Подземелья Замка Святого Ангела, вторая половина дня.
Все мы там будем.
Яд и кинжал |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. Si vis pacem, para bellum » Седьмой круг Ада. 19.01.1495. Рим.
Подземелья Замка Святого Ангела, вторая половина дня.
Все мы там будем.
Под ногами прошмыгнула крыса. Раскормленная, наглая, с до противного умными глазами-бусинками. Катерина Сфорца брезгливо приподняла подол платья. Крысам в подвале замка Святого Ангел жилось вольготно. Их не держали в каменных мешках, не заставляли гнить живьем в нечистотах, не пытали каленым железом и водой. Крысы плодились и множились, пленники подземелья умирали. Кому везло больше – умирали быстро, но везло не всем.
Впереди графини шел тюремщик, неся факел. На кожаном фартуке виднелись следы крови. Ражий детина нет-нет, да поглядывал на даму с интересом, когда ж трепетно обомлеет от всего, что вокруг, а то, может, и в обморок грохнется, вот смеху-то будет. Катерина Сфорца не охала, не вздыхала жалостливо и сознание терять среди этой грязи и мерзости тоже не собиралась, Тигрицу Романьи кровью и стонами было не напугать, навидалась за свою не короткую жизнь, благодарю покорно. Другое дело, что зрелище ряда клеток, в которых выло, стонало, лежало замертво нечто, отдаленно напоминающего самое совершенное создание Господа нашего, радовать глаз никак не могло. Ну да потерпим.
- Вот, мадонна, вот это ваш.
Тюремщик, подойдя к решетке вплотную, ткнул факелом во влажный, зловонный сумрак клетки. Блеснули глаза, звякнула цепь. Катерина Сфорца подошла поближе, кивнув Луке Барбато. Вот и встретились. Отметила, с удовлетворением, что ее вчерашний знакомец пребывает в относительном здравии.
- Куда его? В пыточную тащить?
Графиня, покачала головой. Рыжие волосы в огне факела казались неправдоподобно яркими среди этого Аидова царства теней.
- Успеется. Мы пока просто поговорим. Не так ли, мессер? Может статься, и не придется в пыточную.
Тюремщик хмыкнул недоверчиво. Вот же есть охота разговоры разговаривать, когда есть очень простые, но очень действенные способы развязать язык самому завзятому молчуну. Но тут приказывала дама, а его дело маленькое. Ограничился тем, что кивнул, и отошел в сторону, задумчиво разглядывая потолок.
Минувшие сутки были не самыми лучшими в жизни Барбато и он с тоской понимал, что они же будут и последними. Ничего хорошего он не ждал -слишком громко звенела слава о Тигрице, чтобы надеяться, что она выпустит жертву их своих лап. Он не обращал внимания на снующих под ногами крыс, они его не раздражали, напротив, они хоть немного оживляли унылость его закутка. Одна из них, самая раскормленная, умными глазами напоминала приблудившегося к нему пса - что-то с ним теперь будет?
Странно жалеть о собаке, когда своя жизнь висит на волоске, но этими мыслями Лука не давал себе думать о собственной судьбе.
"В пыточную". От этих слов заныли ребра. Ночью стражники не церемонились, но особого вреда никто не причинил. Пара зубов - не такая уж большая плата, перед Богом можно и щербатым предстать.
- Вот уж куда не тороплюсь, - хмыкнул Барбато в ответ. Раз уж умирать, так чтоб за себя не краснеть. - А поговорить - это всегда можно.
Приволакивая ногу, он подошел к толстым прутьям решетки. По ту сторону казалось, что даже воздух другой.
- Только не простудитесь ли здесь вы, Ваша светлость? - насмешливо переспросил. - Мне и посадить-то вас некуда, разве что вот на эту кучу.
Шмат подгнивший соломы - не самое подходящее "кресло" для графини.
И чего он добивается своей дерзостью? Сейчас она повернется и уйдет. И будет последней женщиной, которую он увидит в своей жизни.
