Стоя посреди толпы зевак, Дженнаро хмуро смотрел на распухшее от воды тело; смерть одноглазому не прибавила привлекательности - никого не красит посиневшее лицо и распоротое от самого паха брюхо.

- Тьфу ты, мерзость, прости ты Господи!
Даже привычного ко всему лодочника, и того передернуло. Он стоял в первом ряду и рассказывал всем желающим о горькой своей судьбинушке. Хоть бы раз весло за что-нибудь путное зацепилось, а тут впору личное кладбище открывать.
Говорить-то говорил, но помалкивал, что раньше он, брезгливо морщась, обыскивал утопленников в надежде найти кошель хоть с медяками. Ведь повезло же один раз, выискал пару дукатов, но прибыльное, казалось, дело гиблым оказалось. Вот с этого мог бы быть толк, тут явно не на деньги позарились - лихой люд так страшно не изуродует - но видать покойничек не носил с собой ничего ценного.

- Это как его, сердешного... Узнать что ль что хотели? Вот ироды! - заохала разбитного вида девица и тут же замолкла, получив хороший тычок от стоявшего рядом угольщика. Тот хорошо знал в лицо начальника замковой стражи, но при этом явно не стремился к более близкому знакомству.

- Пусть разгонят зевак, а этого... - Санторе сглотнул слюну, во рту было кисло, словно он съел неспелое яблоко, - а этого убрать с глаз долой.
Пришаркивая, он отправился прочь. На плечи каменной плитой давила благодарность к жене. Неверная, она встала на его защиту, встала, зная, что сам он мечтает о ее смерти. И ведь ей даже ничего не надо было делать. Просто стоять, молчать и ждать, когда гнев герцога Гандии падет на голову ее постылого мужа. Не хотела брать греха на душу... или просто не хотела?

Как ему хотелось верить, что возможно еще вернуть пусть не прежнее счастье, но хотя бы его подобие. Возможно, он бы простил ей измену. Даже смех его подчиненных смог бы простить. Своим вмешательством она это заслужила.
Он бы простил, да, наверное, не забыл, но простил... Если бы не тот ублюдок, которого она носит в себе! Неужели он, Дженнаро Санторе, должен дать имя отродью дона Алонсо?
Дверь приняла на себя удар, предназначенный другому, звякнули друг о друга поставленные к ужину тарелки.

- Я не хочу есть, - нарушил многодневное молчание, - ты, если хочешь, перекуси, а я спать лягу.
Не раздеваясь, упал на нерасстеленную кровать и привычно повернулся к жене спиной.

Подпись автора

Начальник замковой стражи
Мы перестаём бояться чудовищ под кроватью, когда находим их внутри себя

Дженнаро чувствовал себя одновременно и ловцом, и зверем. Он замер, когда жена подошла, напрягся в ожидании, но даже тюфяк не промялся, настолько осторожно она присела на край кровати.
- Правда, - после недолгого молчания ответил. - Я как раз оттуда... - и, вспомнив распухшее от воды лицо одноглазого, выкрикнул. - Принеси таз!

Его долго и муторно выворачивало, и было мучительно стыдно принимать помощь от Антонии, и не было сил эту помощь не принять. Потом, когда внутри него не осталось даже желчи, он снова рухнул на кровать. Казалось, нет для него ничего интереснее вытертого местами до дыр полога; он не двигался, когда жена стирала выступившую на его лбу испарину, молчал, когда она безропотно убирала за ним все, что он оставил. Но тишина, уже привычная в их семье, стала тягостной.
- Подожди, - не глядя, протянул руку и тут же отдернул, словно обжегшись. Как он может забыть, что теперь в ее теле чужая жизнь? Дженнаро заскрипел зубами. - Сядь рядом.
Он немного подвинулся, освобождая место, и задал вот уже три дня мучающий его вопрос:
- Почему, Антония?

Подпись автора

Начальник замковой стражи
Мы перестаём бояться чудовищ под кроватью, когда находим их внутри себя

- Вот значит как, - по-прежнему избегая смотреть на жену, Дженнаро внимательно изучал полустертую вышивку полога.
Он не отдернул руку, как это было бы еще несколько дней назад - хотя вряд ли бы тогда Антония осмелилась, не отодвинулся, как от прокаженной, но и не сделал ни одного движения вперед.
"Я жив, ты мне сказала, что теперь?" - вертелось на языке, но он промолчал. Вместо этого спросил глухо:
- Когда видно будет?
Раз они остаются вместе, ему придется мириться не только с тем, что жена была неверна, но и с тем, что он будет воспитывать чужого ребенка. Дженнаро уже заранее ненавидел неродившееся дитя и молился только об одном, чтобы мастью тот пошел в мать. Видеть каждый день перед собой маленького дона Алонсо - было бы совсем невмочь.

Жаль, что убить человека можно лишь единожды...

