Ближе к вечеру, после охоты
Отредактировано Катерина Сфорца (28-01-2020 14:50:34)
Яд и кинжал |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. О tempora! O mores! » Заговор один, цели - разные. 27-29.08.1495. Форли
Ближе к вечеру, после охоты
Отредактировано Катерина Сфорца (28-01-2020 14:50:34)
Гетти поежился и опасливо посмотрел на Оттавиано. Понятно было, что они поступили глупо, отпустив Катерину куда-то со Сципионе (это раз) и не помчавшись сразу же в Рокку (это два). А потому что никто не подумал, что два этих обстоятельства встретятся вместе. Да и не должны были встретиться, если бы... если бы не Сципионе. Где он, кстати? Гетти пожирал глазами всех, кто стекался теперь к воротам, но среди них не было бастарда.
- Пока вы заперты в замке, ваша светлость. У вас, конечно, есть стражники, но людей по эту сторону гораздо больше. Лучше бы вам признать, что граф все-таки ваш сын, а прав тут всем управлять не очень-то у вас много. Время регенства прошло, ваша светлость.
Катерина громко расхохоталась, ее растрепанные ветром рыжие волосы развивались, как у одной из эриний.
- Ты набрал в себе в свиту глупцов, Оттавиано. Каким же ты будешь правителем, если до сих пор не научился разбираться в людях?
Она простерла руку, словно указывая кому-то путь.
- Неужели ты думал, Джованни, что я не успела позаботиться о том, чтобы мои сторонники были не только внутри, но и снаружи?
Чтобы убедить в том врагов, пришлось хотя бы ненадолго и самой в это поверить, так что смех графини был искренен.
- Я и не думаю отрицать, что Оттавиано мой сын, хотя при взгляде на него иногда мне бывает и странно, что он вышел из моего чрева. И согласна даже признать, что по праву рождения он должен был бы править Форли и Имолой... Только я слишком люблю эту землю, чтобы отдать ее тому, кто до сих пор не научился ее ценить. Ты думаешь, Виано, что эти люди пошли да тобой из верности? - Катерина утерла ладонью выступившие то ли от смеха, то ли от ветра слезы (нет-нет, о Джакомо я поплачу потом), затем, расправив плечи, выпрямилась и звенящим голосом прибавила. - Может быть разве что Гетти, а остальные... Остальные пошли за своей выгодой, а не за тобой Оттавиано. Вы убили Джакомо... Так я изничтожу весь ваш род, сотру ваши имена из памяти людской. Клянусь.
На Томмазо проклятия Катерины тоже произвели впечатление, хотя мысли у него были и не такими возвышенными, как у графини, а гораздо более приземленными. Ему было безразлично, что там в голове у заговорщиков, вернее он считал личную выгоду обычной причиной. Ну а с чего кому-то за просто так стараться? Да даже самый бескорыстный потом напомнит о себе и том, что достоин благодарности. Так что, слушая перебранку Катерины с Гетти, он оглядывал площадь и, пожалуй, наблюдаемое ему нравилось.
С одной стороны, они в крепости заперты. Ее светлость может говорить о подкреплении, дело хорошее, но ведь времени кого-то попросить у них не было совсем. И заговорщики, если не совсем идиоты, могут об этом подумать. Посылать кого-нибудь сейчас - дело рисковое и когда кто доберется? До Милана день хорошей скачки, да и у Лодовико Моро сейчас свои неприятности в виде франков. С другой стороны, а кто перед ними? Куча заговорщиков с ножами, да собирающаяся толпа горожан, которые, может, и сочувствуют молодому графу, ну так сочувствие еще никого хорошо не вооружило. А у них все-таки крепость, пушки и военные, пусть и небольшим числом, зато не ропщущие и симпатии к заговорщикам не показывающие. Пока.
- Ваша светлость, - тихо шепнул Томмазо графине, - по-моему, у кого точно никакой помощи и поддержки нет, так это у Оттавиано. Кажется, заговорщики надеялись войти в крепость первыми, а потому никаких армий себе на помощь не позвали. Да и кого им?
- Думаю, что ты прав, - не поворачивая головы, ответила Катерина.
Она едва шевелила губами и говорила вполголоса, словно опасалась, что заговорщики могут ее услышать, а то и вовсе прочитать по губам.