- Ничего, я постою, - кротко ответствовала монна Катерина, разглядывая спокойно и внимательно своего вчерашнего убийцу, а ныне пленника. Жизнь куртизанка с норовом, под кого ляжет сегодня, не вдруг и угадаешь. Могла и она, графиня Форли и Имолы, плавать сейчас в Тибре со сломанной шеей или перерезанным горлом.
Дерзость Барбато ее ничуть не удивила, и уж тем более не разозлила. Подобных ему, голодных, злых, жадных, Тигрица знала хорошо. Они и на колу будут осыпать палача скабрезными насмешками. И чувствовала к таким нечто вроде тайного сродства, ей и самой приходилось стоять под взглядами врагов, и на угрозы лишить жизни детей, отвечать: «Мне есть чем сделать новых». Иногда бесшабашная смелость, дерзость и презрение ко всему миру – единственное, что помогает жить.
- А ведь я предлагала тебе вчера, Пес, служить мне, - мягко произнесла она, глядя в глаза Барбато, напоминая тому о вчерашнем разговоре в харчевне. – Предлагала, и не обманула бы. Жаль, что ты отказался. За собаку свою не тревожься, она накормлена и в конюшне спит.
Сколько в словах Катерины Сфорца было искреннего сочувствия, а сколько расчета – показать наемнику, как он просчитался, не приняв ее покровительства, мы не знаем. Человеческая душа потемки.
- Что касается тебя… ты в беду попал, Пес. Знаешь ли ты, где находишься?
Барбато потер ребра.
- Да если б и не знал, то догадался бы, - ответил с граничащей с нахальством насмешкой. - Здесь очень доходчиво объясняют. Да вы, Ваша светлость, не беспокойтесь, за мной здесь хорошо присматривают.
Он приблизил лицо к самой решетке:
- Милосердие проявили, значит? Что же, верно, животное бессловесное, ни в чем не виновато, хозяина вот выбрало не того, так то от дурости, - и оскалился. - Зато пару дней ел от пуза, а что еще бродячему нужно? Сыт - и уже хорошо. Но тигру... Тигрице... этого не понять. Зубы-то поострее будут, куда уж уличным шавкам. Только рядом с хищником, мадонна, могут выжить только такие же хищники. Остальных тигр живыми на куски разрывает, даром что большая кошка.
Он отступил в темноту камеры и уже без ерничания добавил:
- Спасибо за Пса. Если при довольствии оставите, молиться за вас буду... На том свете. Кто знает, может, своей молитвой и вашу душу спасу.
Вариантов было множество, и все они пока казались Чезаре вероятными. Убийца мог быть подослан к Лукреции. А мог и к Сфорца. Это могла сделать даже сама Катерина, зная, что в тот момент ее в покоях не будет. Выставить все так, что у Святого Престола и гости в безопасности быть не могут, и от папской дочки параллельно избавиться - одна сплошная польза. Юноша не отметал ни одну из версий. Они начнут отпадать сами собой, во время разговора с пленником. С каждым клочком кожи, с каждым вырванным ногтем в его словах будет все больше правды. Ну а если попадется достаточно стойкий, и настоящей правды не скажет никогда... Что ж, Чезаре полагал, что в Замке Святого Ангела будет достаточно способов заставить убийцу признаться хотя бы в той правде, которая выгодна Борджиа.
Катерина Сфорца опередила его. Женщина была в своем праве, как возможная цель лиходея, но все же это было плохо. Мало ли какой парой словечек они уже успели тут перекинуться. Надо будет позже расспросить тюремщика. Спокойствие хозяйки Форли Чезаре нисколько не удивляло, он достаточно знал об этой женщине, чтобы понимать: в своей жизни она видала вещи и похуже пыточных застенков. Такие женщины всегда очень нравились молодому человеку, нравилась ему и Катерина. Впрочем, в кругах, к коим они оба принадлежали, симпатии еще никогда не мешали людям при этом всячески портить друг другу существование.
Поклонившись женщине, учтиво, но коротко и по-деловому, Чезаре с ходу обратился к тюремщику.
- Отпирай.
