Продолжение начатого в эпизоде Путь домой длиною в бесконечность. 17-18.08.1495. Рим
- Подпись автора
Яд и кинжал |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. О tempora! O mores! » Отсчет начался. 18.08.1495. Рим
Продолжение начатого в эпизоде Путь домой длиною в бесконечность. 17-18.08.1495. Рим
В отличие от Лукреции, Санчия ограничилась тем, что помолилась о душе Глории в своей комнате, зато она не возражала против желания отдать долг усопшей своей придворной дамы. Принцесса нисколько не чувствовала себя виноватой перед убитой служанкой - несчастье случилось с той не в комнате Элионор, а за пределами палаццо, у нее не было обязательств, как у хозяйки палаццо, поэтому ответственности она тоже не ощущала. В конце концов, Глория служила ей всего ничего, немногим больше двух недель. Единственное, что Санчия все же сделала, это в сопровождении Нелы, своей новой служанки, проводила Франческу до капеллы и, не заходя, а только заглянув, повернула обратно. По тому, как Нела подавила вздох облегчения, она нисколько не была тем огорчена, а уж когда она услышала все или почти все подробности, готова была на коленях благодарить Ее светлость за ее решение.
Санчия же казалась не то, чтобы спокойной, но будто больше в собственных мыслях, а если в чем и проявилось ее отношение к произошедшему, так это в том, что она приказала эту ночь Франческе спать вместе с нею в комнате. Для любящей пустоту спальни принцессы такой каприз был очень знаковым.
Отредактировано Санчия Арагонская (16-09-2021 16:33:40)
Франческа тоже не чувствовала себя виноватой. Хоть она и способствовала скорейшему выдворению Глории из комнат принцессы Сквиллаче, делала она это по указанию ее светлости. И все-таки ей было не по себе - вероятно, никак было не избавиться от мысли, что покойники не всегда бывают справедливыми в своих обвинениях, и мстить могут по своему усмотрению.
Как бы там ни было, но Франческа осталась у гроба Глориуччи, выставленном в капелле. Одной ей было бы страшно, но тут уже был монашек, кажется, тоже довольный тем фактом, что оставался не один.
Некоторое время Франческа смотрела на Глорию. Лицо той было спокойным, и все-таки было видно, что ей пришлось несладко - следы бывшего страдания отчетливо читались. Некоторое время придворная дама не могла отвернуться, хоть и хотела этого, но потом отошла, опустилась на колени перед распятием чуть в стороне и погрузилась в тихую молитву. Она молилась о бедняжке и о всех обитательницах палаццо Санта-Мария-ин-Портико, чтобы их миновал ужас, которому суждено было увести из этого мира Глорию.
С каждым словом молитвы Франческе становилось все легче, и она даже сама не поняла, что в самой заботе о дамах палаццо уже сквозит тревога и предчувствие, что произошедшее не случайно, что над прочими тоже нависла опасность.
После всего, что он сделал, Пио прокрался в свою комнатушку воодушевленный. Нет, чувство опьянения от власти над другим человеком быстро прошло, но все же не окончательно, теперь Пио лелеял воспоминание и этим был почти счастлив. Конечно, палаццо гудело, как растревоженный пчелиный рой, и даже слуги Апостольского дворца, и те шушукались по углам, однако Пио считал, что он в безопасности. Слухов уже ходило великое множество и кому только не приписывали убийство служанки, но едва ли не все сошлись в общем мнении, что сотворить такое мог только кто-то чужой. Мол, свой иначе бы добился благосклонности. Об этом говорили громко, а вот предположение о том, что виновник несчастья - человек не из простых, если кем и высказывалось вслух, то разве что шепотом. За такое по головке никого бы не погладили.
Пио был среди тех, кто больше молчал и слушал, но вряд ли он привлек бы этим особое внимание, ведь в своем намерении проявить осторожность он не был одинок. Единственный момент, когда ему оказалось сложно сдержаться, так это тогда, когда от соседа по комнатушке он узнал, что девицы, обмывавшие тело Глориуччи, заверяли, что бедняжку просто разворотили внизу. Тогда Пио пришлось прикусить себе язык, чтобы не вырвалось саркастическое: "Неужели?".
- Может быть в этом и есть высшая справедливость, - пробормотал он себе под нос, но только после того, как остался совсем один.
Сегодня и в Апостольском дворце все было кувырком, хотя тут, конечно, это не проявлялось так явно, а вот в палаццо, говорили, что даже держащий всех в кулаке мажордом был не в состоянии заставить прислугу исполнять свои обязанности с надлежащим рвением.
