Лукреция Борджиа - 13-14 лет
Джованни Борджиа - 18-19 лет
Переписка между Хуаном Гандийским и Лукрецией Борджиа
Яд и кинжал |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Яд и кинжал » Via Appia » Чувства, расстояние, свеча и ветер. 1493 - 1494. Италия-Испания
Лукреция Борджиа - 13-14 лет
Джованни Борджиа - 18-19 лет
Переписка между Хуаном Гандийским и Лукрецией Борджиа
Середина августа 1493 года.
«И все-таки как это возможно, прощаться навсегда?» - не укладывалось в голове у Лукреции.
Было раннее утро, и пока зной еще не успел разгореться, заставляя укрыться за плотными ставнями, она проводила время в маленьком дворике своего дворца Санта-Мария, в тени лимонных деревьев, под мерное журчание фонтана. Накануне были грандиозные и шумные проводы: Хуан Борджиа завтра должен был отправиться в Испанию. Лукреция принимала участие в этом событии, но постоянно испытывала странное удивление: ей было непонятно, почему такое событие обставляется, как праздник, в то время как ей хочется плакать? Ведь это так ужасно: прощаться, не зная, когда снова встретишься.
До сих пор в ее жизни еще такого не было. Были встречи и новые знакомства, а прощания – нет. Все, кто был ей дорог, были всегда если не рядом, то близко. Если не близко, то было понятно, когда ты их увидишь. Она не часто видела своих братьев, ведь они уже давно вышли из-под опеки Адрианы де Мила. Чезаре вообще находился в Пизанском университете. И все-таки это было недалеко, и всегда было понятно, что скоро произойдет встреча.
А теперь далекая Испания, куда Хуану надлежит отправиться и откуда он сможет приехать неизвестно, когда, если вообще сможет. Неужели никого это не волнует так, как ее? Она пыталась поговорить об этом с Адрианой, но та лишь пожала плечами и отмахнулась. Матери не было в Риме. Отец… его святейшество не стоило волновать по таким глупостям. Уже прошел год с того дня, как Родриго Борджиа стал Александром, а Лукреция пока не могла привыкнуть и чувствовала себя гораздо более стесненной в том, что можно было себе позволить в общении с ним. Джованни Сфорца, так и не ставший пока по-настоящему ее мужем, появлялся в Риме нечасто, а поговорить им удавалось только под бдительным оком Адрианы де Мила.
Лукреция чувствовала, что должна что-то сделать. Ведь есть же какой-то способ покончить с этим мучающим ее вопросом? Как же так, видела вчера, как обычно, а теперь уже никогда? Она просто должна опять увидеть Хуана, ведь кого, как ни его, касается то, что ее так волнует? Надо передать ему письмо с просьбой прийти. Ненадолго ей стало стыдно, что она столько думает о себе, в то время как ему надо собираться, приводить в порядок кучу дел и обговорить все еще последнюю сотню раз с его святейшеством. «Просить о встрече в высшей степени самонадеянно», - подумала Лукреция, но быстро нашлась, - «если это так, то Хуан может просто отказаться. Если он этого не сделает, значит, я ему не помешала».
Вдохновленная, Лукреция покинул скамью, на которой размышляла, и почти бегом устремилась к себе в комнату.
Короткая записка была составлена быстро.
Хуан, я очень хочу попрощаться с тобой, но не так, как это было вчера. И к чему вчерашнее прощание, если сегодня есть еще целый день? Пожалуйста, найди время прийти во дворец Санта-Мария.
Все, что могло послужить задержкой его поездки в Испанию, все пошло бы на благо. Хуан хмуро оглядел ставшую неуютной комнату. Вокруг него, укладывая в дорожные сундуки многочисленные наряды, суетились слуги. Джованни очень любил красивую одежду, еще больше - драгоценности, но сейчас все это великолепие только раздражало. Он не был готов к браку, тем более с доставшейся по наследству от умершего брата невестой, но спорить с отцом не отважился. Любимый сын Родриго Борджиа знал, что может рассчитывать на многое, но там, где речь шла о политике, Александр VI становился непреклонным.
И теперь не Педро Луису, а Хуану суждено стать герцогом Гандии, не Педро Луису, а Хуану предстояло делить постель с женщиной, о набожности которой он слышал столько восторгов.
Папский сын так привык к постоянному мельтешению перед глазами, что не сразу обратил внимания на переминающегося с ноги на ногу неизвестного. Тот почтительно стоял в сторонке и ждал, когда на него посмотрят. Убедившись, что цель достигнута, он с неожиданным для погрузневшей фигуры изяществом поклонился и протянул запечатанное послание.
