Утро.
Домик Анитры.
Отредактировано Анитра (15-12-2014 10:27:39)
- Подпись автора
Яд и кинжал |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. Si vis pacem, para bellum » Как куется человеческое счастье. 03.01.1495. Рим
Утро.
Домик Анитры.
Отредактировано Анитра (15-12-2014 10:27:39)
Часть Первая.
На улице начало стремительно светать, и старая гадалка и повитуха, всегда чутко слышавшая первые звуки наступающего утра, открыла глаза и удивилась. Уже несколько дней не удавалось ей закрыть глаза вечером с тем, чтобы проснуться уже только утром, потому что приходилось посреди ночи спешить к очередной роженице. Именно сейчас, в построждественские недели, появлялось особенно много деток, явлению которых в этот мир много поспособствовал уже ушедший в прошлое апрель, чьей бурной итальянской весеннести так сложно было противостоять их родителям.
Анитра не спеша вылезла из кровати, столь же медленно совершила свой нехитрый старушечий утренний ритуал, подобрала под непременный чепец ставшие уже редкими и безжизненными волосы, коротко прочитала утреннюю молитву, как всегда, помимо прочего, прося оградить ее от излишнего чужого страдания или смерти, и с любопытством выглянула на улицу.
Ворона, все это время терпеливо наблюдавшая за действиями хозяйки, решила, что можно наконец напомнить о своем существовании и завозилась в клетке, хрипло каркнула.
- Ну тише, Кара, - Анитра взяла кусок лепешки, отломила себе половину, остальное просунув сквозь прутья птице.
Ворона презрительно посмотрела на выданный завтрак и недовольно каркнула, в очередной раз загрустив о том пире, что перепал ей неделю назад. Тогда один небедный торговец в благодарность за счастливое разрешение супруги от двойни притащил сюда, помимо всего прочего, половину телячьей головы, от которой и Каре досталось. Увы, Анитра ела, по старости, немного, и бедной вороне чаще приходилось быть вегетарианкой, о чем она и грустила, жадно косясь на пролетавших за окном воробьев.
- Ну принесу я тебе сегодня чего-нибудь поинтересней, - примирительно прокряхтела повитуха, собираясь сказать еще что-то, но остановившаяся на полуслове, потому что увидела в окно нечто интересное.
Приближалась молодая женщина, которой однажды Анитра очень помогла и которую со свойственной ее памяти цепкостью, удерживающей сотни имен и лиц многих, с кем пришлось по разнообразию деятельности столкнуться, запомнила.
- Форнарина. И что ты думаешь об этом, Кара? – старуха повернулась к вороне, и ее выцветшие давно глаза зажглись любопытством – последним, что остается женщине на память о далекой молодости.
Ворона каркнула, и Анитра согласно кивнула:
- Разумеется, подруга, без тайной просьбы здесь не обойдется.
Незадолго до этого Форнарина тихонько встала с кровати и, прислушиваясь к ровному дыханию мужа, осторожно вышла из комнаты. Тот что-то пробормотал во сне, пошарил рукой по половине кровати, где должна была спать жена, недовольно крякнул, но, повернувшись на другой бок, громко захрапел.
Всю неделю пекарь проболел и, не позаботься он, несмотря на все ворчание жены, взять себе пару помощников на рождественские праздники, быть бы убыткам. Жена… Даже сквозь сон по лицу Маттео пробежала тень – когда он брал в дом молодую здоровую девицу, то не думал, что вместо цветущего дерева получит бесплодную смоковницу.
Прежняя его жена была худа и костлява, но зато подарила ему сына. Да вот беда, приспала его дурной ночью, за что была нещадно бита мужем, после чего тихо скончалась. Как говорил пекарь - от горя.
Форнарина, словно могла прочитать мысли спящего, скривилась. Всей улице, да и ближайшим проулкам, было известно, что ее предшественница частенько захаживала к соседу-мяснику, и не знал о том только Маттео. Да и мальчуган, даром что малыш, был вылитый Пачано. Сколько раз молодая женщина, выслушивая бранные слова, порывалась сказать, что ей-то нечего стыдиться, но, зная тяжелый кулак богом данного супруга, не решалась.
