В это утро Катерина Сфорца почувствовала настоятельную потребность побеседовать с Господом с глазу на глаз. Не с одним из тех, кто говорит от его имени, его именем выслушивает исповедь и отпускает грехи, нет, графиня очень хотела обратиться к царю небесному, и надеялась, что ее захотят выслушать. Может быть, ее даже выслушают охотнее, если она взовет к утешению из замка Святого Ангела? Все-таки обитель наместника Господа… Конечно, не смотря на то, что замок Святого Ангела был резиденцией Его Святейшества, святости в нем было не больше, чем в любом другом дворце Рима. Но и не меньше. Чернь любит позабавить себя скабрезными историями и страшными сказками, а недоброжелатели, каковых у власть предержащих всегда в избытке, рады угодить глупцам, это графиня прекрасно знала.

Замковая часовня, куда направилась монна Катерина, была пуста, только мальчик-служка с быстрыми, как у хорька глазами, осматривал ряды молитвенных скамеек в надежде, что после утренней мессы где-то завалялась монетка, или пряжка.
Святая вода захолодила пальцы, охладила пылающий лоб, когда Катерина Сфорца осенила себя крестным знамением. Тишина. Ей почему-то казалось, что в этой тишине она быстрее найдет вопросы на все ответы, чем в велеречивой латыни но все же, покорно склонив рыжеволосую голову, прошептала положенные молитвы, наскоро прошептала, без души, выполняя обязательный ритуал, волшебство которого утеряно.

- Итак, Господи, что мне делать?
Вопросила она наконец, покончив с молитвами, и по часовне прокатилось удивленное эхо.
– Я знаю, Господи, ты скажешь – молиться. Я молюсь, жертвую неимущим и даже вызолотила у себя, в Форли, всю церковную утварь, у тебя нет причин быть мной недовольным. Почему же меня преследуют неудачи в этом городе? Я не желала никому зла, не искала чужого, а всего лишь желала получить свое.
Голос Тигрицы Романьи был искренним, искренней и сильной была ее вера в себя, в свою правоту.
- Если я где-то и нарушила Твои заповеди, прости меня. Так почему, Господи? Сначала плен у короля Карла, потом эта неудача с его похищением, покушение, еще одно покушение. Если бы не мальчик Фео я бы, пожалуй, беседовала бы с тобой не здесь. Значит ли это, что мне нужно отказаться от всего, что было задумано и вернуться в Форли, Господи? Ты посылаешь мне знак? Или наоборот, испытываешь на крепость?
Отказаться от борьбы… Тигрица Романьи надменно выпрямилась, словно предупреждая небеса о том, что не стоит даже предлагать ей такое. Всегда есть за что бороться, и с кем. Мятеж - это воздух, которым она дышит.
- Благодарю тебя, по крайней мере за то, что я до сих пор жива и свободна. Благодарю за то, что послал Джакомо Фео, и прошу тебя, пошли этому юноше быстрого выздоровления от нанесенных ран, ему я обязана жизнью.

Еще монна Катерина была обязана Джакомо бессонными ночами, красивый мальчишка повадился приходить в ее сны. Но стоит ли говорить об этом с Господом? Помог бы ей справиться с врагами, с друзьями же она справится сама.

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно

Могло показаться, что вдруг заговорил мраморный ангел за спиной у монны Катерины, но в голосе ангела вряд ли было бы столько изумления. Прервав свою беседу со Всевышним, графиня обернулась, удивленная, растерянная, даже, пожалуй рассерженная на Джакомо Фео за то, что он застал ее за молитвой. Молитвой о нем. На губах застыла гневная отповедь… но гроза так и не разразилась. Но Катерину Сфорца смотрело бледное, изможденное лицо ее спасителя, такое юное и красивое не смотря на бледность, что сердце сжалось. И только впитанное с рождения, выпестованное, взращенное, а затем и завоеванное чувство собственного величия, не дало возобладать в графине ее женской сути.

- У вас рана открылась, мессер Джакомо, - мягкий, чуть хрипловатый голос монны Катерины бархатной лентой скользнул к юноше. Поднявшись со скамьи (прости, Отец мой небесный, и разговор наш еще не окончен), графиня подошла, строго, но с тревогой вглядываясь в лицо этого упрямца, смотрящего на нее при встрече взглядами, полными невысказанных слов, которые не были тайной для монны Катерины, и заставляли ее сердце биться чаще. – Зачем вы встали с постели? Сядьте, отдышитесь, разве можно себя так не беречь?
Мягкий упрек, более чем мягкий, но как тут быть суровой? И все же…
- Конечно, я молилась о вас. Мой долг молиться за ваше выздоровление. Так же, как мой долг – позаботиться о вас, после того, как вы столь самоотверженно защищали меня. А я не забываю своих долгов, мессер Джакомо.