- От Ее Светлости герцогини Пезаро, - произнес с восторгом, граничащим с экзальтацией, и склонился еще ниже.
Хуан хохотнул - щеки у увальня были видны даже из-за ушей - и даже благосклонно потрепал слугу по плечу. Взяв письмо, он пробежал глазами несколько коротких строк, еще раз осмотрелся по сторонам и решительно кивнул. Для сборов есть слуги, а сидеть и смотреть, как с каждой отправленной в сундук вещью круто меняется жизнь - небольшое удовольствие.
- Передай Ее Светлости... Впрочем, я сам ей все передам.
Лукреция, единственная, с кем незачем и не за что было соперничать. Непорочная мужняя жена. Герцогиня Пезаро. Его единокровная и единоутробная сестра. Конечно же, он поедет. Разве могут быть сомнения?
Путь ко дворцу занял немного времени, но все равно Хуан чувствовал, как уходит в песок оставшееся время. Он спешился и бросил подбежавшему конюшему поводья.
- Доложите герцогине, что приехал ее брат.
- Не надо звать герцогиню, она уже здесь, - раздался смеющийся голос Лукреции.
С того момента, как она написала Хуану, Лукреция не отходила от окна, ожидая и очень волнуясь. То ей казалось, что Хуан всего лишь пришлет ей записку с извинениями, отказом и напоминанием, что они уже прощались вчера, то, что он обязательно придет. Потом она смеялась над своими глупыми переживаниями. Что она себе придумала, как будто они с Хуаном совсем чужие? Как будто она ждет не брата, а совершенно незнакомого человека.
И все-таки, увидев его приближение, обрадовалась так, словно не до конца верила.
- Ты приехал! - Лукреция взяла брата за руку и повела его за собой, в темную прохладу забранных ставнями окон.
В зале, где обычно она с Адрианой принимали гостей, а сейчас было пусто и тихо, Лукреция остановилась и, не отпуская руки брата, повернулась к нему.
- Неужели тебе совсем не страшно вот так уезжать? - в ее глазах застыл удивленный вопрос. - Я знаю, что тебя ждет герцогство, близость к королю Фердинанду, свадьба... но неужели тебе совсем не страшно?
Хуан шел следом, гадая, стал ли причиной для приглашения неожиданный порыв или за этим скрывается нечто большее. За последние месяцы сестра повзрослела, в движениях и жестах на смену подростковой угловатости все чаще стала появляться плавность. Разумеется, Джованни знал, что брак герцогов Пезаро пока оставался непорочным, но, похоже, само осознание того, что теперь она - замужем, изменило Лукрецию. Уже не непосредственное дитя, но еще и не уверенная в силе собственной привлекательности женщина. Жаль, что все последующие перемены пройдут мимо него.
- Мне не страшно, я просто не хочу, - искренне ответил. - К чему мне эта Испания, когда все, кого я люблю, остаются здесь? Я бы с удовольствием уступил свое место Чезаре, правда, и с ним меняться я тоже не хочу. Лучше уж быть герцогом, чем священником.
Джованни говорил с обычной усмешкой, но был абсолютно серьезен. Он взял Лукрецию за плечи и, пригнувшись, заглянул в ее глаза.
- А ты будешь по мне скучать, маленькая?
- Скучать? - с неподдельным удивлением воскликнула Лукреция, в глазах которой заблестели непрошеные слезы. - Джованни, это слишком слабое слово! Скучать можно, если кто-то уехал на неделю или на две, а навсегда - это совсем другое!
Для юной Лукреции любой срок сейчас составлял большую часть ее собственной жизни. В необходимости расстаться бессрочно с одним из тех людей, кого она сильно любила и без кого рядом себя не помнила, она видела целый заговор всего на свете против себя.
- Извини, я бессердечная, я думаю только о себе, а не о том, что в Испании тебя ждет большое будущее. Нет, даже великое будущее. Но почему ты говоришь, что не хочешь ехать?
Хуан придвинулся еще ближе и прошептал с таким видом, будто выдавал страшную тайну:
- Потому что я не хочу уезжать от тебя, маленькая. Ну-ну, что ты, - от того, что сестра едва не плакала, он немного растерялся и в то же время ему было приятно ее огорчение. - Обещаю тебе, что обязательно вернусь, даже если сам король Испании ляжет на моем пути.