Избави бог, если бы тот узнал, что не девицей была она, когда клятвы у алтаря произносила! Сколько раз он говорил, что берет ее почти без приданого, потому что нужна ему такая же скромная и благонравная жена, как покойная Доната.
Форнарина, низко склонив голову от ветра и чужих взглядов, остановилась у неприметного, но ей хорошо знакомого дома, и с неожиданной робостью постучалась в дверь.
- И кому это не спится в такую рань? - немедленно заворчала Анитра, для проформы, конечно, а не от настоящего раздражения. - Ну иду я уже, иду.
Щелкнул нехитрый засов, следом раздался звук открываемой щеколды, и сухая старушечья фигурка явилась перед статной молодой женщиной.
- Форнарина, - с удовлетворением, словно ждала гостью уже давно, подтвердила свою недавнюю догадку Анитра, - ну, заходи. Только ежели тебя прошлое беспокоит, то скажу одно - жив, здоров и бегает, а больше ни о чем ни спрашивать, ни допытываться даже не думай.
Старуха сделала шаг назад, пропуская гостью и не сводя цепкого взгляда с ее лица.
- Или тебя что другое беспокоит? Прознал что ли кто-нибудь? Слухи пошли? Точно скажу, что не от меня.
Знатные дамы могут позволить себе душевные терзания, для жены же пекаря это непозволительная роскошь.
- Я не об этом, - прошептала молодая женщина и, оглянувшись по сторонам, торопливо зашла в дом. Прошедшие годы почти не изменили повитуху, казалось, годы не властны над старухой. Сама же Форнарина, никогда и не бывшая худышкой, изрядно раздалась в бедрах. Маттео частенько называл ее самой аппетитной булочкой в Риме и игриво пощипывал то за румяную щечку, то, если был в особом настроении, пониже спины.
Ворона, не иначе как соглашаясь с пекарем, подлетела к чинно усевшейся на скамью женщине и легонько клюнула ее в пухлое плечо, словно проверяя на съедобность.
- Уйди, больно же, - Форнарина отмахнулась от птицы, но, вспомнив об Анитре, быстро добавила, - я тебе потом лепешку принесу.
Кара, блестя глазами-бусинками, склонила голову – обманешь ведь, – ткнула клювом где-то около локтя и, довольная собой, отлетела в угол комнаты. От двери послышалось хриплое покашливание, повитуха наслаждалась представлением, устроенным ее любимицей.
- Я к тебе по делу, - согнав птицу, молодая женщина почувствовала себя увереннее, - мне нужен ребенок.
- Ну, хорошо, если не об этом, - без излишней доверчивости протянула Анитра.
Она внимательно оглядела Форнарину с ног до головы, стараясь угадать, о чем та поведет разговор, благо время у нее для этого, благодаря стараниям неугомонной Кары, было. Молодая женщина, сколько ее помнила Анитра, всегда была что называется "в теле", и жизнь замужняя поспособствовала тому, чтобы этого добра у нее не уменьшилось, а, скорее, наоборот. Жизнь с булочником Маттео, о котором говорили разное, легкой не была, но от голода Форнарина не страдала.
Слова о ребенке заставили старуху вновь насторожиться. А как же тогда "не об этом"? Неужели все-таки пришла за тем, тайно появившимся на свет и тут же отданным другим, неведомым неосторожной Форнарине людям? Тогда, три года назад, Анитра помогла ей скрыть грех, отправив сначала к родственнице, дохаживать положенный срок, а потом пристроив ребенка одной бездетной паре. Только вот если в Форнарине вдруг голос крови заговорил или еще какая глупость, то зря она к Анитре пришла. Гадалка тайны людей, которым помогла, бережет. Про Форнарину молчала, и тут молчать будет.
- Это ты о каком ребенке, милая? - Анитра насупилась и уперла руки в бока. - Муж-то тебя, видимо, раскормил, живешь вон хорошо, оттого и заблажить вздумала? Пустое это все, милая. Сделанного не воротишь, ступай домой и не тревожь ни меня, ни других людей. И добротой Маттео-булочника тоже не обольщайся. Рука-то у него, говорят, тяжелая, и не все он простит.
