Лукреция Борджиа - 13 лет
Адриана де Мила - 38 лет
Джованни Сфорца - 27 лет
Дворец Санта-Мария-ин-Портико
Яд и кинжал |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Яд и кинжал » Via Appia » Искушающие права и соблазнительные обязанности. 12.09.1493. Рим
Лукреция Борджиа - 13 лет
Адриана де Мила - 38 лет
Джованни Сфорца - 27 лет
Дворец Санта-Мария-ин-Портико
Он скрипнул зубами, когда рука Лукреции коснулась его тела, почувствовал, как мышцы живота скрутило узлом, когда жена прижалась к нему, и не смог сдержать стона, когда в первый раз она назвала его "Джани"
- Так и должно быть, все именно так.
Джованни заметил, как она отводит глаза, изо всех сил стараясь не смотреть вниз, и это возбудило еще больше. Он взял ее руку и направил ладонь.
- Дотронься до меня, не бойся. Поверь, я не сделаю ничего из того, что ты не захочешь.
Больше всего ему хотелось опрокинуть Лукрецию на кровать, но он терпеливо продолжал:
- Страх - он сильнее боли, поэтому я хочу, чтобы ты знала...
Знала что? Знала, как устроены мужчины? Знала, что он не разорвет тебя на части? Боже, дай мне силы и терпения!
- ... знала, как это будет, когда я войду в тебя.
Собрав всю волю в кулак и уже в сотый раз напомнив себе, что должен быть бережным, Джованни, предваряя каждое действие словом, выдохнул:
- Мы сейчас ляжем с тобою вместе, рядом. Ты не думай о боли, просто расслабься. У тебя очень отзывчивое тело, доверься себе.
Потому что я себе уже не доверяю.
Он знал, что Лукреция девственна, но она так безоглядно откликалась, что это с лихвой заменяло искушенность зрелости. И эта смесь невинности и бесстыдно открытого желания сводила его с ума. Если бы он не думал, что она смутится еще больше, то отважился бы на более утонченную ласку. Но не сегодня, позже...
- Лукреция, посмотри на меня, - Джованни склонился, заслоняя собой бархат полога. - Я не хотел торопиться, но я не святой и не в силах больше терпеть.
Все, на что его еще хватило, так это на то, чтобы не подмять ее под себя, позволить ей быть участницей, а не пленницей.
- Прости, - прорычал он за миг до того, как Лукреция стала ему настоящей женой.
Лукреция не думала о боли. Отзывчивое тело... Она и сама чувствовала, что как будто вошла в другой мир, где ощущений было в сотни раз больше, чем она знала раньше.
И да, Джованни был нежен, как и обещал. И нежность тоже была другая, которой она не знала до него. И если раньше она только хотела верить ему, то теперь доверилась полностью.
Потом для Лукреции все слилось в круговерть звуков и движений, из которых она почти ничего не запомнила. Помнила только хриплый шепот "прости", свои руки, обнимающие его за шею и что как будто внизу ее разгорелся огонь, опаляющий языками пламени. Лицо ее исказила гримаса, она сдерживалась, но крик прорвался стоном. Кольцо рук разжалось, они беспомощно упали на простыню. В висках стучали тысячи молоточков. Мир вокруг звенел и свивался в яркие ленты. Огонь разгорался, и росла, расползаясь по телу, приносимая им боль.
Потом наступила тишина.
Лукреция прижала руки к щекам и поняла, что они влажны от слез. Она беззвучно плакала и не могла остановиться. Джованни приподнялся и отодвинулся. Она, испугавшись, что он сейчас вдруг исчезнет, протянула к нему руки и, прижавшись дрожащим телом, крепко обняла.
- Это я не по-настоящему плачу, - прошептала она ему в плечо, уже не скрываясь всхлипывая, - это что-то другое. Зато теперь я по-настоящему стала твоей женой, Джани.
Уже не девочка – женщина лежала в его объятьях. Это произошло, вопреки всем препятствиям, это свершилось.
- Я знаю, - он улыбнулся в темноте и, чувствуя себя неизмеримо старше, зачем-то добавил очевидное. - Завтра уже не будет этой боли.
