным стуком все четче понималось, что невероятная удача выбрала именно его, Пьетро де Винченце Буджардини, для своего веселья, и похоже, поглумится над сиротой всласть. Спасибо, хоть руки не дрожали, когда подавал мессеру кубок, и торопливо, словно торопясь, не дай Бог не передумать, кивнул.
- В Милан… Хорошо.
Совершенно, исключительно подходящее предложение – сгинуть в этом самом Милане. Важное дело…
Баланти видел, что парень находится в изумлении, но не сильно тем обеспокоился. Вот равнодушию бы удивился скорее. И, пожалуй, еще и насторожился. Дело оставалось за малым – снарядить в дорогу. Довольный полученным результатом, Лодовико весь подобрался, и из расслабленно-ленивого, сдерживающего излишние порывы, принял другую манеру – деловую и сдержанную.
- Выедешь завтра же, с рассветом, чтобы не задерживаться. Я тебе утром бумаги дам, при мне в рукав их зашьешь. И деньги получишь. Сто дукатов, - Лодовико кашлянул, засомневавшись, не много ли пообещал, но было уже поздно. – И скажу, чтобы тебя собрали, да накормили как следует. С герцогского стола. И сегодня и завтра. Смотри – болтать не болтай. Спросит кто – ограничивайся двусмысленными и туманными ответами. Никто не должен знать во всем дворце, я уж молчу про то, что за его пределами.
При таком раскладе Пьетро уже можно было не болтать. Говори или не говори, а при таких сборах дурак что-нибудь неладное почувствует да поймет, что гонца с важным поручением посылают.
- Завтра же, значит… отправляться?
Парень постарался, чтоб вопрос прозвучал равнодушным согласием. Какое, право дело этому человеку до страхов и сомнений мальчишки-слуги. Не давая своему страху поднять свою паршивую мордочку и тоскливо завыть, да так чтоб каждая жилка внутри задрожала, задумалась о своей судьбе, Меркуцио принял вид расчетливого исполнителя. Как бы не пытался Лодовико дразнить его своим «…что скажешь…», отказ был немыслим, а вопросы об истинной сути путешествия – тем более. Пьетро оторвался от кружки, которую рассматривал все это время, и посмотрел на Баланти, поза которого сменилась – мессер подобрался словно гончак и распоряжался об отъезде. Сто дукатов упали на сердце камнем. Цена его поездки была уж что-то слишком высока, однако, не будут же просто так сотней кидаться, видно дело и впрямь серьезное.
И самым естественным образом ощущая в задушевном общении герцогского советника целый букет недоговоренностей, да осознавая, что выбор гонца, за неимением другого не менее ценного кандидата, был сделан задолго до минуты номинального согласия, юноша позволил себе наглость:
- Мне позволено будет знать, что за весть я везу?
Вот если откроет что-то действительно опасное – доверяет, если же продолжит разговор об уме моем, тогда точно я для них, для всех, не ценнее ореха, брошенного в сторону! Знать бы хоть, кому глаза отвести собрались, да кто скажет…
- Не позволено, - коротко отрезал Баланти. – До того, чтобы секреты знать, тебе еще служить и служить, да преданность свою доказывать. Да разбираться кое в чем начать.
Лодовико сощурился и пристально посмотрел на слугу, явно набивающегося в выскочки. Почудилось ему или впрямь парень решил его проверить? Понятно ведь, что если на вопрос бы ответили, если бы гонца во все тонкости посвятили, то и секрета никакого нет. Кто же о важных вестях трубит еще до того, как они с места отправки выехали?
- А все, что тебе сейчас знать надо – это что письмо должно дойти до правителя Милана, его светлости герцога Лодовико. За тебя там тоже замолвлено. Доставишь – тебе денег дадут. Тогда поедешь прямо в Градару, где к тому моменту, если бог даст, и его светлость с ее светлостью уже будут. Вот когда там объявишься, так тем самым и докажешь и свою преданность, и свою изворотливость. Тогда больше не будешь горшки драить.