Форнарина вспомнила сочувственный взгляд наемного работника, когда она, засучив рукав, месила тесто; Маттео даром, что больной, так сжал ей руку повыше запястья, что на коже остались уродливые черно-желтые отпечатки его пальцев.
- Уж мне ли не знать? - отвечая больше своим мыслям, чем повитухе, ответила она и спохватилась. - Да не о том я... Жив и слава богу.
Мария истово перекрестилась - грех на ее душе, замаливала денно и нощно. Может, что нет у них детей, наказание Господне.
- Помоги, прошу тебя, помоги. Убьет он меня, если дитя не рожу, - бессвязно выдохнула она и упала перед старухой на колени. - Знаешь же, не бесплодна я, - еле слышно прошептала она и с отчаянной надеждой посмотрела на Анитру.
- Ах вот оно что... - протянула Анитра, возвышаясь над коленопреклоненной Форнариной, и взгляд ее потяжелел и устремился куда-то вдаль. - Значит, старый Маттео Ни-булки-в-долг обвиняет очередную жену в бесплодии? Ну, вставай, вставай, на колени будешь падать перед девой Марией.
Анитра помогла подняться молодой женщине и усадила ее на скамью, что стояла возле покрытого грубой льняной скатертью стола. Сама же отошла в сторону, загремела тазами и ведром, якобы в порыве необходимой хозяйственной деятельности, на самом же деле собираясь с мыслями.
Предыдущая жена Маттео ловко нашла выход из положения, и жила бы долго и счастливо, если бы не случайность. Ну и глуп же этот булочник, прости Господи - Анитра перекрестилась - и даже хитрость его и деловая хватка тому не помеха. И что теперь с Форнариной делать? Она искоса посмотрела на притихшую женщину. Старой гадалке какие только дела не приходилось устраивать, только вот Форнарине-то откуда об этом известно? Ох, не хотелось Анитре ввязываться в дело, где одним из участников будет Маттео-булочник. Нельзя глупость человеческую переоценивать, это она твердо знала.
- Ну а от меня ты чего хочешь, милая? - гадалка уставилась на Форнарину. - Я ведь по другой части. Ко мне приходят, когда дитю надо помочь свет Божий увидеть, а по каким другим таинствам... там я не помощник.
Форнарина чинно расправила юбку, сейчас ей было неловко. Не знатная ведь дама, не к чему руки заламывать.
- Ты же знаешь про Донату, - не зная, что вторит мыслям повитухи, потупившись, ответила она. - Вся улица говорила про нее и мясника. И только чудо, что о том не узнал Маттео.
Особенного чуда в этом не было, даже самому отъявленному сплетнику боязно было говорить задиристому пекарю о неверности жены. Да та и одаривала своим вниманием не только Пачано.
Мария вздохнула.
- Не могу я так. Каждый раз ходить по улице и знать, что в любой момент какая-нибудь добрая душа... - она помолчала, краем глаза наблюдая за Анитрой. - Ты мне уже один раз помогла, так я за тебя всегда молюсь. Помоги еще раз. Мне бы...
Теперь, когда повитуха отложила в сторону громыхающее ведро, было еще сложнее сказать то, за чем она пришла. Форнарина хрустнула пальцами:
- Маттео уже воспитывал чужого ребенка, - и торопливо, чтобы не дать старухе возразить, добавила. - Слухи разные ходят... Но ты не думай, я заплачу! Мне бы только по-тихому.
И, покраснев до самой шеи, булочница замолчала.
- Да уж, ходить и надеяться на молчание целой улицы - занятие опасное, - не могла не согласиться Анитра, - я бы не стала такое советовать.
Ворона, возмущенно каркнув, слетела на стол и начала расхаживать по нему, недобро поглядывая на Форнарину. Гадалка посмотрела на птицу с благодарностью за проявленное сочувствие. Ей было жаль молодую женщину, которую ждет нелегкая жизнь, если только Бог не смилостивится над ней и не приберет к себе ее или мужа ее. Но та подбивала ее на опасное дело...