Подпись автора

Начальник замковой стражи
Мы перестаём бояться чудовищ под кроватью, когда находим их внутри себя

И почему женщины всегда все портят? Зачем она солгала, когда ложь уже не нужна?
- Не делай из меня глупца, Антония, рогоносца ты уже сделала, мне и этого достаточно. Если боишься, что не признаю ребенка - так о том не беспокойся. Ты моя жена... и теперь я в долгу перед тобой. Любить его вряд ли смогу, и не упрашивай, но и отсылать тебя в деревню, чтобы там разрешилась, тоже не стану.
Что скрывать? Были у него и такие мысли, когда понял, что не сможет убить изменщицу. Что уж проще - услать с глаз долой, а потом осенью вернуть свободную от приплода. Но придется платить по счетам: за жизнь - своим именем.

- Для всех это будет мой ребенок, - ударом впечатал ладонь в тюфяк. - Как и ты останешься моей женой.
Он словно только сейчас увидел черные полукружья под ее глазами и в скупой ласке погладил колено:
- Ладно, Антония, ложись уже, тебе отдыхать надо. Ложись, а я пойду что ли караулы проверю, - ему показалось, что она вздрогнула от прикосновения, и криво улыбнулся. - Не волнуйся, не трону я тебя, спи спокойно.

Подпись автора

Начальник замковой стражи
Мы перестаём бояться чудовищ под кроватью, когда находим их внутри себя

С некоторых пор он полюбил подходить незаметно, из-за спины, наблюдать за женой, когда та думала, что он ее не видит. Для этого он и дверные петли смазал, и открывал не рывком, а осторожно. Зимняя промозглость осталась в прошлом, и теперь выстуженный воздух не врывался в комнату, сквозняком выдавая присутствие.
Только когда Антония оставалась одна, она напоминала Дженнаро себя прежнюю; разглаживалась складка меж бровей, лицо словно озарялось внутренним светом. Часто он думал, как они могли бы быть счастливы, если бы он тогда ничего не узнал, если бы был уверен, что внутри нее его сын или дочь. Иногда Антония болезненно морщилась и он ревниво понимал, что бьется, шевелится в ней... этот. Даже после смерти дон Алонсо сумел забрать его жену.

И лишь иногда глубокой ночью, когда прислушиваясь к дыханию спящей, он добела сжимал кулаки, чтобы не притронутся к лежащей так далеко и так близко Антонии, Дженнаро думал, что, возможно, не солгала она тогда, и это действительно его ребенок. Сколько уже раз было, что он протягивал руку, и столько же раз отдергивал, ругая себя за глупые мечты.
...Он стоял на пороге и смотрел. Она что-то шептала, но не было слышно слов, улыбалась, но не ему. Наконец, она отложила вышивание. Теперь ничто не скрывало ее раздавшееся в талии тело.
- Я думал, ты шьешь приданое, - хотел сказать равнодушно, но не получилось - рукав мужского дублета не спутаешь с пеленками. - Я сегодня пораньше и очень хочу есть.
Начальник замковой стражи солгал, уже давно терзал его совсем иной голод. Усилием воли он отвел взгляд от располневшей, но по-прежнему прекрасной в его глазах жены.
- Или еще ничего не готово?

Подпись автора

Начальник замковой стражи
Мы перестаём бояться чудовищ под кроватью, когда находим их внутри себя

- Не уходи, - вырвалось быстрее, чем сумел подумать. - Я могу и хлебом с вином перекусить, - проворчал, делая вид, что ничего особенного не имел ввиду. - Тебе сейчас поменьше нужно по лестницам бегать.
Редко они поднимали эту тему, словно и не нужно было Антонии обращаться к швее, чтобы та платья перелицевала. Дженнаро мог бы дать ей денег на новые, но она не просила, а сам он и не предлагал, не из жадности - постоянные переделки немногим дешевле обходились, лишь из желания услышать просьбу.

Он посмотрел на убранную кровать, зеленый бархат рукава - такого же оттенка, что и покрывало. Не сумев пересилить себя, сделал шаг навстречу, взял Антонию за плечи, тяжелым взглядом ища в ее глазах что не зная сам, провел рукой по щеке; первые сложные месяцы беременности - позади и лицо уже утратило болезненную худобу. Дженнаро прикрыл глаза - забытое ладонью ощущение ее кожи. Услышав еле слышный стон, вздрогнул. Понял, что бы она не говорила, помнит еще Суньигу, раз одно прикосновение мужа вызывает протестующую дрожь. Молча и покорно принимает, терпит, значит... Безропотная, как и положено супруге.
Дженнаро помрачнел, гордость не позволила признаться, что заметил:
- А то сиди, дошивай, я сам все достану, - руки повисли плетьми. Он подошел к столу, намеренно не обращая внимания на тарелку с хлебом, налил себе вина.
Почему-то ему казалось, что именно сегодня все изменится. Он вспомнил, как торопливо раздавал распоряжения - подчиненные с пониманием переглядывались - и теперь, чувствуя себя полнейшим глупцом, терзался мыслью, что зря так торопился. Хорошо, что еще сказать ничего не успел.