- Но и нам помощи ждать неоткуда, и рассчитывать мы можем только на себя
Внезапный и очень сильный порыв ветра едва не сбросил Катерину со стены и, отойдя под этим предлогом подальше от края и поближе к Томмазо, она прошептала:
- Ты - комендант Рокки и ты не только вправе, ты должен защищать вверенную тебе крепость. Скажи, что бы ты сделал, если бы мы были в настоящей осаде? Представь, что под стенами не кучка заговорщиков и не любопытствующие горожане, а настоящая армия... Эти смелы лишь потому, что чувствуют поддержку друг друга. Они еще пьяны от крови Джакомо, - Катерина шумно выдохнула и, медленно проговаривая каждое слово, продолжила. - Я не хочу убивать их прямо сейчас, это будет для них слишком милосердно, но мы должны их хорошенько напугать. А потом мы перебьем их поодиночке.
- Ну... если бы здесь правда стояла армия, то я бы припугнул их выстрелом из пушки. Быстрое, верное и доходчивое объяснение, что мы собираемся защищать Рокку. Но это же не армия...
Томмазо презрительно скривился. Заговорщики так и стояли кучкой возле поднятого моста. Толпа тоже была, но подальше, как бы отдельно. Возможно, жители города и были на стороне Оттавиано Риарио, но все равно больше похожи были на любопытствующих, чем на присоединившихся. Значит, сомневались.
- Но я бы все равно по ним пальнул разок. Так, чтобы не убивать всех, а чтобы припугнуть. И пока дым не рассеялся, выпустил бы отряд человек хотя бы в двадцать. Пусть у нас окажется ваш сын, а потом можно и разбираться со всеми остальными.
Словно выражая заговорщикам свое презрение, а может быть и безо всяких "словно", Катерина повернулась к ним спиной, а затем и вовсе исчезла из поля их зрения. Что было толку в разговорах? Все, что она хотела сказать, она уже сказала, повторяться же - лишь сотрясание воздуха.
- Это хорошая мысль. Сделай залп, только постарайся сейчас ни в кого не попасть. Нам не нужны жертвы среди тех, кто непричастен, с остальными же у нас будет особый разговор. Скажи своим людям, чтобы Оттавиано и, пожалуй, еще и Сципионе доставили прямо сюда, с другими же... Ты давно не охотился, Томмазо? Если все пойдет так, как надо, сейчас они все расползутся, как тараканы на свету, и я надеюсь, что мне не придется тебе напоминать, что в наших душах не должно быть места жалости - логово волков вырезают вместе со щенятами.
Катерина положила руки на живот, а ее губы зазмеились в усмешке. Мысль о мести не лишила графиню чувств, но пока не оставила места для скорби. Потом... потом...
- Да, и еще - пока не развеется дым, нужно отправить людей, чтобы они отыскали тело Джакомо. Он должен быть похоронен со всеми полагающимися ему почестями...
"И будь я проклята, если за каждую каплю его крови я не возьму взамен жизни тех, кто к этому причастен, и жизни тех, кто им близок. И пусть мне кто-нибудь только скажет, что это - не равноценный обмен".
В глубине души Томмазо не мог не злиться на Катерину Сфорца, обвиняя ее в смерти брата. Может, его обвинения были не очень справедливы, но не лишены оснований. Все-таки она была женщиной, а и лучшие из них, как не устают твердить священники, бессильны перед своими желаниями и своей похотью. Она хотела власти, но не могла устоять перед страстью к мужчине. Если бы Оттавиано был сильнее и взял наконец власть в свои руки, никому бы дела не было до мужа Катерины. Она была бы женой, и ее тщеславие не сделало бы его брата слабым. А если уж ей так хотелось занять место графа, то могла бы проявить больше воли и не дать сластолюбию взять над собой верх. А что теперь? Томмазо не хотелось выступать на стороне графини, очень не хотелось! Он бы тоже предпочел видеть ее в монастыре. И он бы выступил на стороне заговорщиков, даже не сомневаясь, даром что она его свояченица и невестка, если бы только они не убили его брата. Присоединяться к тем, кто оборвал жизнь Джакомо, было нельзя, и никаких сомнений.
Впрочем, своим приказом найти тело Джакомо, Катерина немного смягчила сердце Томмазо. Он не стал думать иначе, но все-таки ему стало чуть легче.