Плечо стало влажным, но в безмолвном плаче Лукреции не было горечи.
- Ты теперь моя, понимаешь? – Джованни было важно услышать ответ. – Моя жена, - повторил, смакуя каждый слог.
Ему приходилось сдерживаться, до зубовного скрежета, едва ли не до судорог. Догадываясь, что каждое его движение причиняет Лукреции боль, он заставил отстраниться, теперь же иная боль терзала его самого.
- Если ты будешь так ко мне прижиматься, я за себя не ручаюсь, - предупредил, - ты не представляешь, что сейчас со мной делаешь. Я боюсь, что ты прочитаешь мои мысли и ужаснешься, - попробовал он пошутить, а тело предательски подтвердило намерения своего хозяина.
- Я хочу быть с тобой сейчас и завтра, и каждую ночь, но сегодня тебе лучше меня не искушать. Помни, я – не святой.
Когда-нибудь между ними не будет никаких умолчаний, и тогда он научит Лукрецию многому, но для первой ночи было бы слишком много впечатлений. Нет, чем напугать ее, лучше этой ночью он потерпит. Потому что если сейчас он даст волю себе, то неизвестно, к чему это приведет.
- Я не собираюсь тебя искушать, - вяло пробормотала Лукреция.
Боль постепенно отступала, и ей уже не казалось, что по ней прошлись огнем и мечом, зато наваливалась сковывающая движения и мысли усталость. Она едва слышала, что ей говорил Джованни. Вернее, слышала только то, что было знакомо, прочее же проходило мимо ее сознания, поэтому она не поняла откровенности признания мужа.
Поэтому она не отстранилась от него, продолжая покоиться в объятиях, не зная, чем это оборачивается для распаленного не знающей выхода страстью мужчины.
- Твоя, - шепотом повторила она за ним; глаза закрывались, дыхание выравнивалось. - Значит, ты придешь и завтра и послезавтра? Я дам тебе ключ от этой комнаты. Это будет наша тайна, - Лукреция улыбалась сонной улыбкой. - Если то, что причинило мне боль, будет хотя бы вполовину хорошо, как бывшее до...
Она засыпала, и последней мелькнувшей мыслью было "Мне кажется, что я смогу любить его".
- Не собираешься, но искушаешь.
Лукреция уже спала, поэтому тихие слова услышал только видавший многое полог.
Джованни попробовал улечься удобнее, но одеревеневшее от неутоленного желания тело не слушалось
- Я приду, - пообещал он улыбающейся во сне жене. – И завтра, и послезавтра. А потом я увезу тебя в Градару, и ты поймешь, что нет прекраснее места, и забудешь о Риме... Забудешь обо всем.
Он закрыл глаза, самое лучшее, что ему оставалось – это последовать примеру Лукреции и уснуть.
Под самое утро ему это удалось, только сон не принес успокоения. Сновидение услужливо показало во всех красках, чего именно этой ночью он себя сознательно лишил.
Только начинало светать, когда Адриана проснулась. Вернее было бы назвать это очнулась. Увидев, что еще только начинают проступать сумерки, она хотела повернуться на другой бок и вновь заснуть, как вдруг пришедшее на ум воспоминание заставило ее резко сесть на постели. От прошедшего вечера осталось дурное послевкусие, и не только в переносном, но и в самом прямом смысле этого слова. Во рту было неприятно, ощущался горький травяной привкус. В голове странно шумело.
Воспоминание о вечере тоже было странным. Герцог Пезаро был неестественно весел и болтлив. Она, Адриана, тоже чересчур много болтала и была как-то неправильно раскована. Потом вдруг почувствовала смертельное желание уснуть, которое исполнила прямо в комнате, где болтали Джованни Сфорца и Лукреция. Потом она смутно помнила, как Ческа помогала ей перейти в спальню и раздеться. Это воспоминание больше походило на сон, но, судя по тому, что она и впрямь была в собственной постели в одной рубашке, сном это не было. Ночью она спросила у Чески, где герцог Пезаро, и получила ответ, что "он, должно быть, уже давно уехал".