- Иди ко мне, - Хуан усадил Лукрецию к себе на колени и, поцеловав в уголок глаза, шутливо засопел на ухо. Еще недавно он сам нуждался в сочувствии и надеялся найти его в Санта-Марии, теперь же как-то так получилось, что не сестра его, а он ее утешал.
- Конечно, меня ждет великое будущее, я же Борджиа. Как ты. Хотя теперь ты и герцогиня Пезаро, прежде всего ты - Борджиа. Помни это.
Он нес какую-то чушь, лишь бы успокоить Лукрецию. Единственная женщина, чьи слезы имели значение.
- А теперь быстренько расскажи мне, как ты будешь скучать по мне. Я хочу уехать с хорошими воспоминаниями.
"... Вряд ли меня там ждет что-нибудь хорошее"...
- Вернешься, правда? То есть это будет не совсем навсегда? - Если Хуан обещал, то Лукреция была готова поверить каждому его слову. - То есть мы обязательно увидимся, пусть даже пройдет много времени?
Много - это не никогда.
Она уютно, по-детски, устроилась на коленях у брата. Как ни странно, у нее это получалось.
- Я буду скучать так, что... - она нахмурилась и задумалась. - Мне будет не хватать возможности поговорить с тобой. Я буду часто писать тебе и честно рассказывать все, что тут делается. И задавать всякие вопросы. Ты напишешь мне обо всем, что будет, когда ты приедешь в Испанию? И про свою жену? Она, наверное, тоже волнуется перед встречей с тобой. Я очень боялась в тот день, когда впервые увидела Джованни. На самом деле, - Лукреция вздохнула. - Я и сейчас волнуюсь перед встречами с ним. Иногда мне кажется, что я ему совсем не нравлюсь, поэтому он редко приезжает и надолго не остается.
- А что про нее писать-то? - легкомысленно отозвался Хуан. - Говорят, она постоянно молится, так что я и лица-то ее не увижу.
Он засмеялся. Успокаивая Лукрецию, он незаметно для себя и сам успокоился. Теперь уже отъезд не казался ему чем-то ужасным. На самом деле, его ждет герцогство, где он будет хозяином, а что в придачу ко всему прилагалась еще и жена - так это мелочь, которая не слишком должна его волновать. Все равно видеться они будут в основном только в спальне, а еще не было женщины, которая осталась бы им недовольна. Сын пошел в отца, а Родриго Борджиа, даром, что священнослужитель, всегда славился мужской силой.
- И не сравнивай себя с Марией, ты выходила замуж еще ребенком, а она же - молодая женщина, - Джованни нахмурился. - Только не говори мне, что чувствуешь себя в браке несчастной. Если ты не нравишься герцогу Пезаро, значит, он просто слепой.
Он внимательно посмотрел на сестру.
- Ты - очень красивая девушка, возможно, твой муж просто старается быть подальше от тебя, чтобы не поддаться искушению. Сама же знаешь, вам пока еще рано...
Любому отцу, пусть даже он не показывает вида, неприятна мысль о близости дочери, старшие братья в этом - не исключение. При мысли, что Сфорца будет обладать Лукрецией, Хуан поморщился и с кислой миной произнес:
- В этом его можно понять.
- Все говорят, что рано, - в голосе Лукреции слышалось явное неудовольствие. - Но я знаю совершенно точно, что это неправда.
Она смутилась, покраснела и спрятала лицо, неожиданно по-детски закрыв его руками.
- Я знаю, что не должна так думать и говорить. Отец бы очень расстроился и разозлился. Не сердись на меня.
Ей стало очень стыдно, и за свои слова, и за то, что так смешно пытается скрыть свое смущение. Усилием воли она заставила себя посмотреть на брата.
- Хорошо, если правда то, что ты думаешь. Ты мужчина, и еще Джованни - твой друг, ты хорошо его знаешь. Тебе легче понять, почему он делает или не делает что-нибудь. Если бы ты знал что-нибудь неприятное для меня, ты ведь не стал бы скрывать, правда? - Лукреция смотрела на брата почти умоляюще.
Под умоляющим взглядом Хуан чувствовал себя прямо как у чертей на сковородке. Перепортив немало девиц возрастом не старше сестры, он совсем иначе смотрел на Лукрецию. В его глазах она по-прежнему была слишком юна, чтобы отдавать свое тело мужчине, пусть даже мужу. Хорошо, что Сфорца это понимает... или делает вид, что понимает. Пусть лучше проводит ночи среди шлюх, чем...
Картина супружеского соития была настолько яркой, что папский сын вздрогнул. Нет уж, герцогу Пезаро придется подождать.