- Я соберу людей перед воротами и дам указания. Как только выстрел будет произведен, они выедут из замка. Один отряд должен будет найти тело Джакомо, а другой - оцепить те части города, где живут убийцы. Даже если они исхитряться отправить лазутчика за помощью, она не успеет прийти вовремя.
Оттавиано уже случалось испытывать страх и нельзя сказать, что так, как сейчас, он никогда не боялся, но появление на крепостной стене матери застало его врасплох. Он оглянулся, надеюсь что вид других заговорщиков прибавит ему уверенности, но за апломбом или нарочитым спокойствием сотоварищей явственно разглядел то, что заставило его похолодеть. Никто - никто! - не ожидал такого поворота, а кое-кто уже осадил немного назад - не то, чтобы совсем открыто открещиваясь, но с явным желанием затеряться в толпе. Оттавиано и сам почувствовал, как в душу к нему просачивается липкий животный ужас, тот, перед которым бессильны доводы рассудка. Ведь если подумать, чего он сейчас испугался? Обещания его матери - это всего лишь слова, пока она заперта в крепости, все это - не более, чем пустые угрозы.
Но такие ли уж они пустые? Тогда за смерть отца Оттавиано - Джилорамо Риарио - Катерина расплатилась сполна, а ведь она никогда не была по-настоящему привязана к своему первому мужу, в этого же ублюдка Фео она была влюблена как кошка... Любая другая бы женщина сейчас лила вдовьи слезы, но только не его мать. Ну почему она не такая, как все? И где, черт возьми, Сципионе? Ведь когда он говорил, что знает где графиня, не имел же он в виду Рокку?
Первое, что увидел Сципионе, приблизившись к Рокке, это женский силуэт, мелькнувший и исчезнувший наверху. Бастард был так потрясен, что даже зажмурился. Ему показалось, что он видит Катерину. Потом он сказал себе, что такое не возможно и что ушел со стены кто-то другой. Потом подумал, что кто еще, кроме Катерины, может разгуливать по стенам? Приблизившись к Рокке вплотную, Сципионе понял, что не обознался. Вокруг стены была толпа, а в ее центре стояли Оттавиано и Гетти, которые давно уже должны были быть внутри.
- Оттавиано, что здесь? - окликнул он брата, приближаясь.
Напрасный вопрос, уже и так было понятно. Теперь Сципионе не верил, что оказался таким глупцом, который поверил, что Катерина уедет в Имолу прятаться в доме его родственников.
- Я действительно видел твою мать?
- Она, кто же еще, - с грубостью, вызванной скорее страхом, нежели другими причинами, отозвался Оттавиано и добавил уже более спокойно. - Как видишь, все пошло совсем не так, как мы думали.
На голос графа обернулся Франческо Орчиоли и его лицо, до того бледное, залилось краской гнева. Ему как раз сегодня исполнилось шестнадцать лет и убийство Джакомо Фео он воспринял самым главным подарком. Вторым бы, может даже лучшим, стало бы пленение, а лучше смерть Катерины Сфорца. Это была семейная ненависть и, не желая отстать в том от старших братьев, Франческо лелеял ее, как мог.
- А ты разве удивлен, бастард? - ощерился он и, чувствуя за спиной поддержку, направился в сторону Сципионе.
Если до того Оттавиано и сам был зол на сводного брата, то эта злость тут же испарилась. Может быть Сципионе что-то и не до конца рассчитал, но это совсем не значило, что граф Форли и Имолы допустит, чтобы кто-то его оскорблял или тем более причинил ему вред. Риарио не сомневался, что тот же Гетти сейчас выступит на его стороне, и в свою очередь угрожающе набычился.
Все словно забыли о главном враге... но вот враг о них не позабыл.
- Что ты хочешь этим сказать? - вскинулся Сципионе, не отступая.
Он понял, на что намекает Франческо, и разозлился. Сципионе бы еще стерпел, если бы его упрекнули в глупости, за которую он и сам уже на себя ругался. Нет, ну как он мог поверить, что Катерина послушно куда-то поедет? Бежать - это не про нее. Но предательство - точно не про него, тем более если речь идет о его брате. А уж называть его бастардом вообще Сципионе позволял единицам.
- Легко быть смелым, когда позади десяток дядюшек, не так ли, Чеки?
Это было все, что Сципионе успел сказать до того, как раздался раскат грома, все зазвенело от удара, и потом площадь заволокло дымом и пылью.