Теперь у Адрианы проснулось смутное беспокойство. Осуждающие грустные глаза Лукреции, когда ее почти выключили из разговора. И сама она, кажется, болтала излишне. Повинуясь этому неприятному чувству, Адриана поднялась с постели, чтобы посмотреть на спящую воспитанницу.
И вот тут ее ждал неприятный сюрприз. Между их с Лукрецией спальнями была маленькая комната с камином, двери в которую они никогда не запирали, чтобы не преграждать доступ теплу. Сейчас, как и всегда, ее дверь была распахнута, но дверь Лукреции была закрыта и - что было совсем удивительно - заперта.
Смутное беспокойство сменилось сильной тревогой. Она вспомнила ночной разговор с Ческой, и ответ той ей показался теперь тревожным. Как будто служанка лгала, но старалась делать это так, чтобы в откровенной лжи ее нельзя было уличить.
Служанки в комнате не было. Адриана не стала ее ждать. Она зажгла о тлеющие в камине угли свечу, накинула домашнее платье, лишь слегка стянув на нем боковую шнуровку и, стараясь ступать как можно тише и не сильно шаркать туфлями, двинулась в обход, молясь про себя, чтобы вторая дверь в спальную Лукреции оказалась открытой.
Повторив путь, проделанный накануне герцогами Пезаро, Адриана убедилась, что молитвы ее были услышаны. Она вздохнула с облегчением, что все ее тревоги были напрасны, но решила все-таки откинуть полог кровати.
И вот тут ожидания ее были не вполне оправданы.
Она действительно увидела мирно спящую Лукрецию, но голова юной герцогини покоилась вовсе не на подушке, а на...
- Что...
Адриана задохнулась возмущенным шепотом и почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног. Спящий мужчина пошевелился и, открыв глаза, уставился на нее. Кузина понтифика, к которой с трудом возвращался дар речи, наконец, смогла произнести вопрос, который был столь же понятен, сколько и излишен:
- Что вы здесь делаете?
Герцогу казалось, что он только уснул, когда из дремоты его вырвал возмущенный шепот. Несмотря на всю необычность пробуждения, Сфорца сразу осознал где он и с кем... да и недовольное тем, как с ним обошлись тело, живо напомнило о событиях минувшей ночи.
- Я сплю... спал со своей женой, - подтвердил он очевидное. - Разве в этом не есть самая приятная обязанность мужа?
Разговаривать лежа было неудобно, но вставать он не торопился. Иногда получаешь преимущество, если смотришь снизу вверх, сейчас был как раз тот случай. Он прижал к себе пробормотавшую что-то сквозь сон Лукрецию:
- Только не надо громко говорить, мадонна, моей жене не помешает хорошенько выспаться, - и широко зевнул. - Мне, кстати, тоже. Это вы - ранняя пташка.
Одеяло предательски топорщилось и, проследив взгляд кузины Его святейшества, Сфорца нарочито тяжело вздохнул и очень тихо, чтобы не разбудить Лукрецию, продолжил:
- Я был бы вам очень обязан, мадонна, если бы вы все-таки сначала стучали и только потом заходили. Так было бы гораздо проще и вам, и... нам.
- Вы... вы... вы или сошли с ума или... - задохнулась возмущением Адриана.
Наглое и совершенно бесстыдное поведение Джованни Сфорца на короткое время лишили кузину понтифика дара речи.
- Как вы могли... Его святейшество запретил... Вы обманом проникли в эту спальную. Как вы могли так поступить с ней? С вашей женой?
Адриане казалось, что никогда еще она не чувствовала себя такой беспомощной. Самое главное, положение, в котором она застала супругов, недвусмысленно указывало на то, что тут не шла речь ни о каком насилии или принуждении. И все-таки ей даже в голову пока не приходило, кто тут главный зачинщик.
- О, теперь я понимаю, до какой степени коварства вы дошли. Вы опоили меня вчера! И, пользуясь, наверное, своим красноречием... не отрицайте, я видела вчера, как вы можете быть красноречивы... И настойчивостью, конечно, убедили ее разделить с вами постель. Совершенно не заботясь о том, что это еще решительно рано. И что она может не понимать до конца...
