Vivamus atque amemus - (лат) будем жить и любить.
Рим. Дом куртизанки Родине. Позднее утро.
Яд и кинжал |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. Si vis pacem, para bellum » Vivamus atque amemus. 04.02.1495. Рим.
Vivamus atque amemus - (лат) будем жить и любить.
Рим. Дом куртизанки Родине. Позднее утро.
Последние четыре дня жизни Андре де Бомона никто не назвал бы лёгкими или приятными. Тяжелая рана болела – невзирая на снадобья, которыми усиленно потчевала раненого врачевательница – а лихорадка путала сознание. Граф бредил и не отличал сон от яви. Граница между реальностью и вымыслом настолько стерлась, что придя в себя утром четвертого февраля капитан не мог вспомнить – почудился ему переезд из одного дома в другой или нет? Ещё он помнил склонившееся над ним лицо Оттавии, но это было, по его мнению, лишь мороком. Оттавия должна была сейчас быть далеко, ехать к отцу в Пезаро, что ей делать в доме куртизанки?
Тяжело вздохнув и невольно застонав – рана тревожила по-прежнему достаточно сильно, бок горел огнём – Андре де Бомон открыл глаза. Так и есть – какая-то комната, наверняка в Риме, видимо, той куртизанки про которую говорил Гийом. И Оттавия.
Увидев девушку, капитан не поверил своим глазам. Ему на миг показалось, что он до сих пор бредит, но мерзкие ощущения – голова была тяжелой словно с глубокого перепоя, а во рту - сухо – говорили, что это как раз явь. Полуденное солнце заливало комнату, что не допускало возможности ошибки, так что Андре просто выдохнул:
- Оттавия! Почему ты не уехала?
Можно было бы обрушиться с упрёками – в Риме сейчас опасно, про дом куртизанки и говорить нечего! – но голос де Бомона был мягок. Во-первых, был ещё очень слаб, а во-вторых, понимал, что наверняка именно Оттавии обязан тем, что ещё жив. Кому есть дело до бесчувственного солдата в городе, оставленном армией?
В последние четыре дня Оттавия чувствовала себя, как солдат осажденной крепости. Дом одной куртизанки сменился другим, но самого главного это не меняло - один час шел за пять, она старалась лишний раз не покидать комнаты, и все вокруг казалось ей враждебным - от служанки до самой хозяйки дома или даже его стен.
Андре был очень плох, его мучила лихорадка. Он горел и одновременно его бил озноб. В бреду он все время что-то шептал, но как Оттавия не пыталась прислушаться, чтобы понять - смысл сказанного ускользал от нее. Она все время находилась рядом, чтобы подносить ему воду, когда он просил. Тогда он открывал глаза и смотрел на него, но выражения лица его не менялось - видимо, он не узнавал ее и вообще не понимал, кто находится рядом и что происходит.
Она сама меняла ему стягивающие раны повязки и давала отвары, лишний раз боялась просить придти лекаря, потому что раненый в бреду говорил по-французски и мог выдать себя.
Оттавия никуда почти не выходила, постоянно была рядом, но спала мало и урывками, больше молилась или, неподвижно застыв, смотрела за раненым, ища каких-то самых слабых признаков выздоровления. Иногда он звал ее, и она бросалась к нему, но все было напрасно - это был зов в бреду, и Андре не понимал, что она рядом, не слышал ее слов.
Прошлый день был совсем тяжелым. Ближе к вечеру Андре смертельно побледнел, и дыхание его стало совсем тихим. Несколько часов Оттавия просидела на его постели, беззвучно шепча бледными губами молитвы или повторяя в полубезумии "Пожалуйста, нет, только не это..."
В какой момент ее сморил сон, причиной которого была смертельная усталость, она уже не помнила, а когда очнулась - именно так, а не проснулась - ранним утром, то было уже светло, и Андре дышал так, как это делают спящие крепким здоровым сном люди.
Теперь, когда Оттавия услышала свое имя, то опять решила, что он зовет ее не по-настоящему, а в каком-то своем сне, но обернувшись, наткнулась на внимательный и совершенно осмысленный взгляд.
- Андре? - удивленно спросила она, не зная, верить ей или нет увиденному. - Ты... ты видишь меня? По-настоящему видишь меня?
Андре немного удивился вопросу, но кивнул.
- Да, я вполне тебя вижу, - подтвердил он, - но что ты тут делаешь? Вильфор не смог выполнить моей просьбы и отправить тебя к отцу?