- Ты что, так и будешь весь день здесь сидеть? - вернувшийся за чем-то Пако в недоумении остановился в дверях. - Или ты теперь боишься из комнаты выходить? Так ты не рыжеволосая красотка, кто ж на тебя позарится?
Крайне довольный собственной шуткой, а еще больше - кислой гримасой Пио, Пако загоготал, к женщинам он относился свысока - если, конечно, они ему ровня - и вообще особой чувствительностью не отличался, потому-то общая нервозная обстановка на него подействовала слабо. Делясь с Пио тем, что ему удалось узнать, Пако скорее смаковал детали, нежели ими ужасался. Впрочем, жестоким он тоже не был, просто в его мире не было каких-то сложностей. По мнению Пако - раз девица пошла с кем-то в заброшенный дом, значит, сама напрашивалась, стало быть, сама и виновата, а причина, почему она так поступила, не очень-то и важна. Известно ведь, что все беды от дочерей Евы, блудливы они, стоит только утробу матери покинуть.
- Пойдем. Слышал я, герцогиня Пезаро приказала эту девицу в капелле для отпевания выставить. Надо же, честь какая. И главное ведь, за что? Только за то, что какого-то мужика взъярила. С чего бы, иначе, он так разозлился?
Да, в мире Пако все было ясно и понятно.
Если бы Пио не знал своего соседа, мог бы предположить, что тот его в чем-то заподозрил, а теперь хитрит, на откровенность вызывает, но Пако всегда был, как на ладони, вот и сейчас стоял, едва не подпрыгивая от нетерпения.
- Ну чего ты мнешься? Когда еще такой случай представится? Коли не хочешь, так и скажи, я кого другого позову.
...И Пио дал себя уговорить.
Немногим позже он стоял немного на отделении от входа в крошечную капеллу. Дверь была приоткрыта и даже отсюда можно было увидеть рассыпанные по беленому льну чисто вымытые волосы Глориуччи, но вместо того, чтобы изучать спокойное в смерти лицо своей жертвы, Пио вглядывался в спину совсем другой женщины. Он и не слушал, что шептал ему на ухо возбужденный Пако, он буравил взглядом спину придворной дамы принцессы Сквиллаче, и пусть Франческа Кавалли сейчас была полностью одета, внутренним взором он ее "видел" совсем другой.
Отредактировано Пио (20-09-2021 16:53:55)
Франческа почувствовала спиной чей-то взгляд. Это был совершенно точно вновь появившийся в капелле новый человек: бормотание монаха говорило, что он уперся взглядом в молитвенник, а вот со стороны двери доносились шорохи и едва слышный шепот. Там стояли двое. Один говорил, а другой - совершенно точно, иначе откуда же этот холодок по спине? - смотрел ей в спину. Взгляд был неприятным и как будто липким. Очень хотелось обернуться и увидеть, кто это, но Франческа удержалась от испуганного и нервного движения жертвы. Это, верно, был кто-то из слуг. Плохо показывать страх перед тем, кто неровня тебе и тем, кого ты не знаешь. На некоторое время замерев, тревожно выпрямившись, Франческа заставила себя вновь склонить голову и погрузиться в молитву, как будто ее ничто не тревожит.
Чезаре не собирался лично прощаться со служанкой, хотя мотивы его нежелания были иными, не такими, как у принцессы Сквиллаче. Хотя, пожалуй, именно от кардинала Валенсийского и можно было бы ждать более внимательного отношения к жертве. Но Чезаре мало волновала убиенная Глориучча, куда больше его интересовал ее убийца. Нужно быть или очень глупым, или очень наглым, чтобы свершить свое черное дело так близко к палаццо. В первое Чезаре не верил, второго опасался. То, что Глория долгое время служила Лукреции, настораживало, и то, что после этого она дважды сменила хозяйку, мало что значило. Если удар был направлен не на служанку, а на ее госпожу, то вряд ли это касалось принцессы Сквиллаче - Глория там задержалась совсем недолго, и уж тем более не Элионор. Юная кузина Борха уж точно не успела обзавестись врагом в Риме.
Расспросы прислуги в Санта-Мария почти ничего не дали, все слуги сходились в одном - Глория была женщиной себе на уме и близко никого не подпускала. И это наводило на определенные и очень неприятные для Чезаре мысли. Известно ведь, что даже самая строптивая девица разом теряет всю свою строптивость, если к ней проявляет интерес тот, кто выше. Она может сколько угодно отталкивать тех, кто ей ровня, но вряд ли у нее бы получилось это да хотя бы с мажордомом, что уж говорить о тех, кому тот служит.
- Есть еще одно... Если тот, с кем она пошла, не казался ей опасным...