"Я сошел с ума, когда согласился ждать".
- А как, по-вашему, я должен был поступать со своей женой? - со злым удивлением переспросил Сфорца. - Этой ночью произошло то, что уже давно должно было произойти.
Он смотрел на растерянную Адриану - доставшуюся ей роль стража выигрышной не назовешь, и ему было бы ее немного жаль, если бы она не выполняла навязанные ей обязанности с таким рвением.
- Если вы сейчас же не успокоитесь, мадонна, то точно разбудите мою жену, вот тогда и я перестану разговаривать вполголоса. Только то, что Лукреция спит, удерживает меня от более громкого выяснения случившегося. Не я вчера вас опоил, - Джованни показалось, что дыхание спящей изменилось, он еле заметно улыбнулся и после крохотной паузы продолжил. - Не я вас опоил, это вы оказались невоздержанны в вине настолько, что забыли, что приставлены в роли дуэньи. Не я в силах проник в этот дом, а вы оставили нас с Лукрецией наедине. Не я... Я мог бы продолжать, только стоит ли? Лучше я приберегу свои объяснения до встречи с Его святейшеством. Мне кажется, ему было бы любопытно это услышать.
И никогда, никогда, мадонна, не пытайтесь взывать к разуму неудовлетворенного мужчины. Это я еще с вами вежлив.
- Вы... вы смеете меня упрекать? - негодовала Адриана. - Животное... животное, вот вы кто. Которое делает что-нибудь или не делает только потому, что его удается удержать за оградой или не удается.
В сердцах она опустилась до оскорблений, которые могли бы привести в ярость собеседника. Просто не могла удержаться.
Напоминание о его святейшестве заставило папскую кузину запаниковать. Родриго будет недоволен, и еще неизвестно, как это скажется на ней. До сегодняшнего дня ее положение было незыблемым, ведь она была приемной матерью его детей и свекровью Джулии Фарнезе, одобрившей связь невестки с понтификом. Но дети уже выросли, а Джулия... кто ей что-нибудь теперь может запретить? Оставалась Лукреция, и вот теперь случилось то, что может перечеркнуть все, чем наместник бога на земле был ей обязан.
- Неужели вы собираетесь давать объяснения его святейшеству? - Адриана нервно засмеялась. - Вы точно безумец. Вам стоит подняться с постели, ваша светлость. Одеться и уйти. И сделать вид, что ничего этого не было.
- Я не собираюсь никому давать объяснений, почему я сплю с собственной женой, - Сфорца отбросил остатки вежливости. - Но я не намерен покрывать вас, если Его святейшество решит задать мне пару вопросов. Надеюсь, это вы хорошо уяснили?
Все-таки лежа - не самая удобная позиция для разговора и уж тем более для пикировки, но герцог не торопился последовать совету собеседницы. Он только откинул самый край одеяла, чтобы стало понятно, что лежит в постели в чем мать родила.
- Не решусь потревожить вашу стыдливость, мадонна. К тому же, я не думаю, что Лукреции понравится то, что ее муж расхаживает обнаженным в присутствии посторонней женщины.
Джованни Сфорца не просто не казался смущенным (предположим, это неудивительно), но еще и почти неприкрыто смеялся над Адрианой и совсем не опасался за последствия для себя. И она начала понимать, что оказалась в ловушке. Родриго будет в бешенстве, но что он может предъявить зятю? И что может сделать? Расторгнуть консумированный брак? Подвергнуть какому-нибудь наказанию человека, с которым повязан узами родства? Ему придется смириться, хотя он и будет зол и, возможно, будет искать, на кого излить свой гнев. И вот для этого она, Адриана, прекрасно подходит.
- Я отвернусь, но не ждите, что я покину эту комнату. Лукреция, можешь не делать вид, что спишь.
Она и впрямь отвернулась от постели и сделала несколько шагов, чтобы оказаться подальше от супругов.
- Одевайтесь и уходите немедленно. Надеюсь, вы не рассчитываете на возможность продолжить?
- Почему бы и нет?