- Тихо... все хотят тихо, а какая тут тишина, когда каждый норовит заглянуть в чужое окошко, особенно если оно задернуто чем?
Анитра задумалась. Чем только не приходилось ей заниматься, и в таких случаях тоже приходилось помогать, хоть и не любила она того. Слава Богу, под жарким Средиземноморским солнцем нечасто встречалась напасть бездетности.
- У старой Марии живет торговец один. Недолго он здесь пробудет, да и чего ему делать в такое-то время лихое? Молодой еще... - задумчиво пробормотала старуха, обращаясь то ли к Форнарине, то ли к самой себе.
Не нравилась ей просьба, не хотела на нее откликаться, но само как-то вырвалось, а мысль уже неслась по кругу: как устроить, да как что сделать надо.
Форнарина, ожидая подвоха, отодвинулась подальше от вороны. Место, которое "приласкала" пернатая, нещадно саднило. Кара вышагивала по столу, показывая всем своим видом, что именно она здесь хозяйка, и жена пекаря, пусть и обещала мягкую хлебушек, должна об этом помнить.
Молодая женщина готова была признать все, что угодно, лишь бы повитуха помогла. Если птица поможет, она готова целый год кормить ее булками. Форнарина, потупившись, исподтишка наблюдала за старухой; добрый знак, что та сразу не прогнала ее с порога. Лишь от отчаяния Мария пришла сюда, даже не веря, что повитуха согласится ей помочь, но не иначе, ее покровительница Пресвятая Дева - не зря же назвали в честь Богородицы - помогла.
- Я отблагодарю, - заслышав бормотанье Анитры, заторопилась она и для убедительности прижала руки к груди. - И все равно мне, лишь бы здоровый был и смог... сразу, - румянец стал совсем густым, словно Форнарина стояла у жарко растопленной печки.
Теперь, когда главные слова были сказаны, она почувствовала, словно камень свалился с души. Не в первый раз приходила она за помощью в этот дом. Старая повитуха знала свое дело и, поговаривали, занималась не только тем, что помогала ребятишкам появиться на свет божий. Разное болтали, но ни один, даже самый злой язык, не мог упрекнуть Анитру в одном; никогда она не убивала младенцев в утробе.
Форнарина мысленно перенеслась на три года назад, когда она, глупая девица, поверила заезжему купцу и отдалась ему прямо на скрипучей лавке. Молодец недолго загостился на их улице - поминай, как звали, - и осталась она одна с дешевым перстеньком, подаренным ветренным любовником, да растущим животом.
Только плотник мог поверить в непорочное зачатие... Долгие вечера простаивала Мария у вод Тибра, но так и не решилась на смертный грех. Какое-то время ей удавалось постепенно расшивать платья - благо у полной девушки не так это заметно, но когда-нибудь правда вышла бы наружу. И тогда не жить ей на белом свете...
- Тра-та-та-та-та...
Форнарина, погруженная в воспоминания, от неожиданности вздрогнула и затуманенным взглядом посмотрела на ворону. Та, еще пару раз щелкнула клювом, насмешливо каркнула - знаю, милая, о чем ты думаешь - и, подлетев к Анитре, уселась к ней на плечо. Еще раз каркнув, пернатая ткнулась клювом в ухо повитухе и, не сводя с жены пекаря глаз-бусиков, заклекотала что-то неразборчивое.
- Много от тебя не возьму, - деловито, точно благодарность была ею посчитана, взвешена и переведена в точные кружочки металла, отозвалась Анитра. - Так, малость, да еще булки от тебя каждый день свежие для меня и Кары, - ворона одобрительно каркнула и, не в силах сдержать радости, пару раз стукнула клювом о стол. - А много мы с другого возьмем, у кого этого добра поболее твоего будет.