Тот был явно неглупым малым, понимал, что у господ лучше не переспрашивать, и выполнил приказ. Юный кардинал едва ли не прогулочным шагом вошел в темницу и без всякого предупреждения от души врезал кулаком пленнику по скуле. Перстни на пальцах вполне могли бы сойти за недурной кастет, рука у Чезаре тоже была тяжелая. За ударом в челюсть последовал удар другой рукой поддых и пинок коленом в развилку. Лишь после этого Чезаре оттолкнул бедолагу от себя и куртуазным тоном произнес.
- А вот теперь можно и поговорить. Ты знаешь, что я хочу знать.
Про себя юноша уже, разумеется, решил, что человек, замешанный в покушении на Лукрецию, по ошибке оно произошло или нет, живым не уйдет.
Появление Чезаре Борджиа в застенках замка Святого Ангела и было той самой бедой, о которой Катерина только что оповестила наемника Луку Барбато. Если кого-то вводила в заблуждение молодость Его Преосвященства, то графиня Форли и Имолы к числу таких простаков себя не относила. Скорее всего, наемник тоже был наслышан о том, что есть такое – кардинал Валенсийский, и о том, что милосердие и христианское смирение были отпрыску Чезаре Борджиа совсем не свойственны.
Ответив на приветствие легким поклоном, Катерина Сфорца, как вежливая гостья, отошла в сторону. Узнать интересующие ее сведения можно было и таким способом, нет никаких сомнений, что вопросы будут задаваться по существу и ответы (ну, может быть не сразу) станут вполне удовлетворяющими допрашивающую сторону. Интерес Чезаре Борджиа к схваченному наемнику монну Катерину ничуть не удивил. Она прекрасно помнила разговор с Джованни Сфорца той ночью, после покушения. Кузен желал внушить Лукреции, что покушение было на нее… по всей видимости, герцогу Пезаро это удалось. Собственно, Тигрице от этого было ни тепло, ни холодно, имя Орси было произнесено и скрипело горячим песком на зубах, растравляя давнюю ненависть и вражду. А вот Луке Барбато не повезло.
Не повезло Луке Барбато сразу же, как только кардинал вошел в клетку, разумеется, отнюдь не для утешения духовного. Монна Катерина только отвела глаза. Жаль было наемника, как жаль не до конца испорченную руками подмастерья вещь, которую еще можно было довести до ума, возьмись за нее мастер. Жаль. Собственно, все, что сейчас могла сделать для незадавшегося убийцы графиня, это напомнить кое о чем любезному хозяину.
- Ваше Преосвященство, никоим образом не хочу мешать вам, однако позвольте напомнить, что человек этот схвачен при попытке убить меня. Поэтому жизнь его принадлежит мне.
Голос Катерины Сфорца был мягким, любезным, но что значит любезность хищника с хищником? Только демонстрация длинны клыков и остроты когтей.
Когда пленник осел на колени, Чезаре не стал отказывать себе в удовольствии пнуть его под ребра еще пару раз. В этот момент ему было откровенно наплевать, кого собирались убить наемники - Катерину или Лукрецию. Суть заключалась в том, что в итоге под удар попала сестра. А такие вещи не прощаются, даже если являются следствием ошибки. Бывают же промахи, которые нельзя исправить.
- Не беспокойтесь, его жизнь у вас пока, как видите, никто не отбирает. - Тон юноши сильно отличался от его действий, он был спокойным дружелюбным, как будто они беседовали на охоте или за ужином. - Здесь умеют бить так, чтобы никто не умер. Я тоже усвоил эту науку.
Напоследок отвесив пленнику еще один пинок, Чезаре виновато улыбнулся Катерине, как мальчишка, который нашкодил не со зла, а просто слишком увлекся.
- Прошу прощения, не смог удержаться. Далее обещаю доверить все мастеру своего дела. Может, велеть тюремщику принести Вам кресло? Или все-таки в пыточную?
Таким голосом обычно справляются о том, какой вид закуски предпочитает высокий гость. Молодой человек присел перед наемником на корточки и вполне спокойно спросил.
- Ну так я жду. Кто тебя послал?
Случайна или нет оговорка Тигрицы Романьи, но Лука быстро догадался, чьи сапоги оказали честь его ребрам.
