Когда своим решением, продиктованным как здравым смыслом, так и угрызениями совести, он на первом своём конклаве открыто отдал голос сиенскому кардиналу, кузен де Мила, так и не успевший этим летом добраться до Вечного города, сказал Родриго, что его изворотливого родственника либо зарежут в какой-нибудь римской подворотне, либо вынесут из Апостольского дворца в папском облачении. Шутливые слова оказались пророческими.

Он в последний момент вывел имя Оливьеро Карафы, в знак уважения к неаполитанцу - и понимая, что бумага с его печатью уже ни на что не повлияет. Заходя в Сикстинскую капеллу, он надеялся на чудо, но не мог и предположить, что окончательное решение будет принято единогласно.

Ничего не произошло, ни внезапного озарения, ни схождения Святого Духа, только в ушах звенело от напряжённой тишины. Когда отодвинули его стол и Карафа, теперь уже декан Священной коллегии, обратился к нему с латинской формулой, принимает ли он избрание верховным понтификом, каталонец спокойно отвечал, как и его предшественники, дважды отказавшись и на третий раз выразив согласие.

Ego accepto.

После этих слов обратного пути уже не было. Каким бы циничным ни сделали его несколько десятилетий, проведённых вблизи Святого престола, как бы ни были ему очевидны пороки и ошибки, что собственные, что викариев христовых, которым он сам присягал на верность и послушание, происходящее заставляло его трепетать.

Бумаги были сожжены после того, как смущающийся, как юная девица, семнадцатилетний Сан-Северино, самый молодой из присутствующих, провёл давно потерявший всякий смысл ритуал, призванный убедиться, что римским первосвященником не быть женщине. У многодетных отцов, собравшихся в часовне, это вызывало смешки, и даже Родриго ненадолго вышел из охватившего его душевного оцепенения. После этого он удалился в ризницу, где должен был переоблачиться, но даже там до его слуха добрались возгласы собравшихся на площади святого Петра, наконец-то узревших белые клубы дыма. Увидеть нового понтифика, выбравшего себе имя Александр, им предстояло ещё нескоро, поскольку двадцать два кардинала, лишённых в ближайшее время возможности возложить себе на головы тиару, приносили клятву своему каталонскому собрату.

Борджиа так сильно желал этого, что осуществление многолетней мечты оставило его почти без сил. Радость не накрывала его волной, как он предполагал, и больше всего ему хотелось поскорее покинуть душное помещение, от спёртого воздуха которой начинала кружиться голова. И только когда кладку разобрали и вся братия дружно переместилась в папскую резиденцию, когда распахнули окно и Пикколомини громко прокричал: "Habemus Papam!", к Родриго пришло окончательное осознание свершившегося.

Отредактировано Александр VI (08-04-2016 23:46:00)

Подпись автора

Анкета персонажа
Сюжетная линия