Лошадь под ним всхрапнула и попятилось. Сам он невольно отшатнулся и чуть не полетел, но вовремя сильнее сжал поводья.
Выстрел из пушки был точным, вернее, он был намеренно неточным. Канонир неукоснительно следовал указаниям и отправил снаряд не в самую кучу заговорщиков, а немного в сторону. Не настолько, чтобы люди под крепостной стеной сочли его криворуким, но и достаточно далеко, чтобы быть уверенным, что никого случайно не убьешь. Если солдат и недоумевал странному приказу, то оставил мысли при себе, а скорее всего он даже и не думал - не положено.
Теперь со стены можно было различить разве что абрисы фигур - дым и поднятая пыль служили неплохой завесой, однако Катерине и не нужно было видеть, для того, чтобы знать. Она громко, так, что засаднило горло, расхохоталась... Наверное это было сродни истерике, наверняка даже это истерикой и было, но от того, что она выплеснула эмоции, Катерине стало немного легче.
Теперь она уже не выкрикивала угроз, отсмеявшись, она затихла. Она могла разглядеть лишь неясные тени, а не людей, но и этого было достаточно, чтобы понять - те, кто посообразительнее, уже бросились врассыпную, да и остальные вряд ли надолго отстанут...
На мгновение графиня прикрыла глаза и внезапно почувствовала прикосновение чьей-то ладони к своему лицу. Нет, не чьей-то, она точно знала, кто это... Они слишком любили друг друга, чтобы он мог уйти, не попрощавшись. По пыльной щеке скатилась слеза и крепко зажмурившись, чтобы не позволить себе проронить еще одну, Катерина прошептала:
- Прости меня, Джакомо, прости, что не уберегла.
Томмазо, чей взгляд был направлен туда же, куда и взгляд Катерины Сфорца, тоже неожиданно улыбнулся. Правда, улыбкой радости этот оскал точно назвать было нельзя.
- Заговорщики, - он презрительно сплюнул. - Думали-думали, а даже понятия не имеют, что делать. Убить, когда двадцать на одного - много ума не надо. Первая трудность в виде запертой крепости, и они уже озираются в недоумении, как малые дети, и уже готовы дать деру.
Площадь перед мостом стремительно пустела. Дым постепенно рассеивался, и желающие бежать явно стремились оказаться подальше раньше, чем он окончательно исчезнет. Только Оттавиано и Сципионе и оставались на месте, и они явно не знали, что делать дальше.
Томмазо громко крикнул, и тут произошло то, чего так долго ждал Оттавиано: мост начал медленно опускаться, а ворота открываться. Выехавшая из замка группа всадников окружила растерянных молодых людей.
Ему не раз еще доведется потом вспоминать события текущего дня и искать объяснения собственным поступкам. Позже Оттавиано спрашивал себя, почему он не бросился следом за остальными, и находил на это только один ответ - ему, графу Форли и Имолы, было стыдно бежать вслед за заговорщиками. Еще он думал о том, почему не приказал это сделать сводному брату, и тут не находилось иных оправданий кроме того, что на этот раз тот все равно бы его не послушал. Предательство - это действительно не для Сципионе, им надо было или же бежать обоим, или обоим же оставаться.
Их окружили и лица людей были далеки от дружелюбия. Гневными, впрочем, они также не казались, стражники лишь делали свою работу и делали ее хорошо. Несколько вооруженных до зубов и закованных в доспехи человек отделились от остального отряда и Оттавиано только и оставалось, что проводить их взглядом...
Кто-то взял его за локоть и, сбросив чужую руку, сын Тигрицы высокомерно произнес:
- Если у вас есть, что мне сказать, то говорите, но не забывайте, кто стоит перед вами.
Он вел так, словно имя могло его сейчас защитить... что уж там, он на это надеялся, но в ушах не прекращали звучать угрозы и обещания матери.
Можно бы было сказать, что Сципионе не пожалел о своем решении, стоившем его брату всего, но это бы было неправдой.
Он как раз очень пожалел. Пожалуй, как никогда и ни о чем в этой жизни. И взмолился про себя, чтобы случилось чудо и вернулся тот миг, когда он держал под уздцы лошадь Катерины Сфорца. Сципионе не знал, что бы мог сделать по-другому, но, выбирая между нею и братом, не сомневался бы.