Теперь пошел настоящий разговор... Побои можно снести, дыба же развязывает языки даже немым. Барбато надсадно закашлял от удара поддых, упал лицом вниз, подпитал кровью гнилую солому. Мастерски точный удар. Наемник не защищался, стоя на четвереньках, он отхаркивал слизь и с мрачным удовольствием думал, что запачкал не только вонючее ложе, но и штаны своего мучителя. Утешение было слабым, что нельзя сказать о боли.
- Прикажите принести кресло, Ваше преосвященство, - задрал голову и с ухмылкой прохрипел. - Ее светлости сверху плохо видно.
Он ответит на все вопросы, Барбато это понимал. Для него Орси - всего лишь те, кто заплатили деньги. Он продал свою жизнь - продешевил, увы - но в верности им не клялся. Молчал лишь потому, что признаться сразу - вызвать сомнения, но и кричать под щипцами палача верное имя - то еще удовольствие. Он скажет, без сомнения скажет. Будь проклято все, он скажет, только воздуха глотнет. И после этого его жизнь не будет стоить и медяка. Впрочем, она и сейчас стоит меньше жизни бродячего пса.
- Мы все тут в гостях у вас, Ваше Преосвященство, - любезно склонила голову графиня. – Вам и распоряжаться.
У всего и каждого своя цена, но Лука Барбато платил этим вечером не только за свои ошибки. Собственными ребрами, трещавшими, должно быть, под ударом всехристианнейшего кардинала Валенсийского, кровью и болью он платил за этих крыс Орси, платил за ошибку своего подельника, перепутавшего дочь Родриго Борджиа с графиней Форли, платил за собственную несговорчивость.
Катерина Сфорца, стоя у прутьев решетки, наблюдала за всем происходящим очень внимательно. Сотворить человеческую душу нам не под силу, но можно попытаться познать ее, а познавать лучше вот так, когда боль и вседозволенность обнажают ее, показывают во всей неприглядности. Со своими-то демонами Катерина Сфорца давно была знакома, а вот что из себя представляют Чезаре Борджиа и Лука Барбато – это было любопытно узнать.
Про себя графиня решила, что если наемник выживет после близкого знакомства с застенками замка Святого Ангела, она повторит ему свое предложение. Какой хозяйке не нужен верный Пес, способный загрызть без сомнений? Но те, кто служит за страх, за золото, рано или поздно предадут. Даже те, кто служит за любовь. Не предадут только те, кто благодарен, кто поднят из грязи, вытащен с того света… или отобран у Борджиа. Но пока что Катерина Сфорца не вмешивалась. Как знать, не заговорит ли Барбато по другому теперь, не назовет ли другие имена. Могло случиться так, что имя Орси было брошено ей в качестве лакомой наживки? Вполне могло. Так что, подождем.
От соломы пахло гнильем и ржавчиной - так пахнет смерть. Барбато не пытался подняться - какая разница, как умирать, на своих ногах или четвереньках? - он не сомневался, что последует новый удар и внутренне сжимался в ожидании. Молить о снисхождении было бессмысленно, но он знал, что забудет о смысле, когда палач начнет ломать ему пальцы. Бог мой, как же мне все это выдержать? Оставалось уповать на сомнительное милосердие тюремщиков и надеяться на легкую смерть.
Будь проклят тот день, когда он принял кошель из рук Орси, будь проклят он сам, когда польстился на это золото, будь проклят глупец Вито, из-за ошибки которого все и началось.
...Будь проклято, будь оно все проклято...
- Гости помнят о том, что они в гостях, я стараюсь не нарушать законов гостеприимства, соучастник покушения заботится об удобстве жертвы... Да у нас здесь идиллия, как я погляжу.
Чезаре встал, потягиваясь, и прошелся от одной стены темницы к другой. Не век же сидеть, скрючившись, над этим болезным.
- Нет смысла таскать кресла туда-сюда. Судя по твоему упорному нежеланию отвечать на мой вопрос, скоро мы все переместимся в пыточную, и там уж разместимся со всем удобством.