- Ты задала вопрос - я ответил. Не сомневаюсь, что твой муж избегает встреч только потому, что бережет тебя. Можешь мне поверить, - и, защекотав сестру, по-мальчишески подмигнул. - Это я тебе как мужчина говорю.
- Ну, если ты это говоришь, значит, так и есть, - с легкостью утешилась Лукреция.
Хуану она доверяла, к тому же была уверена, что ему доступно знание о том, о чем она может только догадываться, и поэтому он знает ответ на ее вопрос с совершенной определенностью. Время бежало, и все ощутимей, но грусть Лукреции становилась все легче. Она была права, написав брату и попросив его о встрече, а он сделал ей подарок тем, что согласился. Такой разговор, нужный и доверительный, стал гораздо лучшим прощанием перед предстоящей разлукой, и больше говорил даже не о ней, а о встрече, которая обязательно будет.
Конечно будет, ведь Хуан ей обещал.
А пока она будет писать ему письма, и они заменят им разговоры.
Лукреция чувствовала, что брата разговор чем-то смущает, хотя и не могла, конечно, понять, чем именно. Может быть, она была слишком смела? Или он просто не ожидал, что она может разговаривать на такие темы? Наверное, он тоже считал ее слишком маленькой, но на него она обижаться не будет.
- Я буду ждать от тебя письма с рассказом о Марии Энрикес и о вашей свадьбе. Надеюсь, она очень красивая.
Конец сентября 1493 года
Хуан, герцог Гандии был уязвлен, и обида была тем сильнее, что он ее не показывал. Еще не хватало, чтобы вокруг поняли, насколько он задет. Их Католические Высочества не приехали на его свадьбу. Это был прилюдный щелчок по носу папскому сыну и, опосредованно, самому Его Святейшеству.
Шепоток придворных просочился и в герцогские покои. Говорили, будто такое решение приняла сама королева Изабелла. Ее, видите ли, оскорбило, что несколько суток перед таинством брака "счастливый жених" не вылезал из притонов, где собрал вокруг себя немало собутыльников и "осчастливил" своим обществом почти всех шлюх Гандии.
Что такого в том, что перед свадьбой он решил немного проветриться? Кстати, и правильно сделал - первая брачная ночь принесла одни лишь разочарования. Стоило только бросить взгляд на укутанную в так называемую ночную сорочку супругу, чтобы пропало все желание. Одеяние жены могло вызвать одобрение разве что у монахинь, но никак не у мужа. И ведь попробуй ее раздень! Распахнет глаза и смотрит с ужасом, будто ее есть собираются. И в момент близости лицо христианской мученицы. Тьфу ты!
Джованни хмуро смотрел на сгущавшиеся за окном сумерки. В супружеской спальне его ждала Мария, но он не торопился. К чему, если нет никакого удовольствия, только краткое облегчение, а после - настоятельное желание уйти, убежать? Герцог перевел взгляд на сдвинутую на самый угол стола чернильницу и криво усмехнулся - вот и нашел себе дело, чтобы оттянуть визит. За всеми этими событиями он едва не забыл о данном Лукреции обещании. Что скрывать, корреспондент он неважный. По приезду черканул несколько строк, и даже эта короткая записка так и осталась неотправленной. Пора исправляться.
Лукреция, бесенок!
Как ты уже убедилась, твой брат небольшой любитель писать письма, но ради тебя я готов измениться.
Ты просила написать, понравилась ли мне Мария. Она красивая, не скрою, но я вдруг понял, что мне не нравятся женщины с темными волосами.
Бессовестная ложь. Почти у всех испанских шлюх были черные, как смоль, волосы, но это ему не мешало. Но сестре о том знать необязательно. К тому же, она слишком мала, чтобы что-то понимать.
Жизнь здесь совсем не такая, как дома. Все подчинено определенному порядку и это меня удручает.
Удручает... как же... да он просто в бешенстве!
Я скучаю по семье, особенно по тебе, маленькая.
Он писал, не останавливаясь; письмо неожиданно получилось пространным, но Хуан больше вспоминал о Риме, чем писал о Гандии, лишь в середине письма вроде бы небрежно обронил:
На нашей свадьбе мы не досчитались нескольких гостей, но это даже к лучшему, я и без того едва не уснул за столом от скуки.
Начало октября 1493 года
Лукреция несколько раз прочитала письмо, заставлявшее ее то улыбаться, то хмуриться. Радовало ее то, что Хуан все-таки написал. Лукреция, для которой время все еще тянулось слишком медленно, уже успела почти обидеться на брата за молчание и решить, что, погрузившись в самую гущу новой жизни, он совсем забыл про все и всех, что составляло его жизнь раньше.