Чуда, разумеется, не случилось, и время вспять не обернулось. Они с Оттавиано были на площади вдвоем, если не считать стражников, которым теперь надлежало стать конвоирами. Их было не меньше десяти, так что надеяться было не на что. Да и если удалось бы им бежать, разве им дали бы далеко уйти? Ни один бы город не дал им убежища.
- Следуйте за нами, - прозвучало хлесткое.
Ничего не оставалось, как так и сделать. Стражники ехали со всех сторон, но не близко к ним, словно боялись, что на них может попасть капля тех несчастий, которые теперь ждали законного графа Форли и его сводного брата.
Катерина со стены наблюдала за разыгрывающейся на ее глазах сценой и в какой-то момент ей казалось, что все это происходит не взаправду. Хотелось несколько раз тряхнуть головой, а еще лучше облиться ледяной водой, чтобы проснуться, вот только графиня прекрасно осознавал, что иллюзия, что это во сне - всего лишь иллюзия.
Когда ее сын и пасынок в сопровождении стражников подъехали к самым воротам и потому пропали из поля ее зрения, она покинула свой наблюдательный пост чтобы спуститься во внутренний двор. Торжествовала ли она, а может и злорадствовала? Отнюдь. Оттавиано - глупец, это он думал, что стоит во главе заговора, на самом же деле его именем только прикрывалась другие цели. Интересно, осознал ли он это хотя бы теперь? Сципионе же... вот его роль была Катерине до конца непонятна, но и эту шараду она оставила на потом. Эти двое уже никуда от нее не денутся, а вот за остальными заговорщиками придется побегать.
Улыбка, не сулящая врагам ничего хорошего, исказила лицо, сделав его почти некрасивым. Не дойдя до пленников пары десятком шагов, Катерина остановилась и скрестила руки на груди - сейчас она не видела ни плоть от плоти своей, ни человека, совсем недавно спасшего ей жизнь - она смотрела на возомнивших себя фигурами пешек и мысленно расставляла их на воображаемой шахматной доске. Ее король оказался повержен, но ферзь - королева, вопреки всем правилам, еще остается в игре.
Кое-как справившись с чувствами Катерина бросила через плечо деверю:
- Этих - в башню, с ними я разберусь позже, а пока пусть мне принесут мои доспехи. Пора переходить от слов к делу. Собирайся, Томмазо, ты поедешь со мной.
Как будто только что был среди людей и вдруг понял, что находишься в пустыне. Все, кто был уверен и потрясал кинжалами, вдруг растворились, воспользовавшись дымовой завесой. Вряд ли Катерина и Томмазо это предусмотрели, но получилось эффектно, ничего не скажешь, а главное - доходчиво. Где хотя бы один Маркобелли или Орчиолли? Где Джованни Гетти, черт бы его побрал? Вопрос был риторическим, и Сципионе оставил его при себе. Он не обманывался в намерениях и интересах обоих семейств и телохранителя Оттавиано. Понятно, что действовали они не из-за одной слепой любви к нему, а потому что совпали все интересы. Разве не так заключаются все военные и политические союзы? Сципионе был разочарован в том, как слабо они эти собственные интересы были готовы защитить. Предпочли разбежаться по углам, как будто Катерина забудет, кто сегодня был у ворот, где был убит Джакомо. Может, они правда верят, что она сразу простит, если они утихнут? Ну тогда это самый безумный расчет, который только существовал со времени сотворения мира.
Хуже всего было чувствовать себя виноватым.
Оттавиано молчал весь долгий подъем до башни. Сципионе тоже не лез с разговорами. Стражники - не лучшие свидетели, чтобы просить прощения или каяться. Когда же они оказались в круглой комнате на самом верху и за ними закрылась дверь, Сципионе прервал молчание.
- Это моя вина, Оттавиано. Я не хотел, чтобы ее убили. Я и сейчас знаю, что был прав. Но следовало не отпускать ее, а где-нибудь запереть.
Оттавиано сначала ничего не ответил, добавить к сказанному сводным братом ему было нечего, затем глухо произнес:
- Ты ни в чем не виноват, мне следовало первому об этом подумать, все таки она - моя мать. Я обязан был предположить, что ее нельзя оставлять одну - хоть связывай, и должен был бы предупредить тебя об этом.