Оставив скорчившееся тело за спиной, юноша вернулся к решетке, поближе к графине Форли. Спору нет, ему было крайне любопытно узнать, что в точности произошло, кого хотели в итоге убить, и кто за этим стоит. Но, как ни крути, сама Катерина Сфорца была ему ничуть не менее интересна. Во-первых, это было чисто человеческое любопытство одного пытливого ума к другому. Во-вторых, молодому человеку всегда нравились именно такие женщины. Дамы, с которыми не заскучаешь. Пусть даже и старые. Впрочем, есть сорт женщин, которых никогда старыми не назовешь. Ваноцца деи Каттанеи была много, много старше Катерины, однако у Чезаре не повернулся бы язык назвать ее старухой по целому ряду объективных причин, а не только потому, что он был ее сыном и по-своему любил.
Иными словами, взгляд юноши практически не отрывался от Сфорца, и в его поведении присутствовала изрядная доля желания впечатлить ее, немного пофорсить, посмотреть, как женщина отреагирует на тот или иной его поступок. Хоть Чезаре и давал себе отчет в том, что это может оказать непросто. Сия дама много чего повидала в жизни, в том числе и всяких зарвавшихся бастардов.
- Знаете, мадонна, я недавно сделал одно небольшое открытие, оно имеет отношение к сложившейся ситуации. Многие называют женщин слабым полом, однако же именно среди женщин есть такие, которых никак не сломать пытками. Ну, разве что непоправимо, то есть убить. - Чезаре встал напротив Катерины, но по другую сторону решетки, оперевшись о прутья руками. - Некоторых дам, разумеется, можно сломать, пригрозив изуродовать их красивые лица. Других можно шантажировать детьми и любовниками. Хотя лучше братьями и отцами. Вам ли не знать, что детей всегда можно сделать снова, как и завести нового мужа. А братья и родители нам даны в уникальном экземпляре. Но есть такие, которых ничем не проймешь. И не мудрено. Я могу представить боль от пытки каленым железом, но даже вообразить не в состоянии, что испытывает женщина при родах. - Чезаре обрисовал ладонями нечто, видимо, призванное изобразить младенца, и непонимающие покачал головой. Впрочем, он быстро снова просиял. - Зато мужчину можно сломать любого, без исключения.
Все с той же веселой улыбкой юноша вернулся к пленнику, но на этот раз в руке кардинала мрачновато блеснул клинок стилета. При желании юноша умел доставать его из рукава абсолютно незаметно, что наводило на мысли, а так ли много отличий разделяет лицо духовное и наемного убийцу.
- Мужчины делятся на две половины. Одни сильнее всего на свете дорожат глазами, другие - тем, что примерно на метр ниже. - Он коротко хохотнул. - Я отношусь ко второму типу, скрывать не буду. Это ужасно примитивно, знаю, но я бы раскололся, если бы мне пригрозили отхватить яйца. Имейте в виду, мадонна, вдруг пригодится. А сейчас я хочу выяснить, чем дорожит наш дорогой гость. Помоги мне.
Последняя фраза, разумеется, адресовывалась тюремщику. Тот заставил пленника подняться на ноги и теперь крепко удерживал его за локти. Чезаре же подошел спереди, положив левую руку наемнику на затылок.
- К сожалению, если человека оскопить, он истечет кровью минут за семь. А я помню, мадонна, что убивать этого проходимца не следует. Поэтому, начнем, пожалуй, с глаз. - Острие стилета вдруг оказалось совсем близко от лица несчастного. - Если, конечно, я не получу наконец хоть сколь-нибудь внятный ответ на свой вопрос.
Ноги не держали и наемник почти повис на руках своего тюремщика. Тот хоть вполголоса ругался, но, не давая свалиться, держал крепко.
Увечье казалось страшнее смерти. Барбато знавал одного, которому встретился свой Чезаре Борджиа... Потом, по прошествии времени, бедолага частенько повторял, что жалеет об этом, что лучше сдохнуть сразу, чем жить калекой. Опустившийся, грязный, с провалами вместо глаз, набрасываясь на объедки, которые ему давали кто по старой памяти, а кто и из жалости, он рассказывал каждому, кто готов был слушать, свою историю.
...Не хочу, не хочу, не хочу...