Это оказалось неправдой.
Письмо было длинным, наполненным подробностями и воспоминаниями, как будто тот, кто писал его, никак не хотел ставить последнюю в нем точку. Но сквозь легкий слог Хуана, как будто выражающий желание забавляться и балагурить, проскальзывало иное. Лукреция с удивлением понимала, что написано оно человеком, который не считает себя довольным. Кто-нибудь другой пустился бы в увещевания и попытки объяснить Хуану его неблагодарность и неумение видеть выгоду для себя и своей семьи, но Лукреция думала о нем только как о брате и не могла считать, что он обязан быть счастлив в Испании.
Между строк читалось, что Хуан хотел бы оказаться в Риме.
Я расскажу тебе последние римские новости. В августе сразу после твоего уезда прошел слух, что в городе есть несколько больных чумой. Город ненадолго как вымер: каждый, кому только было, куда отправиться, старался уехать. К счастью, скоро выяснилось, что все это ложь...
Лукреция не пожалела времени и бумаги, расписывая все до мелочей новости Рима, особенно те, которые способны вызвать улыбку.
Ей не рассказывали всех новостей из Испании, поэтому она не знала о возмутительном поведении Хуана, зато была осведомлена о том, что католические короли не были на свадьбе Хуана Гандийского и Марии Энрикес. Но сам брат заметил это вскользь, и она поняла, что это очень задело его.
Надеюсь, что отсутствие некоторых гостей не расстроило тебя. Нежелание придти на свадьбу - это не возможность ее расстроить. Может быть, эти гости были уверены, что будет скучно и не хотели видеть, как тяжело видеть скуку тебе, привыкшему к итальянским праздникам?
У Лукреции были и свои новости, которыми она пока ни с кем не могла поделиться. Джованни Сфорца теперь был частым гостем в Санта-Мария-ин-Портико, и не только дневным. Адриана де Мила знала обо всем, но ее нельзя было счесть благодарной собеседницей, когда речь заходила о том, что нового происходило в жизни ее воспитанницы. И все-таки Лукреция не решилась рассказать Хуану обо всем. Подспудное желание поделиться прорвалось только коротким...
Герцог Пезаро теперь частый гость, хотя это и не нравится Адриане. Она часто сердится, становится все более раздражительной и не понимает шуток. Зато я теперь точно знаю, что ты был совершенно прав, когда развеял мои сомнения.
Даже самое длинное письмо приходится завершать. Лукреция знала, что как только отправит его, будет ждать ответ.
Я тоже скучаю по тебе. Не забывай, что ты обещал исправиться...
Середина октября 1493 года.
Со времени свадьбы прошло не так уж и много времени, а Хуан уже убедился, что женат на самой холодной женщине мира. Холодной и скучной, как речи ее проповедника. Визиты герцога в супружескую спальню становились все реже, но герцогству требовался наследник, и правитель Гандии был вынужден о том помнить. Да ему бы и не дали об этом забыть.
Джованни рассеянно повертел в руках письмо от Его святейшества, в котором тот не слишком скрывал своего желания услышать радостные новости о скором прибавлении, и решил, что ответит отцу несколько позже. За минувшую неделю он ни разу не навестил Марию в ее покоях и виделся с женой только во время совместных трапез... Когда не мог их избежать.
Сегодня придется к ней прийти, а затем уже с чистой совестью ответить понтифику, что его сын денно и нощно трудится над тем, чтобы порадовать отца внуками. Жаль, что незаконные отпрыски не считаются, было бы намного проще.
Отложив таким образом одно дело, Хуан сломал печать на следующем послании, сначала бегло проглядел, затем ознакомился более внимательно и - Лукреция могла бы быть довольна - сразу придвинул к себе перо и чернила.
Как видишь, маленькая, на этот раз я не заставил тебя ждать. Твое письмо взволновало и озадачило меня. Взволновало, так как и до нас докатились слухи, что Черная Смерть подымает голову. В сравнении с чумой все остальное теряет значение. Прошу тебя, впредь не дожидайся опровержения слухов, ведь они могут быть и правдивы, а я не желаю лить слезы на твоей могиле. Так что из любви ко мне тебе просто придется быть осторожной.
Написав это, он усмехнулся - Лукреция должна оценить, но тут же нахмурился. Он не так хорошо, как сестра, умел читать между строк, но и намек был довольно прозрачным. И происходящее ему совсем не нравилось.