Чезаре вздрогнул, понял, что разговаривает сам с собой - опасная привычка, от которой следовало бы избавиться, но ему так было проще рассуждать, получалось что-то вроде диалога, иногда даже спора. А в споре, как известно, нередко рождается истина. Но все равно разговоры вслух допустимы только наедине с собой и за закрытой дверью, а вовсе не тогда, когда тебя может услышать любой.
Кардинал Валенсийский не думал отдать дань усопшей, но его путь лежал мимо капеллы, и, бросив взгляд через приоткрытую дверь, Чезаре едва не сменил планы. Эту женщину он узнал и со спины. Удивительное дело, Франческа Кавалли, хотя и была очень красива, нисколько не трогала его как мужчину, и все же Чезаре дышал к ней неровно, правда и сам себе не смог бы четко объяснить, почему. Не давало покоя смутное и ничем не обоснованное ощущение, что они чем-то связаны, но ведь не смертью же Берната! Сколько уже времени прошло, пора бы и забыть. Нет, тут что-то другое.
Иногда Чезаре цинично думал, не сделать ли ему придворную даму принцессы Сквиллаче своей любовницей, может быть тогда эта неясность прояснится, но дальше мыслей дело не шло. Да и как оно могло пойти, если физического желания обладать Франческой у Чезаре не было?
И все же он все равно невольно замедлил шаг и почти сразу ощутил затылком слабое покалывание, будто кто-то в нетерпении подгонял его взглядом. Чезаре неторопливо оглянулся, но кроме кроме группы любопытствующих слуг никого не увидел. Зато и ощущение сразу прошло. Глупость какая-то. Чезаре мысленно пожал плечами и, уже не останавливаясь, пошел к ведущему в Санта-Мария проходу.
Отредактировано Чезаре Борджиа (22-09-2021 14:48:38)
Мать всегда говорила, что утро намекает, каким будет вечер. День же сегодняшний доказывал, что это не всегда так. Утром было у Тео каким? Он был бодр и весел, к нему пришла Нетта и порадовала своим согласием уединиться. И что может быть лучше утреннего опустошения?
А вот продолжение оказалось хуже не придумаешь, а вечер так вообще был тошным. Днем-то Тео еще красовался тем, что оказался в самой гуще событий, в красках рассказывал, как нашел Глорию, а потом и все, что было после. Проживал свое время славы, болтал и ловил восхищение с завистью. К вечеру его пыл стал угасать, а когда стемнело - обратился в дым.
И не только он был смурным. Дуччо и Чано тоже были мрачными, и не по той же причине, что и утром, то есть не от похмелья.
Сидя у входа в Санта-Мария-ин-Портико, они делали то, что было строго запрещено, то есть втихую пили. Не много, но больше, чем чтобы не заметить, да еще и не разбавленного вина. Тео хоть и старался, а все-таки нет-нет, да смотрел в сторону проклятого дома, тонущего теперь в темноте. Ничего почти разглядеть он не мог, кроме смутных очертаний, но казалось, что хорошо видит все, каждую деталь. И после каждого же раза Тео делал особенно длинный глоток. Дуччо и Чано не отставали.
В очередной раз повернувшись, Тео вдруг охнул и зажмурился, потом открыл глаза. Бродяжка, знать не знавшая, что случилось минувшей ночью, подошла к дому и испуганно обернулась на стражников, сидящих у дверей палаццо. Волосы у нее были обычными, темными и мышиного цвета. И даже огни вокруг были не такими яркими, чтобы их окрасить.
Но было ли до этого дела Тео? Воспаленными глазами пьяницы он сейчас отчетливо видел рыжеватую Глорию, смотрящую на него.
- Эй... охх... - сдавленно прошептал он, кивая в сторону "видения" собутыльникам и внезапно от страха переходя на высокопарный тон. - Смотрите... это же она... душа неприкаянная. Глориучча...
Дуччо и Чано, обернувшись, сдавленно прошептали проклятья и прижались спиной к стенам палаццо.
- Уйди... уйди... силы небесные, спасите, - Тео отчаянно закрестился маша руками на видение.
Бродяжка некоторое время постояла, силясь понять, ей ли это знаки и что они означают, но потом сочла за лучшее отступить в темноту и уйти.
- Смотрите... растворилась... в воздухе... была и нет...
Тео заливался пьяными слезами. Дуччо и Чано крестились и громко умоляли Глорию не делать им зла, потому что они никогда не были злыми с ней.
На следующий день по дворцу должны были поползти слухи, что призрак невинно убиенной Глории уже навещал место своей смерти. Что он долго стоял, и волосы его, несмотря на безветрие, развевались огненным пламенем. Что подавал знаки, которые невозможно было понять. И что, разумеется, он придет снова.
Эпизод завершен
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. О tempora! O mores! » Отсчет начался. 18.08.1495. Рим