И такое вполне могло быть – офицеры отступающей армии, как правило, не располагают безграничным запасом времени, а Ги и так пришлось повозиться с Бомоном, но всё же... Всё же такой небрежности от друзей капитан не ожидал – как можно оставить беззащитную женщину в доме куртизанки? Как и большинство мужчин, Андре не видел в жрицах любви ничего дурного, да и нрава был далеко незлого, но всё же понимал, что пьяным посетителям весёлого дома, в общем-то, всё равно – куртизанка перед ними, служанка или сиделка. Да и не по статусу будущей графине жить в таких условиях.
Капитан заметно огорчился, хотя в душе всё же немного был рад тому, что Оттавия здесь и помогает ему пережить тяжелое ранение. С чужими равнодушными лицами кругом ему было бы намного сложнее.
- Слава Богу, он услышал мои молитвы и ты поправляешься! Я знала, я знала, что так и будет!
Сейчас Оттавии и правда так казалось, хотя на самом деле последние дни были наполнены больше отчаяньем, чем надеждой, и тем большим, чем дольше Андре не приходил в себя. И видеть теперь его взгляд, пусть еще подернутый мутностью, но все-таки осмысленный и понимающий, - это была почти роскошь. Оттавия на время позабыла об унижении от того, в каком доме находилась и чьим гостеприимством вынуждена была пользоваться, о постоянном холоде, о страхе, который охватывал ее каждый раз, когда она выходила из комнаты и вынуждена была искать кого-то из прислуги, чтобы попросить о чем-нибудь.
- Мессер Ги де Вильфор, конечно, никуда меня не повез, - Оттавия подошла к постели больного и села рядом с ним, улыбаясь так, словно рассказывала ему что-то легкое и веселое. - Он предложил мне поехать с армией в Неаполь, но я, разумеется, отказалась, и он привез меня к той женщине. Ее зовут Алессина. Ты был сначала там. А потом нам пришлось перебраться сюда.
Вынужденная веселость Оттавии бросилась в глаза де Бомону, и он в очередной раз удивился её благородству. Другая женщина, пожалуй, не удержалась бы от упрёков, перечисляя все те мучения, которые она претерпела по его вине, а его невеста, напротив, пыталась его поддержать. Прекрасно понимая, каких усилий ей стоит не впадать в отчаянье, капитан взял Оттавию за руку. Пальцы плохо слушались из-за накатившей слабости, да и шевелиться вообще было больно, но всё-таки Андре сказал:
- Тебе не следовало отказываться от предложения Вильфора, дорогая. Пока я не встану на ноги, из меня будет плохой защитник. Но я попытаюсь поправиться поскорее.
Поправиться и – не привлекая внимания, присоединиться к действующей армии. Военная кампания короля не обещала быть затяжной – да и как можно тянуть, когда Франция так далеко? – так что выздоровление графа вполне могло совпасть с триумфальным возвращением армии обратно. А если нет – всё равно что-то можно придумать.
- И мне жаль, что тебе приходится жить в доме куртизанки. Но виконта можно понять – у армии здесь нет других союзников.
За языком следовало следить – эта самая куртизанка вполне могла оскорбиться и выгнать «постояльцев» на улицу. Армия, разумеется, ещё вернется в Рим – иной дороги у неё нет, но это навряд ли могло остановить женщину подобного рода занятий.
- Надеюсь, тебе здесь не слишком плохо, - только мог заметить раненый, которого одолевали вполне понятные страхи и сомнения.
- Из тебя плохой защитник, пока мы находимся в Риме. И поэтому защитник нужен тебе. И это я, Андре.
Оттавия сказала это так, как будто положение вещей ей показалось очень забавным и ее все устраивало.
- Только не говори ни с кем ни слова, особенно с лекарем, который к тебе придет. Притворись немым. Последствия удара. Никто не должен знать, что ты франк.
Все было очень неопределенно. Совершенно было непонятно, как и когда Андре удастся покинуть Рим. О возвращении франков не было и речи, об этом не шептали даже самые невероятные слухи. Кто наберется храбрости, чтобы вернуться за раненым другом в одиночку? Или даже маленьким отрядом. Что значит несколько человек перед толпой, жаждущей куража?
Но обо всем этом Оттавия пока не хотела говорить. Сегодняшний день был даром, и она верила, что не для того Провидение послала ей его, чтобы жестоко наказать разочарованием потом.
- Я не очень верю и в союзничество куртизанки, Андре. Будь моя воля, я не доверила бы ни одной из них и одного медяка, чтобы сохранить.