Надо заметить, что проявить справедливость - а именно так юный граф и воспринимал то, что часть вины он взял на себя - было совсем нелегко, соблазн наброситься с упреками был очень велик. Но видимо кое-какие выводы Оттавиано все же сделал и не стал отталкивать того, кто ему точно верен. Остальные-то... Где они, эти остальные? Орчиолли и Маркобелли - бог бы с ними, от них иного и ожидать было сложно, а вот бегство, а называя своими словами, предательство Джованни Гетти осой ужалило в висок. Кто рядом с ним остался? Только Сципионе, хотя он и наверняка понимал, что для Тигрицы Романьи сейчас важнее даже спасения ее жизни то, что пасынок косвенно участвовал в убийстве ее любимого Джакомо.
Менее чем за четверть часа Оттавиано повзрослел сразу на несколько лет. Жаль только, что момент осмысления пришел слишком поздно.
Томмазо ждал у ворот появления облаченной Катерины Сфорца. Она готовилась сама принять участие в том, чтобы покарать заговорщиков и, как предвкушал Томмазо, это значило, что месть будет полной и жестокой. Только что глухо закрытый, замок Рокка теперь бесстыдно щерился языком опущенного моста и распахнутыми воротами, как бы давая понять, что никого не боится, и приглашая смельчаков попробовать заглянуть. Желающих не было. Площадь перед замком была теперь, когда увели мятежных сына и пасынка Тигрицы Романьи, совершенно пуста. Томмазо послал запереть ворота. Теперь тому, кто хотел бы сбежать из города, оставалось только прыгать с крепостных стен. Но и тут желающих не было. Даже с моста Томмазо хорошо видел, каким пустым, без единой живой души, был теперь город. Бывшие заговорщики, должно быть, спешно думают, как поступить. Комендант не знал точно, что задумала Катерина Сфорца, но догадывался. Он хорошо помнил, что она только что кричала с крепостных стен, и знал, что Тигрица не из тех, кто остывает и забывает свои обещания. Никаких переговоров и требований не будет. Сегодня Форли опустеет.
И уж кому, но не Томмазо Фео, брату убитого Джакомо, было о том жалеть.
Доспехи, которые Катерина не надевала уже давно, приятной тяжестью давили на плечи. Встав на ладонь слуги она вскочила на коня и тронула поводья. Многие матроны сейчас бы в ужасе закрыли ладонями рот - под Тигрицей Романьи гарцевала не кобыла, как было бы положено для всадницы, а черный, как смола, жеребец, чью принадлежность к сильному полу сложно было бы не заметить.
- Поехали, Томмазо.
Обманчивая простота фразы и спокойствие в голосе могли ввести в заблуждение только того, кто очень плохо знал графиню... Комендант Рокки к таким не относился. Катерина тряхнула головой и рыжие волосы разметались по тусклому металлу кирасы. Она обернулась на тех, кто вскоре сыграет роль палачей и оскалила до самых десен белые зубы:
- Сегодня все вы станете вершителями правосудия. Никто из заговорщиков не должен уйти живым - вы все знаете, кто они, и я хочу, чтобы сегодня к вечеру ни одного, кто носит имя Орчиолли или Маркобелли, не осталось в живых. Мы не будем щадить ни женщин, ни детей - это сорняки, которые мы должны выполоть с корнем. Сравняем с землею их дома, чтобы стереть саму память о них. Запомните, сегодня нет неоправданной жестокости, я отдаю вам эти семьи на разграбление и поругание, и личным врагом для меня станет тот, кто проявит хотя бы каплю жалости! Эти люди убили моего мужа, так пусть же перед смертью они видят, как насилуют их жен и детей. За каждую каплю крови Джакомо они оплатят жизнями и вечным позором! Вперед!
Выкрикнув это, Катерина натянула поводья, но перед тем, как первой тронуться в путь, вдруг остановилась и снова прокричала:
- Сотню дукатов получит тот, кто приведет Джованни Гетти живым. Мне неважно, насколько он будет целостным, мне главное, чтобы он не потерял способности соображать, - и, повернувшись к Томмазо, негромко пояснила. - Для этого предателя у меня приготовлен отдельный котел в аду.
Вы здесь » Яд и кинжал » Regnum terrenum. О tempora! O mores! » Заговор один, цели - разные. 27-29.08.1495. Форли