Подпись автора

Начальник замковой стражи
Мы перестаём бояться чудовищ под кроватью, когда находим их внутри себя

И сколько же в женщинах лжи; ведь сказал ей, что не выгонит, и дитя нагуленное признает. Дженнаро дернулся, пытаясь стряхнуть с себя руки жены, но Антония словно того не заметила. Хотел сказать - оставь меня! - но язык не слушался. Она была так близко, что он мог разглядеть каждую веснушку на ее лице... И он смалодушничал - знал, что завтра будет жалеть, но уже не смог сдержаться. Рык, более подходящий зверю, нежели человеку, и вот он уже сжимает неверную жену. Как она очутилась у него на коленях, он и сам не понял, да и не пытался понять. Сейчас куда важнее было, как податливо подалась она к нему навстречу. Горячая влага на щеках… и сквозь слезы ее сбивчивый шепот

Пусть это вновь обман, но почему же ему так хочется обмануться? Шнуровка великодушно быстро поддалась, и он зарылся лицом в ложбинку меж ее налившейся в предвкушении будущего материнства груди. Как у мальчишки закружилась голова…
Теперь он уже не спутал ее стон со стоном отвращения. Кресло показалось тесным.
- Пойдем, пойдем же, - он тянул ее в сторону кровати, а руки его изучали ее изменившееся тело. В первый раз за долгие месяцы он касался до нее, и он неожиданно несмело дотронулся живота. Под его ладонью ребенок, будто почувствовав, зашевелился. То ли крохотная пятка, то ли локоть еле заметным холмиком нарушила плавность линий. И перед глазами – вновь дон Алонсо… и пустота.
Но вопреки усмешке испанца, сейчас он получит свое!

- Я хочу не разговаривать, - смытой злостью, нежности не осталось, но даже теперь он был осторожен, когда опускал Антонию на зеленое покрывало. – Мы поговорим позже. А пока молчи... молчи...

Подпись автора

Начальник замковой стражи
Мы перестаём бояться чудовищ под кроватью, когда находим их внутри себя

15 июля 1495 года (спустя еще три месяца).

Все как-то сложилось, утряслось. Дженнаро привык и к растущему животу, и к неожиданно появившейся слезливости жены. Старуха служанка со знанием дела заявляла, что такое часто случается с беременными. Вот, мол, разродится и все наладится. А чему ладиться-то? Антония и плакала-то потихоньку, словно боялась лишний раз мужу досадить.
Теперь начальник замковой стражи спешил домой, не выискивая, что могло бы его еще задержать. Хотя как раз сейчас работы почему-то прибавилось. Все чаще и чаще поговаривали, что скоро Его святейшество покинет Сант-Анджело, и Санторе не раз уже призадумывался, что будет с ним и его семьей - оставят ли на прежнем месте или и он, вместе с прочими, переселится в папскую резиденцию.

Он по привычке неслышно вошел в комнату и остановился, любуясь. Жену сморил полуденный сон. Подложив руку под голову, она лежала почти на самом краю кровати. Заменяющая одеяло простынь не скрывала, а подчеркивала пышность форм. Дженнаро на цыпочках подошел к постели, почти не дотрагиваясь, коснулся губами завитка на затылке; по лицу спящей женщины скользнула сонная улыбка, не открывая глаз, Антония провела рукой рядом с собой, никого не обнаружив, недовольно нахмурилась, но так и не проснулась.
Дженнаро еще немного постоял рядом, вздохнул. Он в очередной вспомнил ту их ночь, и последующий потом тяжелый разговор. Тогда он сделал вид, притворился, что поверил ее клятвам. Какая разница, ведь даже если бы Антония солгала... или ошибалась, он знал, что все равно бы не смог уже без нее. Гордость не согреет одинокую постель, самолюбие не поднесет кружку с водой... И он поверил, он очень хотел поверить. Но теперь, когда до появления на свет ребенка оставались считанные дни, начальник замковой стражи все чаще задавал себе вопрос - не сделал ли он ошибку.

Подпись автора

Начальник замковой стражи
Мы перестаём бояться чудовищ под кроватью, когда находим их внутри себя

- Ты спи, я старался тебя не разбудить, - Дженнаро мимолетной лаской дотронулся до предплечья, - попробуй еще подремать.
Припухшие со сна губы, на щеке - отпечаток руки. Он любил ее такой, какая она есть. И в этой своей неприбранности она была еще ближе.

- Это последний день, когда я смог уйти раньше, - он повернулся спиной. Отломив от испеченного утром каравая и прикрыв хлеб изрядным куском холодного мяса - немудрящмй ужин - начальник замковой стражи уселся за выскобленный добела обеденный стол.
- Его святейшество переезжает, - продолжил, не глядя на жену, - мне придется постоянно за всем присматривать. Наверное... наверное будет лучше для тебя... и для ребенка, если вы поживете у моей сестры. Это ближайшее предместье и, если все сложится удачно, я смог бы вас навещать.
Он поднял руку вверх, не желая слушать возможных возражений, и твердо добавил:
- Я сестре уже написал. Комната для вас уже подготовлена. Там и родишь. А здесь тебе, кроме как взаперти сидеть, делать нечего.

Подпись автора

Начальник замковой стражи
Мы перестаём бояться чудовищ под кроватью, когда находим их внутри себя