"Ладно, помогу уж", - оправдывалась то ли перед собой, то ли перед невидимым кем-то гадалка, - "не стала бы грех на себя брать, но ведь прибьет ее Маттео и правда, а это уже душу чью-то загубить, а так... будут оба радоваться", - Анитра подняла глаза вверх и вздохнула, - "все равно тебе ведь решать, будет у них счастье такое или нет". Старуха перекрестилась и, сбросив посредством нехитрого рассуждения груз с плеч, приступила к главному. Надо было хорошо продумать, как и что сделать. Поговорить с хозяйкой, где живет заезжий купец, да устроить встречу правильно. Хорошо бы, чтобы можно было прямо все сделать, а то ведь если с ним так нельзя, то устраивай нечаянную встречу, а нет ничего сложнее, чем случайности создавать.
- Сразу-не сразу, это уж никто тебе ничего обещать не может. Дело такое. Не разгневаются на тебя за такое, так и будет все, а уж если запретят, то и... никто ничем помочь не сможет.
- Кар, - одобрительно заметила ворона, обнаруживая удивительную для птицы склонность сваливать все на волю Божью.
Форнарина склонила голову и зарылась пальцами в рыжие пряди.
- Спасибо, - голос звучал глухо, словно из колодца, - я не забуду твою доброту.
Как и несколько лет назад, она полностью доверилась повитухе. Тогда старуха не обманула, сделала все, что обещала и даже больше. Не она ли учила зареванную Марию, что нужно сделать, чтобы мужчина посчитал тебя девицей?
Форнарина вспомнила первую брачную ночь, когда она в ужасе ждала слов от мужа. Маттео, отвалившись от нее, лишь повернулся спиной и захрапел. Даже тени мысли не возникло у пекаря.
Права была старая Анитра, обмануть мужчину легко, главное, говорить ему то, что он хочет слышать. Кара, словно подслушав ее мысли, согласно каркнула и подлетела к булочнице. Форнарина несмело протянула руку и осторожно погладила птицу по взъерошенному хохолку.
- Булочки любишь? - хихикнула она, чувствуя теперь, когда беда если не позади, то хоть не давит тяжелым грузом, безудержное веселье. - Будут тебе булочки, - и негромко спросила у повитухи. - А скоро... скоро... скоро все произойдет?
- Да уж не забудешь, - кивнула Анитра, прекрасно знавшая, что все добрые дела забываются, кроме тех, где от помощника требуется молчание - вот тут его будут помнить вечно. - Ты только не гляди как подстреленный голубь, Мария, а то серьезное дело грусти не любит.
Форнарина и впрямь повеселела и принялась заигрывать с вороной. Птица, сообразившая, что от посетительницы может что-нибудь и перепасть, милостиво позволила ей несколько пофамильярничать и даже легонько пощекотала клювом ласкающую ее руку. Во взгляде пернатой читалось философское отношение к жизни и людским проблемам, впрочем, как и понимание того, что люди сами себе все усложняют.
- Всем вам поскорей нужно, - проворчала Анитра, провожая взглядом важного соседского кота, переходящего улицу, - скоро - это только у котов вон получается. У них быстро, да. Ночь попели и все, дело решенное, - повитуха фыркнула, впрочем беззлобно. - Иди, Мария, иди. Нечего тебе здесь задерживаться. Обговорили уже все.
Не любила Анитра долгие прощания - любой день полон других забот - и выпроводила молодую женщину на улицу.
Часть вторая.
Когда шаги уходящего Джованни Борджиа смолкли за грохотом закрывающейся входной двери, Элиза, замершая на лестнице, опустилась на ступеньки и тихо заплакала. Из кухни выглянула Рут, посмотрела на рыдающую девицу, смачно выругалась, торопливо перекрестилась и, пыхтя и кляня лестницы, поднялась и остановилась над Элизой.
- Ушел, значит? - в ответ всхлипывания и мотание головой. - Дура ты дура. Что ты вздумала, что Гаттину сможешь заменить? Да тебе повезло, что он ушел. Сделал бы он это час спустя, и что? Так бы дурой ты и осталась, только еще была бы и порченной дурой.