- Мне дорого и то, и другое, Ваше преосвященство, - смешок больше похожий на кашель - сложно шутить, когда перед лицом острие стилета.
Барбато инстинктивно подался назад и крепко зажмурился. Изворачиваться и врать не имело смысла, к тому же он не мог взять в толк, с чего сын Александра VI проявляет столь трогательную заботу о правительнице Форли. Или это его личный интерес? Какая, впрочем, разница, кто сделает из тебя урода - Тигрица ли Романьи, папский ли "племянник". Луку куда больше волновала сохранность собственных глаз, и он не стал геройствовать:
- Это Орси, Ваша светлость.
Не Чезаре Борджиа, а Катерине Сфорца предназначалось это признание. И тогда они будут квиты. Она ему подарила день жизни, он ей - имя убийцы.
Катерина Сфорца повидала на своем веку и сильных женщин, и слабых мужчин, бывало и наоборот. Стойкость духа зачастую живет и в слабых телах. Если речь идет о золоте, люди ломаются быстро, как бы ни была велика жадность, желание жить все равно будет сильнее. Дольше всего держатся те, кто считают себя борцами за что-то великое. Тут уже ни угроза лишить достоинства или иных каких членов, ни угроза лишить красоты или заклеймить железом не подействуют. Многие так и уходят из жизни – умирая от боли, но не сломленные духом.
К счастью (если можно, конечно, говорить о счастье) это был не тот случай. Такие как Барбато могут молчать из упрямства и гордости. Да, даже у уличных псов есть своя гордость. Но графиня надеялась, что наемник заговорит раньше, чем случиться непоправимое. И он заговорил.
Итак, Орси…
- Это имя назвал и тот, кто пытался убить вашу сестру, Ваше Преосвященство, - спокойно заметила Катерина Сфорца. Не скажешь так сразу, какой горячей ненавистью отозвалось это имя. Орси, предатели, убившие ее мужа, Орси, с их криками «Церковь и свобода». Терновое семя, которое никак не выкорчевать с корнем. – Видимо, это правда.
Ей хотелось, чтобы это было правдой… Но будет ли это имя спасением для Барбато? Тигрица сомневалась. Чезаре напоминал ей молодого и жадного до крови волка, который не остановится и для которого добыча еще и игрушка. Игрушка, которую мучают, чувствуя клыками, как все медленнее и медленнее бьется сердце.
- Это похоже на правду, да. - Задумчиво протянул Чезаре. Стилет, впрочем, по-прежнему поблескивал у самого лица наемника. - Вот сразу бы так.
Кивок тюремщику, и пленник, лишенный опоры, снова рухнул на пол. Юноша, рассеянно поигрывая рукоятью ножа, брезгливо огляделся, но потом все-таки присел рядом со своей жертвой прямо на землю.
- Теперь, пожалуй, можешь принести графине кресло. Или что тут у вас их заменяет. Наш гость наконец проявил благоразумие, и нам предстоит долгий разговор.
Проверить ложь - дело непростое, если речь идет о человеке, который лгать умеет. Умеет ли лгать наемник - сами понимаете, вопрос риторический. Сам Чезаре, как лгун со стажем, знал только один действенный способ хоть как-то вычленить правду: вытянуть из собеседника побольше подробностей. Какие-то из них, вполне возможно, в будущем станут доказательствами и уликами.
- Итак, Орси. Уже неплохо, но одного словечка мне мало, сам понимаешь. - Чезаре беседовал с пленником так спокойно и непринужденно, будто они были давними приятелями, и он только что не собирался выколоть ему глаза. - Расскажи все в подробностях. Как они вышли на тебя, как поддерживали связь. Сколько платили. Как проходила подготовка. В общем, от начала до конца. А еще твое существование здорово облегчили бы вещественные доказательства твоей честности. Письма, записки. Если сведения передавались через посредника - укажи на него. Места, где тебя могли видеть с заказчиками или их людьми. В общем, кто-то или что-то, способное доказать мне, что ты не лжешь.