Скажи мне, правильно ли я тебя понял? Герцог Пезаро больше не избегает тебя? У него теперь для этого нет необходимости?
Дернул же тогда его черт за язык! Пусть бы лучше Лукреция расстраивалась от холодности мужа, чем решилась проверить - так ли это на самом деле. И что скажет Его Святейшество, если бы вдруг узнает, кто послужил невольным виновником непослушания дочери?
Я надеюсь, герцог Пезаро соблюдает осторожность, ведь недовольство Адрианы - ничто рядом с гневом нашего отца.
Хорошо, что ты не догадываешься, с каким превеликим удовольствие я бы свернул твоему мужу шею. Скотина похотливая!
Вторая неделя ноября 1493 года
Письмо Лукреция не писала долго. Не потому, что ей было некогда, неинтересно или лень, а потому, что чуть испугалась. Из ответа Хуана она поняла, что новости, которые она упомянула вскользь, его сильно заинтересовали, если не сказать больше, и заволновалась, поэтому решила написать, когда все уладится. В самом начале ноября все действительно уладилось, и Джованни Сфорца получил разрешение понтифика на то, чтобы "с должным вниманием разделить общество своей жены".
Мне жаль, что своим прошлым письмом я скорее расстроила тебя, чем порадовала. Спешу сказать, что никаких неприятных новостей, сравнимых со слухами о чуме, больше не было.
Дальше Лукреция снова много писала обо всем, что только произошло со времени ее последнего письма. Она знала, что брату нужны рассказы о Риме, и не скупилась на них.
Что касается твоего вопроса про герцога Пезаро, то ты все понял правильно. И, хотя теперь все уладилось для всех наилучшим образом, путь к этому был не так прост, как бывает у других, пусть ему не откажешь в забавности.
Надо сказать, что Лукреции очень хотелось с кем-нибудь поделиться историей своего свершившегося брака, но благодарного собеседника не было. К тому же она боялась, что, несмотря на то, что ее смелость вызвала восхищение ее мужа, кто-нибудь может отнестись к ней с осуждением и неприятным удивлением. В благосклонности же брата, любящего и к тому же самого склонного к выходкам, Лукреция не сомневалась, поэтому рассказала ему все. И о том, почему пошла на это, и о том, как обвела вокруг пальца Адриану, как они с Джованни поняли друг друга, о происшествии на следующее утро, и о том, как их приемной матери пришлось помогать преступной с ее точки зрения воспитаннице.
И теперь я знаю, мой горячо любимый брат, что две ночи, проведенные с мужчиной вдвоем, позволяют узнать о нем больше, чем десятки вечеров в чужом присутствии.
Завершив свой рассказ этим смелым пассажем, Лукреция дополнила его нарисованной розой.
Но, несмотря на восторг от возможности быть откровенной, она помнила о том, что беспокоило ее. Хуан, много говоривший о ней, почти не упоминал себя. Испания была темой, изгнанной из писем, и Лукреции это не нравилось.
Но ты совершенно не написал ничего про то, что происходит у тебя. Неужели Испания по-прежнему только источник твоей скуки? Или ты, хитрец, проводишь время так, что ничего нельзя рассказать твоей младшей сестре? Пиши, я очень жду, когда вновь прочитаю от тебя: "Привет, маленькая".
Начало декабря 1493 года
Привет, маленькая! За такое долгое молчание следовало бы тебя наказать, но я не хочу. Твои письма словно возвращают меня в Рим. Читая их, я чувствую твое присутствие, будто ты рядом, только руку протяни.
Поэтому не проси меня писать об Испании, мне ненавистно все, что с нею связано, и иногда я завидую Педро Луису.
Хуан лукавил, он не стремился на небеса и его жизнь в Испании была скучной только в замке, за его же пределами он снова становился самим собой. Теперь он совсем забыл дорогу в спальню Марии - по всем признакам стало понятно, что в скором времени чаяния понтифика оправдаются, и у герцога появилась более чем оправданная отговорка. Получая все, что ему нужно в объятиях доступных женщин, при этом не различая продажных шлюх и готовых на приключения добропорядочных матрон, он чувствовал себя почти довольным. Только Лукреции знать об этом незачем. Для него она по-прежнему оставалась младшей сестрой, слух которой следует оберегать от ненужных пикантных подробностей.
Но чтобы ты не подумала, что я пренебрегаю твоим любопытством, скажу - возможно, в скором времени ты станешь теткой. Никому пока об этом не говори, я хочу лично обрадовать Его святейшество, и как только станет все окончательно ясно, сам ему напишу.