Рут сплюнула сквозь зубы, опять выругалась, опять перекрестилась и побрела на кухню, браня Гаттину за сомнительные знакомства, за то, что дала себя убить, и за то, что всякую дурь в девицу вбила, а самого главного - нет.
Элиза и сама не знала, сколько просидела на холодной ступеньке, прижавшись лбом к перилам. Но все когда-нибудь заканчивается, и слезы тоже. Выплакав все свое разочарование, девушка поднялась и пошла к себе прятать кошелек - щедрый подарок старшего сына Родриго Борджиа. Простое дело привело Элизу в чувство и заставило наконец подумать о делах насущных. Она направилась в комнаты Гаттины и сделала то, что умная Рут догадалась совершить еще день назад - заглянула в шкатулки Гаттины, увы, опустошенные предусмотрительной кухаркой. Нетронутыми остались только пара дорогих брошек, серьги и три колечка, лежавшие отдельно в месте, о котором кухарке известно не было. Спрятав и эти драгоценности, Элиза почувствовала себя так, словно совершила великое дело, но что делать дальше, так и не придумала.
В размышлениях прошел остаток дня, вечер и даже ночь, но ничего путного в голову девушке так и не пришло. Утро нового дня застало ее в состоянии той же растерянности, что и утро предыдущего. Она спустилась вниз, в кухню, потому что от бывшего при Гаттине распорядка не осталось и следа - слуги разбежались, осталась одна Рут, которой обещали место через неделю, так что ничто не могло ей помешать в ближайшие семь дней пожить в свое удовольствие в доме убитой куртизанки, так предусмотрительно оплатившей дом на полгода вперед.
- Осторожнее неси, побьешь ведь, - ворчала толстая Рут, поглядывая на востроглазого мальчугана. Тот, посвистывая, едва ли не вприпрыжку, нес корзину с разной снедью, что кухарка купила в лавке на другом конце улицы. Все бы ничего, но в самом верху торговец осторожно уложил яйца, а этот хрупкий продукт не терпит тряски.
- Да не волнуйтесь вы, мадонна, не в первый же раз, - весело ответил паренек, но послушно перешел на шаг. Эту бы корзину, да к ним домой, как бы обрадовалась мать! Он покосился на спутницу, гадая, не предложит ли она ему, помимо мелкой монетки, перекусить, чем бог послал.
При всей своей сварливости Рут подкармливала юного помощника, в в отсутствии хозяйки могла налить и вкуснейшей густой похлебки с ароматным домашним хлебом. Теперь Гаттина уже никому не могла ничего запретить, но Рико не надеялся на приглашение - не зовут в дом, где побывала смерть.
- Эх, грехи наши тяжкие, - пробормотала себе под нос кухарка, отвязывая от пояса связку с ключами и суровым голосом, но с сочувствием в глазах поинтересовалась. - Есть небось хочешь, малец?
Рико в ответ сглотнул слюну, отчего только начинающий образовываться кадык выразительно дернулся.
- Ладно уж, идем, чего теперь скрываться, - Рут посторонилась, пропуская паренька вперед, - на кухню иди. Только не шуми, не к месту.
Рико, хоть и был здесь не один раз, с любопытством осматривался по сторонам; ему почему-то казалось, что все должно измениться. Но к некоторому разочарованию мальчика, в доме все осталось по-прежнему, разве что беспорядка прибавилось.
Через несколько минут, уминая булку с куском вчерашнего мяса, он, затаив дыхание, слушал, что же именно здесь произошло. По словам кухарки, именно она сразу заподозрила неладное, когда эти два... - тут Рут запнулась - в общем, когда эти двое заявились вечером в их дом. И, видит бог, если бы слушала ее Гаттина...
Глаза у рассказчицы блестели - где-то в глубине души она была горда своей причастностью к тайне - и, понизив голос, она закончила:
- А мне место хорошее предложили и осталась она теперь одна одинешенька.