Молодой человек словно забыл о Катерине, хотя на самом деле, разумеется, спиной чувствовал ее присутствие и взгляд. Но графиня Форли сама задаст какие угодно вопросы, если сочтет нужным, и чье-либо разрешение ей для этого не потребуется. То, как она будет мстить Орси, Чезаре тоже не особенно занимало. У него будет собственная месть - потому что наказаны должны быть даже те, кто случайно причинил вред семейству Борджиа.
Надежда вспыхнула и снова исчезла. Вкрадчивая любезность напугала едва ли не больше, чем недавняя жестокость; Барбато не обманывал себя, ему было страшно. Да, он старался этого не показывать, возможно потому, что здесь была женщина, но в подвалах Сант-Анджело ломались и не такие храбрецы. Сам наемник считал храбрость не добродетелью, а глупостью, но и напустить в штаны тоже не хотел. Недолго уже осталось...
Перебирая руками о стену он встал и растянул в ухмылке разбитые в кровь губы; улыбка получилась широкой, но натужной, от проникшего в рот холодного воздуха дружно заныли зубы.
- Я вообще благоразумный человек, Ваше преосвященство, - он замолчал, пережидая шум - тюремщик не без труда нашел ровное место, куда можно было бы поставить массивный табурет. - Как вышли на меня, не обессудьте, не могу сказать, мне приятель сосватал, через него и говорили. Да Ее светлость с ним знакома, Вито его звали. И доказательство - тоже у него было, перстенек приметный с камнем зеленым, этот придурок его носил, не снимая... С ним и ушел тогда.
Лука сплюнул, жалея, что не взял свою долю драгоценностью. А так нет веса его словам.
- А те, кто видеть нас мог, в Форли они, Ваше преосвященство, - сердце забилось где-то в горле, а внутри все свело в тугой угол, - разве что кого туда послать, - Барбато тряхнул головой, выпрямился и со смешком закончил. - Так что мне с того толку, вряд ли доживу я до возвращения гонца. Вы о Псе не забудьте, раз уж пригрели, Ваша светлость, - это уже Катерине.
Напускное веселье не обмануло и ребенка, но Лука и не пытался. Довольно уже того, что не хнычет, валяясь в ногах у кардинала Валенсийского.
Странная история была с этим перстнем, туманная. Катерина помнила, как вертел его в пальцах кузен, словно украшение жгло ему руки. Ну, еще бы, если перстень от Орси, то и приходили не за Лукрецией, а ему очень хотелось представить все именно таким образом. Но перстень был, и наемник не лгал. Но не лгать мало, для того, чтобы выжить. Надо, чтобы юный волк в кардинальской шапке потерял интерес к своей новой игрушке, а для этого ему надо было показать добычу побольше и повкуснее.
- Кольцо я видела, - подтвердила Катерина. Садиться она не стала, так и стояла, взирая на все с отстраненным любопытством. Ни взглядом, ни жестом не выдавая своих мыслей. – Его снял с тела убийцы мой кузен, герцог Пезаро. Припоминаю, Ваше преосвященство, что он просил меня никому не говорить об этой находке, говорил что-то о монне Лукреции, о том, что должен заботиться о ее спокойствии и безопасности. Я не увидела в этой просьбе ничего дурного, в конце концов, право мужа заботиться о своей жене, не так ли?
Едва обозначившаяся нотка неуверенности, капля сомнения в чуть хрипловатом голосе Тигрицы, всего лишь капля. Но и капля иногда раскалывает камень
- Ну так присядь, раз благоразумный. - Чезаре окинул наемника насмешливы взглядом и дернул уголком рта. - В ногах правды нет.
При желании можно было бы еще долго тормошить беднягу, вытрясти из него намного больше всяческих подробностей, способных принести хоть какую-то пользу. Вот только желание это в Чезаре стремительно слабело. Он склонялся к тому, что этот человек сказал правду. Не потому что пленник предоставил ему много доказательств. Просто, если идти от противного, зачем бы ему сейчас лгать?
"А если это все отрепетировано? Если это все - спектакль, умелая постановка Катерины Сфорца, чтобы натравить нас на Орси? Нет, не сходится. При таком раскладе первый убийца был лишь разменной монетой, и тогда второй едва ли продолжил игру, увидев, как легко сия женщина жертвует фигурами. Хотя, он может быть и очень верным ей, по той или иной причине."