В глубине души Лодовико был уверен, что Меркуцио нигде не объявится. Сообразить, что Милан далеко и ехать туда не очень чтобы удобно и приятно, он должен быстро. Тогда и пустится в бега. С сотней дукатов-то можно и в другом месте службу себе поискать, потеплее да менее для шеи накладную. Если же этот ушлый юнец вдруг и впрямь объявится потом в Пезаро, то Баланти готов был поклясться, что, во-первых, сам дал бы ему сотню дукатов (за доставленное удивление). Во-вторых, же сам присоветовал его светлости отнестись к парню повнимательнее.
Вот тебе: езжай туда, не знаешь куда, да вези то… черт его знает что! А еще говорят, что сказка – ложь…
Советник пезарского герцога глядел строго, к расспросам не располагал, но Пьетро отступал лишь тогда, когда получал по носу:
- А сколько мне туда добираться? Месяц?..
Вырвалось, и тут же осекся. Осторожно – ни дрогнуть бы рукой, ни брякнуть кружкой – поставил ее Меркуцио на край стола, не дожидаясь ответа:
- Да, мессер… Лодовико… Я все понял. – Очень хотелось поговорить еще, повыспросить как туда, в Милан этот ехать, да по какой дороге, но не меньше того хотелось остаться одному, подумать-пораскинуть, как выкрутиться поудачнее. – Можно мне идти, мессер? Завтра я с ранья тут буду. – Поспешил он заверить придворного и, словно подтверждая свою готовность, отдернул на себе джорне. К чему множить страх перед неизвестными опасностями, проще разузнать о них поскорее и сколь по силам тебе – подготовиться.
Взгляд уже не был испуганным или настороженным, Меркуцио внутренне смирился с предстоящим, мысль его устремилась до Милана, где бы он не находился, и вспоминались какие-то разрозненные куски, плохо прорисованные реки, горы на старой дедовой карте…
- Сейчас пойдешь, - милостиво согласился Баланти: дерзости слуги уже были сродни развлечению. - Хотя в следующий раз таких вопросов не задавай. Когда надо, тогда и отпустят.
Парню явно не терпелось исчезнуть с очей Лодовико, и ему было уже интересно, куда. Неужели побежит куда-нибудь докладывать? Или выспрашивать? Может, он тут и есть главный шпион? Ирония судьбы, черт возьми. Хорошо бы проследить, покинет ли этот малый вообще Рим. И если нет, то куда направится. Слава всевышнему, в этом нет никакой сложности.
- Завтра как можно раньше жду тебя здесь. Готового в дорогу. Для последних напутствий, - Лодовико коротко улыбнулся и сделал знак рукой. - А теперь ступай.
Молча сидел Меркуцио за вечерней трапезой, молча, под любопытными взглядами дворни паковал в суму сыр, хлеб, камизу, нехитрые свои пожитки, молча пробивал дырку в старом ремне, крепя ножны меча… Понурясь, пошептался он с мессером Умберто, и был отпущен перед дальней дорогой (разумеется, юноша и знать не знает, куда и зачем, лишь только утром, не раньше…) к исповеди. Простейшая из отговорок, не подвела, и Пьетро, суеверно опасаясь, что когда-нибудь случай заставит его устремиться в исповедальню так же отчаянно, как нынче он прикрывается этой необходимостью, сплюнул через плечо, переступая порог.
Путь до Сан-Анжело показался недолгим. Он все мечтал, что случайно встретит Кьяру, которую не видел уже пару недель и мучился, недоумевая за что и куда бы могли ее отослать, и спотыкался, и вздыхал, но добравшись до покоев отведенных Ее светлости, разузнать так ничего и не смог. Может быть, после, в Пезаро, Господь одарит встречей?
Зато мессер Энцо нашелся там же, где был оставлен и навещаем для уроков – вблизи кухни и приютившей его кухарки. Поначалу парень предполагал лишь порасспросить бывалого человека, о причине умалчивая, и попрощаться, благодаря за те несколько уроков, которые оплатил своими виршами, но не сдержался и глаза блеснули, когда сказал, что Рим придется покинуть, зато золотыми побренчит… И ведь можно сказать, что своего добился – путешествовать с детства хотелось!
А ранним утром, полным сырого тумана и самых тревожных предчувствий, Пьетро собрался в путь.
Эпизод завершен.
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. Si vis pacem, para bellum » Темной лошадке дальняя дорога. 09.02.1495. Рим