В последнем письме Его святейшество сетовал на доходящие до Рима дурные слухи. Намек на то, что через несколько месяцев он станет дедом, должен его успокоить.
Теперь, маленькая, тебе не нужно объяснять, откуда берутся дети. Я рад, что ситуация разрешилась, но все-таки надеюсь на твое благоразумие - не торопись, родить наследника герцогу Пезаро ты еще успеешь. Ранние роды старят женщину.
Джованни явственно представил, как его сестры касаются мужские руки, и не просто касаются, и в раздражении отбросил брызнувшее чернилами перо; на листе появилась клякса, странных образом похожая очертаниями на нарисованную Лукрецией розу.
Помни о моих словах, малышка, стать совсем взрослой ты еще успеешь.
Накануне Рождества 1493 года
Прочитав письмо Хуана, Лукреция твердо решила, что вторая попытка расспросить брата про Испанию была последней. Может быть, упоминание зависти к Педро Луису и было преувеличением, но не стоило вызывать чувства, вдохновляющие на подобные образы.
Для нее по-прежнему оставались скрыты подробности семейной жизни герцогов Гандии, о которых знал ее отец и многие другие в Риме. Она уже поняла, что что-то идет не так, но терялась в догадках о подробностях. Отец молчал, брат не стремился к откровенности, и не стоило мучить других своим любопытством. По той же причине она не стала писать слишком бурных поздравлений по поводу новости о скором прибавлении в герцогском семействе, тщательно подбирая слова.
Я была рада услышать о положении герцогини Гандии, и сейчас, перед самым Рождеством написать поздравления особенно приятно. Пусть ты и облек их в такую странную форму, назвав меня будущей теткой. И несмотря на такое важное скорое изменение в моей жизни ты по-прежнему называешь меня маленькой? Только не думай, что я сержусь на тебя за это, потому что читая это обращение, я вспоминаю, как оно звучит, когда ты произносишь его, и мне кажется, что ты оказываешься рядом.
А ведь еще недавно Лукреция почти обижалась этому снисходительному "маленькая" и даже пыталась протестовать, конечно, безуспешно. Теперь же оно неожиданно стало вызывать снисходительную улыбку.
Но это не означает, что меня не удивили твои советы. Интересно, что бы ты сказал, если бы твоя жена решила воздерживаться от беременности, и прямо заявила тебе об этом? Я бы не хотела увидеть, как нахмурится при такой вести Джани, да и мне не понравилось бы, потому что наша семейная жизнь стала бы значительно беднее. Я не создана для такой, и хорошо понимаю это, когда Джани приходится уезжать. Мой дорогой брат, мне кажется, я становлюсь с тобой слишком откровенной.
Последнюю фразу было необязательно писать, но Лукреция сама не заметила, как это получилось. Ее и впрямь удивило, как просто ей писать Хуану то, о чем сложно говорить с Адрианой или даже Джулией.
Если чему и помешает моя возможная беременность, так это поездке в Пезаро, которую я надеюсь вскоре совершить. Правда, отец еще не дал на нее разрешения, но я постараюсь побыстрее уговорить его. Джованни много рассказывает о Градаре, замок которой перестроен для меня. Я сгораю от нетерпения увидеть все по-настоящему.
Впрочем, в Риме Лукреции жилось вольготно и весело, и она с подробностями рассказывала о новостях и событиях и о пышных рождественских праздниках, к которым готовилась теперь столица католического мира.
Конец января 1494 года
Надежды двора оправдались, герцогиня Гандийская в самом деле была в положении, и казалось непонятным, кто из супругов был тому больше рад. Теперь Хуан и вовсе забыл дорогу в супружескую спальню, да и совместные с женой трапезы становились все реже. Никто не посмел бы его упрекнуть, что он не выполнил свой долг, теперь же он имеет полное право подумать и собственном удовольствии.
Жизнь налаживалась. Трактирщики радовались немалым барышам, ведь Его светлость сопровождала толпа таких же жадных до развлечений придворных, веселые девицы могли быть уверены, что вечер не пропадет даром, винные погреба пустели, что сулило доход виноделам, охотники также не оставались в накладе. И кто скажет, что Джованни Борджиа не способствует процветанию своего герцогства, у кого язык повернется?
Можно не обращать внимания на ледяное неодобрение испанского двора. Если жить так, как понравилось бы королеве Изабелле, то можно покрыться плесенью.