Джованни с тем самым интересом, который позже назовут именем известного маркиза, наблюдал за сменой выражений лица кузины понтифика.
- Если бы вы, мадонна, не ворвались с таким шумом, мы бы продолжили начатое. Или вас удивляет, что муж хочет свою жену, а жена мужа?
Ему очень хотелось добавить: "Хотя в случае с вашим сыном это действительно необычно", - но он пощадил чувства Лукреции. Все-таки Джулия Фарнезе была ей подругой, что уж говорить о Его святейшестве.
Воспользовавшись тем, что Адриана отвернулась, герцог тихо спросил теперь уже у настоящей супруги.
- Так какое твое решение - ты еще спишь или уже проснулась?
- Проснулась, - коротко ответила Лукреция и села.
Одеяло, укрывавшее ее, сползло, и она предстала перед всеми во всей откровенности своей наготы. Впрочем, смущение не было ей свойственно.
Ей было жаль Адриану, женщину, заменившую ей мать, заботившуюся о ней долгие годы и которую она теперь столь жестоко обманула и к тому же, возможно, подвела под жестокий гнев понтифика.
Лукреция была наивна в одном: в стремлении отца оградить ее от собственного мужа видела только то, что ей говорилось. Верила, что он считает ее еще слишком юной для настоящего брака. Если бы она знала о том, что причины могут быть гораздо более существенными, и ее поведение некоторым образом теперь может сковать политическую волю ее отца, то подумала гораздо бы сильнее, прежде чем претворить в жизнь собственную интригу.
Но ей казалось, что она имеет полное право поступить по-своему, потому что ее желание лучше всего остального говорит о том, что она достаточно взрослая, а остальные всего лишь заблуждаются.
И с их заблуждением следует покончить как можно скорее.
- Адриана, не злись, но это я все устроила. Я подлила тебе в вино сонное зелье, услала слуг, провела сюда моего мужа и заперла дверь. Наш брак должен был совершиться, и не моя вина, что никто, кроме меня, этого не видел. Меня никто не принуждал. Я ведь не похожа на женщину, к которой применили насилие, правда? Я могу быть настоящей женой, поэтому тебе лучше не гневаться, а помочь нам. Убеди в этом его святейшества. Вы же умеете понимать друг друга, когда речь идет о самом сокровенном. Убеди как можно скорее, и тогда никто ни о чем не узнает.
- Лукреция, что ты говоришь? - Адриана, забыв, что ей может открыться любая сцена, повернулась опять к постели. - Это не может быть правдой...
Весь вид воспитанницы кричал о том, что она говорит правду. Ни о чем не жалеющая и пребывающая в восторге, хоть и чуть смущенная, Лукреция. Даже если она взяла на себя больше, чем было на самом деле, не оставалось сомнения, что она не была невинно соблазненной. Растерянность и безволие завладевали Адрианой де Мила все больше. Кровь Родриго Борджиа, уже давно заявившая о себе в его сыновьях, наконец, дала о себе знать и в его дочери.
- Хорошо, я постараюсь убедить твоего отца, - побелевшими губами прошептала она, глядя на герцога Пезаро почти с ненавистью, - почему вы еще здесь?
- Где же мне еще быть, как не в постели собственной жены? - Джованни теперь уже открыто смеялся и безо всякого смущения поглаживал обнаженную грудь Лукреции. - А вот что вы здесь делаете в ранний час - не совсем понятно. Потрудитесь, мадонна, оставить нас наедине. Или же вы хотите лично засвидетельствовать, что консумация состоялась? Что ж, если ваше желание так велико, мы предоставим вам эту возможность.
С этими словами он отвернулся от папской кузины, будто ее здесь и нет вовсе, и полностью сосредоточился на Лукреции. Теперь он оставил в покое грудь рука его скользнула вниз под одеяло.
У герцога и герцогини Пезаро еще осталось одно незаконченное дело.
Громко хлопнула дверь, возвестив, что Адриана покинула супругов. Добравшись до своей спальни, она, схватившись за сердце, почти повалилась на руки служанки.
- Что с вами, ваша светлость? - прошептала перепуганная Ческа.