Оттавия нахмурилась. Ей опять захотелось спросить, почему Лисичка, которую явно что-то связывало с Вильфором, перевезла их именно в этот дом и именно к Рондине? Не связывает ли что-нибудь Рондине и самого Андре? Недаром она смотрит с ехидством и едва сдерживаемой насмешкой.
Но, поманив искушением знания, желание исчезло. Сможет ли она спокойно отнестись к любому ответу? Нет, лучше уж неведение.
- Так что мне тоже жаль, что мы в доме у куртизанки, но здесь не так и плохо, если сравнивать с тем, что могло бы быть. Она ни в чем не отказывает, Вильфор оставил деньги, а тебе, чтобы поправиться, нужно многое.
- Это хорошо, что трудностей нет хотя бы с этим.
Пришедшему в себя Андре всё казалось в радужном свете – человеку, прошедшего по грани между жизнью и смертью, каждый вздох и каждый стук сердца был в радость – хотя действительность очень быстро сводила это чувство на «нет». Капитан ободряюще сжал пальцы Оттавии в своей ладони и сказал:
- Думаю, всё образуется. Если бы эта женщина хотела нам зла – она уже сделала бы это. К тому же у Ива и Гийома, действительно, были здесь куртизанки, которые весьма им благоволили. Алессина и Родине. И я верю в то, что мои друзья нас не бросят. Вот только военный поход, - лицо графа омрачилось. – За успех военного похода и за то, кто из него вернётся, а кто – нет, поручиться никогда нельзя. Но будем надеяться на лучшее. В любом случае, если я буду здоров – мы не пропадём.
Гораздо сильнее возможных трудностей в случае отсутствия помощи – вдруг армия застрянет в Неаполе? – Андре беспокоили последствия собственной смерти. Что в таком случае будет с Оттавией? Но думать о дурном не стоило.
- Тебя здесь никто не обижает? – уточнил он у невесты всё же. – В крайнем случае, есть отец Венанцио из церкви Святой Агнессы. Он уже оказывал нам помощь, укрывая тебя в монастыре, в крайнем случае, можно обратиться к нему снова.
Сиделка – это, конечно, хорошо, но вдруг здесь до Оттавии кто-нибудь домогается? А он, Андре, увы, сейчас слабее котёнка.
- Нет, что ты. Никто не обижает, - заверила де Бомона Оттавия.
Она немного лукавила, потому что хоть и нельзя было указать на конкретные действия или слова Рондине, которые демонстрировали бы желание обидеть, но весь ее облик и поведение недвусмысленно указывали на сильнейшую неприязнь и желание уязвить. Положение Оттавии было двусмысленным и неприятным, и куртизанке это доставляло особенное удовольствие. И ничего не оставалось, как проглатывать это.
Но Оттавия не хотела сейчас жаловаться. Сделать сейчас было бы ничего нельзя, а Андре чувствовал бы себя виноватым. А если бы вдруг разозлился и вспылил, то все могло бы как-нибудь плохо закончиться.
- Тебе сейчас надо стать опять здоровым. И тогда уже придумается, как нам оставить Рим.
- Ты, без всяких сомнений, права.
Андре слегка улыбнулся невесте, хотя сомнения поселились в его собственном сердце. Нет, его вера в добрые чувства друзей не ослабла, но причин для безмятежности тоже не было. Кто знает, что будет дальше.… А пока они с Оттавией – одни в чужом городе, полном врагов, и защитой им служит лишь надежда на молчаливость куртизанки и её – как бы это не звучало странно – честность. Надежда на то, что эта женщина, имени которой Оттавия ему так и не назвала, окажет им помощь за деньги, а не предаст. Впрочем, в людях иногда просыпается что-то хорошее – ему ли, графу де Отишану, этого не знать? Кто бы мог подумать, что он, суровый солдат северной армии, подберет на улице незнакомую девицу и даст ей кров? Кто бы мог подумать, что эта девица, отравившая, по её словам, какую-то куртизанку, согласится отказаться от спокойной жизни ради ухода за раненным франком?
- Как бы то ни было, я не забуду того, что ты для меня делаешь, - пообещал Андре невесте, вздохнув. – В этом могу дать слово чести.
Это были лишь пустые обещания – пока прикованный к постели почти пленник, он ничего не мог дать Оттавии – но граф считал, что со временем всё изменится. И его слово будет стоить дорого, столько же - сколько и раньше.
Эпизод завершен
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. Si vis pacem, para bellum » Vivamus atque amemus. 04.02.1495. Рим.