Пораскинув мозгами, Чезаре в итоге решил больше не вытягивать из наемника сомнительной ценности сведения, но проверить, имеет ли он хоть какую-то ценность для графини Форли.
- Ну, если уж Вы подтверждаете правдивость его слов, мадонна... - Чезаре поднялся на ноги и развел руками. - ... как я могу сомневаться? Что ж... - юноша потер ладонями друг о друга, словно предвкушая нечто занимательное. Все, кто так или иначе поучаствовал в этой безобразной истории, которая в итоге вылилась в прямую угрозу жизни моей любимой сестре, пожалеют об этом. А начну я с тебя, хотя ты, я уверен, уже жалеешь. - Молодой человек снова посмотрел на пленника, и на этот раз его глаза не улыбались. - Но вот незадача, я не удовлетворен. Я, пожалуй, выколю тебе хотя бы один глаз... впрочем, нет, какой смысл тогда. Лучше все-таки два. Зато оставлю жизнь. - Чезаре опять крутанул стилет в пальцах. - Мадонна, он вам хоть зачем-нибудь еще нужен?
Последний вопрос был задан словно между делом, как будто юноша вовсе не думал, что Катерина имеет к пленнику хоть какой-то интерес.
- Я бы оставила ему глаза, - в тон Чезаре Борджиа ответила графиня. – Хотя бы один. Чтобы он мог опознать перстень, о котором говорил. Если это действительно перстень Орси, то, Ваше Преосвященство, я бы попросила вас передать этого достойного наемника мне. Для дальнейшей беседы.
Нужен ли ей был Барбато? Казалось бы, какое дело Тигрице до Пса. Но вот жаль было бы оставить его издыхать тут, на гнилой соломе, раздавленного Чезаре Борджиа. Ему заплатили, он честно постарался отработать плату. Нет, не его жизнь была ей нужна и не его смерть. Орси – вот кто должен был заплатить за все.
- По возвращению в Форли, Ваше Преосвященство, мне бы хотелось узнать подробности этого дела. Очень неприятно, знаете ли, когда тебя пытаются убить. Орси мне должны. И этот человек поможет мне получить с них долг.
Черный потолок, серые стены, красные блики огня. Черные провалы клеток, серый, грязный воздух, впитавший в себя крики и стоны, красная кровь, цена которой в подвалах замка Святого Ангела была очень дешева. Катерина Сфорца улыбнулась сыну понтифика, и улыбка ее в свете факелов, в контрасте черного, серого, алого, совсем не казалось мягкой и женственной, да и не была такой.
- Вы бы стали убивать того, кто может указать вам на ваших убийц, мессер? Я имею ввиду, убивать сразу?
Один глаз, лучше чем полная слепота, но хуже, чем два. Лука невольно отпрянул назад; хотя он еще вчера знал, что жить ему осталось недолго, но привыкнуть к мысли о собственной смерти так и не успел. Пропахший плесенью воздух камеры, крысы, тухлая жижа под ногами - все это было прекрасно.
Молить о пощаде - только раздразнить зверя, и наемник молчал, понимая, что сейчас любой звук может сыграть против него. Кардинал Валенсийский играл с ним, как сытый кот с попавшим в западню мышом, Тигрица Романьи не церемонилась с врагами, даже если они были ей нужны. Для кардинала Валенсийского он - песчинка и Катерине Сфорца - не враг, но в Тибре не вылавливали бы опухших от воды утопленников, если бы такие мелочи заботили сильных мира сего. Одного только подозрения достаточно для того, чтобы тебе вскрыли брюхо, а тут покушение жизнь.
Эх, псина, не к тому ты прибился. Барбато и не догадывался, что именно бродячий пес и продлил на какой-то срок жизнь своего неудавшегося хозяина.
- Я узнаю, - низко склонив голову, словно это могло уберечь глаза, пробормотал он.
...По-прежнему чертовски хотелось жить...
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. Si vis pacem, para bellum » Седьмой круг Ада. 19.01.1495. Рим.