Уже подходя к кухне, ставшей теперь средоточием жизни в доме, Элиза услышала голоса и удивилась. С кем это Рут так увлеченно разговаривает? Последние слова девушка очень хорошо расслышала и сразу догадалась, про кого толкует кухарка. Вот как жизнь повернулась. Была подающей надежды ученицей куртизанки, а теперь даже служанка ее жалеет. Элиза почувствовала нечто вроде зависти: Рут хотя бы знает, куда ей идти и чем заниматься. Хорошую кухарку на улице не оставят. Эх! Высоко метила, вот теперь и упала.
- И куда же ты теперь пойдешь, Рут? - Элиза толкнула дверь, вошла в кухню и покосилась на мальчишку, сидящего за столом. - А ты, пострел, уже здесь, конечно. Что бы ни случилось, а поручения к тебе не уменьшаются?
- Кто ищет дело, тот находит, - подражая братьям, степенно ответил Рико и с сожалением отложил недоеденный кусок булки в сторону.
Рут благодарно взглянула на паренька - объясняться с Элизой ей не хотелось. Жалко, конечно, девчонку, но себя-то еще жальче.
- Так ведь жизнь продолжается. Это только мертвые могу спокойно спать, а мы, живые, о хлебе насущном думать должны, - продолжил между тем он с таким вздохом, словно за его плечами не годы, а десятилетия. Эти слова часто говорил сосед, когда утешал жену, убивавшуюся по сгоревшей от лихорадки дочери.
Кухарка суетливо вскочила со скамьи - и почему она не задержалась в лавке, к чему теперь торопиться?
- Проголодалась, наверное? - стараясь не смотреть на Элизу, пробормотала она. - Будешь есть-то? - она торопливо нарезала мясо и хлеб и поставила перед девушкой миску и кружку, наполовину наполненную молоком. - Ты поешь, поешь, а то одни щеки остались. А я... а мне надо кое-что сделать, - закончила она уже на ходу и торопливо вышла из кухни.
Рико завертелся на стуле - как ни старался он вести себя подобающе в этом отмеченном смертью доме, живой характер брал свое. Он посмотрел на припухшие от слез глаза Элизы и протараторил:
- Да не расстраивайтесь, мадонна, все будет хорошо.
В детстве любая проблема кажется не такой уж страшной, и только голод - не тетка.
- Поем, Рут, спасибо, - Элиза села за стол.
Сначала ей было странно сидеть рядом с мальчишкой на побегушках за столом, но подумала, что это лучше, чем глотать еду где-нибудь в одиночку, да и не ушла она от него далеко, если подумать.
- Все будет хорошо, - Элиза повернулась и неприязненно уставилась на Рико. - Ты хоть сам понимаешь, что говоришь? У кого-то слов понахватался и теперь сыпешь ими? Чего хорошего может быть, ну чего? Это корзины таскать много знать не надо, а мне-то каково? Одна Рут осталась, да и та заладила одно...
Девушка отодвинула тарелку и легла головой на скрещенные на столе руки - слез уже не было, но вспышка гнева, весьма несправедливая, оказалась утомительнее, чем сотни мыслей, что крутились у нее в голове с утра.
Рико приосанился - Элиза-то, которая всегда казалась такой взрослой, просто девчонка-трусиха. Сразу почувствовав себя большим и сильным, он вытянул шею - не смотреть же на девушку снизу вверх - и сразу стал похож на взъерошенного воробышка.
- Даже если вы выплачете все глаза, это делу не поможет, - стараясь держаться солидно, произнес он, нарушая тем самым незыблемое правило всех мужчин - не замечать женских слез. - И сидючи сиднем тоже много не сделаешь.
Еще несколько дней назад он считал воспитанницу куртизанки недоступно взрослой, а перед ним сидела обычная заплаканная девочка, ничего не отличающаяся от дочерей бакалейщика или ткача. С такой можно и по-свойски. Рико уверенно взял со стола отложенный ранее кусок булки и впился в него зубами.
- Если хочешь, мы можем вместе подумать, - незаметно для себя перейдя на "ты", с набитым ртом продолжил он и покосился на оставшееся на тарелке мясо - может, и его тоже съесть?
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. Si vis pacem, para bellum » Как куется человеческое счастье. 03.01.1495. Рим