Долг – прекрасное слово, особенно в устах правительницы Форли. Долг перед своим раненым спасителем позволяет не отходить от его постели, пока тот мечется в жару, позволяет вытирать его лоб, поправлять одеяло, не вызывая назойливого любопытства слуг. Долг, и ничего более.

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно

Кто знает, кто разберет, в каком темном горниле плавятся женские чувства, из каких порывов вырастает, появляется на свет страсть. Не из смешения ли жалости, влечения, нежности, и что там еще щедро сыпет рука Судьбы? Одинокие ночи, одиночество, которого не развеять случайным любовникам. Катерину Сфорца влекла к Джакомо Фео его безыскусная искренность, юноша еще не овладел в полной мере искусством лицемерия. Его лицо было открытой книгой для правительницы Форли, и какое женское тщеславие не почувствовало бы себя удовлетворенным, прочтя на страницах этой книги столько неподдельного чувства?

Рука невольно потянулась к темным прядям, прихотливо рассыпавшимся по плечам – погладить, почувствовать теплый шелк под пальцами, успокоить почти материнским жестом. Женщины с удовольствием залечивают раны, которые сами же и наносят, если жертва их кажущейся бессердечности им дорога.
- Тише… Джакомо, тише!
Имя. Только имя. Но первый раз Катерина Сфорца назвала своего верного слугу по имени, тем самым подняв, дав тому понять, что он может подняться, как высоко он может подняться, оставаясь у ее ног.

- Вы так безрассудны. Здесь не место для таких разговоров, разве вы забыли, где мы? Взгляните на меня. Ну же!
И вот уже женская рука ложится на по-детски нежную щеку Джакомо Фео, заставляя поднять глаза. Пронеслась молнией мысль о том, что Форли далеко, далеко дети, слуги, далеко все то, что делает ее не женщиной – символом, воплощением власти и силы. И спасибо тебе, Создатель, что далеко...

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно

Не было ли появление Джакомо Фео ответом на вопросы, которые Катерина Сфорца бросала в тишину часовни? Или чего она ждала? Трубного гласа с небес, огненные письмена на стене, или что молитвенная скамья заговорит под ее коленями, как некогда горящий куст с Моисеем?

Коленопреклоненный Джакомо, коленопреклоненный ангел у нее за спиной, кротко сложивший свои мраморные крылья. Глаза Фео, горящие внутренним огнем и глаза, смотрящие со стен, расписанных фресками, глаза, смотрящие в вечность. Странное существо – женщина, противоречивое. Жаждет простоты, но в тоже время стремиться придать любым своим чувственным порывам характер возвышенный. Как знать, произойди объяснение Катерины Сфорца и ее юного спасителя в ином месте, не был бы иным и результат?

- Ни слова о смерти, - предупредила она Джакомо, не отнимая руки. Позволяя тому почувствовать, как горяча может быть ее благодарность. – Встаньте… вы можете идти? Надо позаботиться о вашей ране, пока она снова не уложила вас с лихорадкой в постель. Я помогу вам.
Слова, слова, но сколько стояло за ними? Как красноречивы были взгляды. Имеющий уши да услышит, а чужие глаза путь не увидят ничего неподобающего.

«В конце концов, когда мы вернемся в Форли, все станет как прежде», -утешила правительница Романьи протестующие голоса, звучащие в ее душе, впрочем, не так уж громко они звучали. Благоговейное молчание Джакомо, прижимающегося губами к ее запястью, они заглушить не могли.

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно

Едва заметный кивок, как подтверждение того, что витало между ними, так и не найдя выход в словах. Но слова были и не нужны, им еще придет время, потом, после. Когда Катерина Сфорца отдав дань полу и природе, захочет услышать слова признаний, обожания, восхищения. Пока же – тишина и касание губ Джакомо Фео к ее щеке, как печать, скрепляющая их тайный договор.

Было в этой тишине еще кое-что. Вдохновение творца перед своим будущим творением. Правительница Романьи смотрела на этого юношу, красивого, пылкого, безрассудно смелого, и невольно предвкушала тот миг, когда в ее руках он обретет уверенность, зрелость… и, как знать, может быть, даже величие, если окажется того достоин.

- Пойдемте, мессер, - ласковое лукавство проглядывало сквозь обычное высокомерие графини, как огонь свечи сквозь алебастр светильника. Она давала понять Джакомо, что знает о том, что терзает его, и… позволяет тому искать лекарство от своих терзаний. – Мои молитвы закончены.

Подпись автора

Тигрица Романьи
Там, где нет опасности, наслаждение менее приятно