- Ничего... уйди, - прошептала Адриана опасно посиневшими губами.
Она долго сидела на постели. Глаза ее, устремленные на стену, видели что-то, далекое от этой комнаты.
Как глупа она была! Ждать опасность от мужчины и не замечать, что она созревает в невинной девушке.
Дама из рода де Мила мысленно разговаривала с Родриго Борджиа, подбирая слова и доказательства. Ей было не отказать в фантазии, и она сочиняла картины девичьего томления, якобы виденные ею и которые должны были подействовать на отца Лукреции, чтобы только полностью лишенный всякой страсти человек способен бы был настаивать на продолжении ограничений. Мадонна Адриана не боялась переборщить, потому что любовь к дочери должна была перевесить политические соображения, а для этого надо было очень постараться.
Стук двери ознаменовал победу рыцаря над драконом. На "рыцаре" этой спальни не было доспехов, а плащ с вышитым гербом с успехом заменило одеяло, Прекрасную же Даму укрывали от нескромных взглядов лишь распущенные по плечам волосы.
- Не смущайся, - герцог уложил Лукрецию на спину и медленно опустился сверху. - Нам необязательно ждать темноты, чтобы снова быть вместе.
Сдерживаться оказалось труднее, чем минувшей ночью; желание заставило забыть о благоразумии.
- Я хотел дать тебе время, но не могу, - хрипло выдохнул. - Обещаю, я буду очень осторожен, только не останавливай меня.
Выиграна битва, но не война, и если бы в эти мгновения герцог был способен на молитву, то молился бы о том, что именно сейчас они с Лукрецией зачали их первого ребенка.
Лукреция, хоть и радовалась тому, что Адриана ушла и не стала поднимать скандала, чувствовала себя виноватой перед ней. Настолько, что даже ненадолго как будто забыла, с кем находится рядом. Впрочем, Джани быстро напомнил ей.
При зарождающемся утреннем свете было видно то, что скрывала ночь.
- Я не боюсь, Джани.
Она замолчала, прислушиваясь к себе. Она и правда не боялась.
- Ты хочешь, чтобы я была твоей женой.
Лукреция не хотела, чтобы Джани увидел на ее лице даже мимолетного отражения боли или страдания. Пусть даже они как-то давали о себе знать, но не они были сейчас главным. Обняв его, Лукреция прижала Джованни к себе. Она догадалась, что ночью он пожалел ее и что что-то было не совсем так, как должно было, и что это теперь мучает его. Благодарное за эту осторожность, ее тело открывалось ему навстречу.
- Ты так нежен, Джани. Не жалей меня больше, - она глубоко вздохнула, но ничего страшного не произошло, лишь легкий отзвук того, что было мучительно ночью. - Пусть будет так, как ты хочешь. Пожалуйста, пусть будет так.
...
С той, так много значившей ночи, герцог Пезаро приезжал в Рим гораздо чаще. Его не смущали ни поджатые губы Адрианы де Мила, ни вынужденное согласие на полноценный брак Его святейшества. В Милане могли торжествовать; теперь папскому зятю не приходилось красться, как вор, в спальню собственной жены. Лукреция оказалась способной и восприимчивой, и иногда после особенно бурной ночи Сфорца полушутя, полусерьезно уверял, что скоро ученица превзойдет учителя.
Конечно, пока он ее ограждал от тех проявлений плотской любви, о которых не должна знать порядочная женщина, но что-то Джованни подсказывало, что, предложи он ей более пикантные ласки, Лукреция не была бы сильно поражена или шокирована. Каждую ночь он приоткрывал ей завесу в иной мир, но, распалив, останавливался на половине пути. Он ждал, когда любопытство заставит папскую дочь саму откинуть полог тайны.
- У нас еще с тобой столько всего впереди, - обещал он. - Ты, словно воск, мягкая, теплая, - шептал вслух и про себя продолжал. - Только дай мне увезти себя в Градару.
Эпизод завершен
Отредактировано Джованни Сфорца (10-09-2015 11:29:15)
Вы здесь » Яд и кинжал » Via Appia » Искушающие права и соблазнительные обязанности. 12.09.1493. Рим