Было бы неудивительно, если бы во всей в этой круговерти Хуан позабыл о данном Лукреции об обещании, вот только к удивлению тех, кто его знал, и еще больше - своему собственному, он отвечал на письма сестры едва ли не в тот же день, как их получал, и помешать ему это сделать могло только тяжелое похмелье.
Правда, теперь послания были коротковаты; Лукреции не стоило знать, как брат проводит время, поэтому Хуан больше "слушал", чем "говорил".
Я все равно буду называть тебя маленькой. Неважно, сколько тебе лет, неважно, что ты теперь герцогиня Пезаро. Потому что для меня ты прежде всего малютка Лукреция.
Наверное, поэтому мне и странно представить, что ты и сама можешь стать матерью.
И я этого совсем не хочу.
Но довольно шуток. Маленькая, ты можешь писать мне все. Я уже выполнил одно свое обещание, теперь даю другое - что бы ты мне не написала, в каком бы опрометчивом проступке не созналась, я не только не упрекну тебя, но и помогу, если это будет в моих силах.
Да, мне странно читать твои рассуждения о будущей беременности и куда большее удовольствие мне доставляют твои рассказы о жизни в Риме, но я хочу, чтобы ты знала, если ты оступишься, тебя может осудить весь мир, но только не я. Ты - Борджиа, значит, выше толпы. Помни об этом.
С любовью, Хуан.
Начало мая 1494 года
Переписка с Хуаном была постоянной, без длинных перерывов и долгого молчания одного из ее участников. Иногда он писал с сожалением, что от нее долго не было письма. Лукреция находила это странным, потому что ей казалось, что это он всегда отвечает позже, чем мог бы.
Лукреция ждала его писем и, получив, сразу садилась за ответ. Иногда она начинала писать следующее, еще не дождавшись ответа, когда ей хотелось рассказать о чем-нибудь и она боялась, что, не написав сразу, забудет. Письма тогда писались долго, в несколько присестов, были длинными и наполненными подробностями и сиюминутными чувствами, часто похожими на дневник. Хуан был далеко, и одновременно он был самым нужным и самым благодарным слушателем. И еще тем, с кем она не боялась делиться.
Сейчас все только и говорят, что о короле франков Карле, который собирает большую армию ландскнехтов и швейцарцев. Его святейшество, видимо, чтобы я не волновалась, в разговорах со мной отшучивается, как будто его ничего не волнует, но я вижу, что он всерьез озабочен, и знаю, что иначе и быть не может. Инвеституру на неаполитанский трон дает он, поэтому ему не удастся остаться в стороне. Но он со мной делает вид, что это не так. В нашей семье решительно все сговорились так и поступать. Даже ты, Хуан, когда молчишь о себе. Может быть, ты думаешь, что я не так добра, как ты, поэтому со мной лучше не пускаться в лишние откровенности? Что же, я не буду обижаться и настаивать, мой дорогой брат. Подозреваю, что всеобщее умолчание научит меня добывать знание о других из их полувздохов или начертанных ими точек в конце письма. Я стану самой проницательной из всех и буду вам очень благодарна за науку.
Отложив перо, Лукреция задумчиво улыбнулась. Теперь все было не таким, как еще полгода назад. В чем-то она знала во много раз больше, чем тогда, и теперь лукавила, грозясь когда-нибудь научиться понимать. Кое-что она умела уже и сейчас. Жизнь Хуана далеко не безгрешна, поэтому он и молчит, но разве для нее это что-нибудь меняет? Может быть, не стоило позволять себе намеков? Рука Лукреции чуть дрогнула и потянулась за чистым листом бумаги, но, задержавшись на половине дороги, передумала. Совсем удержаться от намеков для Лукреции оказалось решительно не возможно.
Его святейшество дал разрешением нам с Джани отправиться в Градару. Я давно ждала этого, но теперь так волнуюсь за него, что отъезд радует меньше, чем мог бы. Я знаю, что мое присутствие в Риме ничего не изменит, но все равно боюсь оставлять отца. Не ехать же уже невозможно, подготовка идет полным ходом. Джулия едет с нами, как и Адриана. За приглашение в Пезаро она совершенно примирилась с Джани и, кажется, простила нам осенние события. Джованни в предвкушении отъезда изменился. Знаешь, мне кажется, что в Градаре он должен стать каким-то совсем другим, и что там вообще все станет по-другому. Может быть, там я пойму, что уже точно и по-настоящему счастлива.
Вы здесь » Яд и кинжал » Via Appia » Чувства, расстояние, свеча и ветер. 1493 - 1494. Италия-Испания